-уап, наглядно демонстрирующего одну из линий эволюции категориальной семантики «неопределенность → обобщенность → собирательность». Но и формант -о не сохраняет, по-видимому, своего первозданного значения определенности, а приспосабливается для выделения типичного представителя («точки отсчета») в той совокупности, которая обозначена посредством -уап, т. е. можно говорить о другой линии категориальной эволюции: «определенность → конкретность → выделенность», откуда уже один шаг до грамматической «единичности». На наших глазах на базе категории определенности/неопределенности формируется категория числа.
Итак, общее направление эволюции категории числа – от качественных характеристик к количественным. В языках, развивших грамматическое число, наблюдаются факты, свидетельствующие о его дальнейших мутациях, ведущих к лексикализации плюралиса, «конечным этапом которой является полная десемантизация флексий множественного числа» [Соболева 1979: 72], ср.: слово – слова (текст песни), грязь – грязи (лечебное средство, курорт), камень – камни (болезнь) и т. п., где форма мн. числа сопряжена с семантическим сдвигом в лексическом значении слова. Как выразительно сказал об этом явлении А. А. Холодович, «количество является здесь водоразделом между качествами. А форма – лишь средство выражения качественностей» [Холодович 1979: 195]. Так «жизненный цикл» категории замыкается там, откуда началось движение, – в качественных значениях, вновь уводящих «множественность» из грамматики в лексику.
Рассмотренный пример подтверждает важность векторных формул, отражающих динамическую структуру языковых категорий. Но отнюдь не всякая реконструкция, построенная на векторных формулах, вскрывает типовые линии языковой эволюции, а между тем смысл типологического сравнения состоит как раз в выявлении относительно регулярных преобразований типов и типовых характеристик одновременно с определением их иерархической соотнесенности в плане синхронических таксономий. Эффективным путем таксономизации одноплоскостных типологических классификаций может служить процедура, названная Ю. С. Степановым «укрупнением грамматики» [Степанов 1975a: 18] и состоящая в семантической генерализации и иерархизации (шкалировании) категориальных значений. Результатом этой процедуры является установление гиперкатегорий, по отношению к которым известные грамматические категории предстают как их частные проявления (состояния).
Принцип укрупнения применим не только к отдельным категориям, традиционно описываемым в морфологии, но и к категориальным построениям высшего порядка – к типам языковых подсистем и к языковым типам в целом. Наиболее общие и одновременно наиболее емкие языковые типы, которыми оперирует современная типология, – это контенсивные типы (активный, эргативный, аккузативный), получившие основательную синхроническую и историко-типологическую интерпретацию в трудах Г. А. Климова [1973; 1977; 1983]. Сами эти типы уже фигурируют в типологии как своего рода гиперкатегории, поскольку с активностью, эргативностью, аккузативностью (номинативностью) как типообразующими характеристиками соотносятся целые серии частных имплицируемых свойств языковой структуры. Тот факт, что в центре внимания оказался именно эргативный тип [Ergativity 1979; Relational typology 1985], объясняется, по-видимому, не только его своеобразием, но и тем, что с ним издавна связывается – явно или неявно – представление о большей архаичности в сравнении с номинативным строем и одновременно он оказывается типологически наиболее близким к последнему, так что углубленное изучение эргативности может высветить важный этап эволюции языковых типов.
Объективности ради надо сказать, что в типологической трактовке эргативности и номинативности сталкиваются прямо противоположные взгляды, обусловленные некоторой – чтобы не сказать произвольностью – теоретической «презумптивностью»: в зависимости от того, как вообще понимается эргативность/номинативность в семантико-грамматической системе языка, меняется оценка ее типологической значимости. Согласно одной точке зрения, эргативность и номинативность – не более чем формальный прием, элемент лингвотехники, причем «эргативная конструкция предложения – это в сущности та же номинативная конструкция, принявшая специфический вид в особых условиях» [Серебренников 1985: 307]. Ясно, что в рамках такого понимания проблемы типологическая значимость выделения эргативного и номинативного типов и диахронического выведения одного из другого оказывается не слишком высокой.
Противоположной можно считать точку зрения, основанную на глубинно-семантической интерпретации эргативности и аккузативности, предполагающей более дробное ролевое представление актантов вместо обобщенного представления их как субъект/объект. Особенно существенным предстает различие между обсуждаемыми типами, если интерпретировать их на основе сформулированного в ряде работ А. Е. Кибрика понятия Фактитива как гиперроли, объединяющей роли актанта одноместного предикта и Пациенса двухместного в эргативных языках [Кибрик 1980: 80]. В этом случае ключевые (типообразующие) семантические оппозиции в системах эргативности и аккузативности примут следующий вид:
В каждой оппозиции немаркированная (–м) гиперроль (Актор – гиперроль, объединяющая роли первого актанта двухместного предиката и актанта одноместного в противоположность второму актанту двухместного предиката – Пациенсу) противопоставляется маркированной (+м) простой роли, и возможный переход от эргативности к аккузативности трактовался бы тогда как поглощение маркированной роли немаркированной гиперролью (Агенс → Актор) и, напротив, выделение из немаркированной гиперроли маркированной роли (Фактитив → Пациенс).
В известном смысле промежуточной между двумя изложенными точками зрения является позиция тех исследователей [Гамкрелидзе, Иванов 1984], которые, признавая значимость контенсивных типов, интерпретируют их преимущественно в синтаксических терминах «субъект/объект», в результате чего эргативизация или номинативизация предстают по отношению друг к другу как едва ли не поверхностные морфосинтаксические преобразования, не затрагивающие существа языкового типа:
(Str – субъект переходного глагола, Sintr – субъект непереходного, Odir – прямой объект, Sac – субъект активного глагола, Sst – субъект стативного глагола). В рамках этой интерпретации только изменение «активность → эргативность/аккузативность» должно расцениваться как смена типа, тогда как «эргативность ↔ аккузативность» будет трактоваться как варьирование типа.
Важным вопросом исторической типологии является диахроническая интерпретация обсуждаемых типов и тем самым реконструкция прототипа для исторических языков. В связи с этим можно, как уже говорилось, прибегнуть к укрупнению этих категорий путем объединения их в рамках типологической гиперкатегории (шкалы) актантной ориентации (АО), т. е. системной и/или функциональной семантической квалификации актантов с опорой либо на собственные характеристики денотатов, либо на их деятельностные характеристики. В первом случае имеет место ориентация актантов относительно друг друга (таксонимическая АО), во втором – относительно глагола (эргонимическая АО). Соотнося шкалу АО с последовательностью типов Г. А. Климова [1977: 291], мы получим следующую картину:
Здесь опущен «нейтральный тип» Г. А. Климова, но и сам автор считает, что аргументация в пользу его выделения недостаточна [Климов 1983: 87–88]; в нашей схеме ему могла бы соответствовать априорно введенная рубрика «отрицательной АО», однако трудно представить, что это такое в действительности.
Согласно гипотезе Г. А. Климова, приведенная последовательность типов имеет также диахронический смысл. В этом случае можно утверждать, что кардинальным типовым сдвигом является преобразование «активность → эргативность» (хорошо документируемое фактами языков), поскольку происходит смена АО: активный тип базируется на классифицирующей дихотомии «одушевленность/неодушевленность» («активность/инактивность») как разновидности таксонимической АО, эргативный же тип базируется на ролевой оппозиции «Агенс/Фактитив» как разновидности эргонимической АО. Смена АО сопряжена с переходом от семантически диффузных актантов (S и О) к семантически специфицированным актантам (ролям) – в ролевом представлении активность пришлось бы, видимо, определить как Актор/Фактитив, – и в целом развитие идет в сторону грамматикализации субъектно-объектных отношений. В сущности, можно говорить о двух принципиально различных (гипер)типах, каждому из которых соответствуют два вариантных состояния. Эта в целом стройная картина предполагает, что аккузативность не обязательно диахронически следует за эргативностью [Климов 1973: 248], а после появления труда Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова [1984] проблему поиска эргативного прошлого индоевропейских языков (предполагавшегося некоторыми) следует закрыть ввиду ее беспочвенности. Но зато остаются две другие проблемы.
Первая проблема касается интерпретации описанного движения типов как однонаправленной, необратимой эволюции языка [Климов 1983: 170 и сл.]. Наряду с фактами, как будто подтверждающими такую интерпретацию и подробно рассмотренными Г. А. Климовым, требуют осмысления и факты иного рода – такие, например, как «колебательное» движение контенсивного типа индоиранских языков «номинативность → эргативность (→ номинативность)» [Эдельман 1985]. Поскольку в этих языках эргативность не может считаться рудиментом прошлого состояния (индоевропейское прошлое было активным), следует признать, что эргативность рождается в недрах аккузативности и что, следовательно, номинативность (аккузативность) отнюдь не является конечной точкой в линейной языковой эволюции. Высказывается даже вполне категорическое мнение, что вообще нельзя говорить о строго линейном развитии и что изменения «эргативность → аккузативность» и «аккузативность → эргативность» одинаково вероятны: на базе пассивизации может развиться эргативность, на базе антипассивизации – аккузативность [Dixon 1979: 100]. Отмечается также и более парадоксальное явление – намечающееся смещение эргативности (смешанной) в сторону активности в одном из диалектов табасаранского языка [Кибрик 1980: 90]. Эти факты не позволяют пока снять с повестки дня вопрос о цикличности в развитии контенсивных типов; по-видимому, цикличность необходимо считать естественной по крайней мере в пределах гипертипов, между их варьирующимися состояниями (классность – активность, эргативность – аккузативность). Впрочем, здесь есть один нюанс, нарушающий стройность нарисованной картины и подводящий нас ко второй проблеме.