Hermann 1907 – Hermann E. Über das Rekonstruieren // (Kuhn’s) Zeitschrift für vergleichende Sprachforschung. 1907. Bd 41.
Höftmann 1966 – Höftmann H. Die Nominalklassen im Lelemi // Neue Afrikanistische Studien. Hamburg, 1966.
Hyman et al. 1970 – Hyman L. M., Voeltz E. F. K, Tchokokam G. Noun class levelling in Bamileke // Studies in Africal linguistics. 1970. Vol. 1. No. 2
Katičić 1970 – Katičić R. A contribution to the general theory of comparative linguistics. The Hague; Paris, 1970.
Kiparsky 1973 – Kiparsky P. On comparative linguistics: the case of Grassman’s law // Current trends in linguistics. Vol. 11: Diachronic, areal, and typological linguistics. The Hague; Paris, 1973.
Krueger 1973 – Krueger J. R. Altaic linguistic reconstruction and culture // Current trends in linguistics. Vol. 11: Diachronic, areal, and typological linguistics. The Hague; Paris, 1973.
Kuryłowicz 1964 – Kurvłowicz J. The inflectional categories of Indo-European. Heidelberg, 1964.
Kuryłowicz 1973 – Kurvłowicz J. Internal reconstruction // Current trends in linguistics. The Hague; Paris, 1973. Vol. 11.
Meeussen 1967 – Meeussen A. E. Bantu grammatical reconstruction // AfrL. Tervuren. 1967. [Vol.] 3.
Meillet 1924 – Meillet A. Linguistigue // De la méthode dans les sciences. 2-ème série. Paris, 1924.
Morolong, Hyman 1977 —Morolong М., Hyman L. M. Animacy, objects and clitics in Sesotho // Studies in African Linguistics. 1977. Vol. 8. No. 3.
Prost 1956 – Prost A. La langue soṅay et ses dialects. Dakar, 1956 [Memoires de 1’IFAN. No. 47].
Relational typology 1985 – Relational typology / Ed. by F. Plank. Berlin; New York; Amsterdam, 1985.
Richardson 1967 – Richardson I. Linguistic evolution and Bantu noun class systems // La classification nominale dans les langues négro-africaines. Paris, 1967.
Rospond 1973 – Rospond S. Gramatika historyczna jкzyka polskiego. Warszawa, 1973.
Vennemann 1974 – Vennemann Т. Topics, subjects and word order: From SXV to SVX via TVX // Historical Linguistics. Vol. 1. Amsterdam, 1974.
Voeltz 1976 —Voeltz E. F. K. Inalienable possession in Sotho // Studies in African Linguistics. 1976. Suppl. 6.
Wald 1975 – Wald B. Animate concord in Northeast Coastal Bantu: Its linguistics and social implications as a case of grammatical convergence // Studies in African Linguistics. 1975. Vol. 6. No. 3.
Welmers 1973 – Welmers E. W. African languages structures. Los Angeles, 1973.
Whiteleу 1968 – Whiteley W. H. Some problems of transitivity in Swahili. London, 1968.
Синтаксический фон морфологической реконструкции93
Успехи синтаксической типологии, и в частности типологии порядка слов, внимание к которой было привлечено известной работой Дж. Гринберга [Гринберг 1970], стимулировали оживление интереса к историческому синтаксису и синтаксической реконструкции. Это один из примеров того, как достигается экстенсификация компаративистики на основе взаимодействия генетического и типологического языкознания (подробнее см.: [Виноградов 1982: 267 и сл.]). Важным следствием нового подхода к синтаксической реконструкции явилось ее дальнейшее приближение к фактам морфологического уровня. Связанность синтаксической и морфологической реконструкции была ясна уже Б. Дельбрюку, а недавние сравнительно-исторические исследования в области синтаксиса позволяют утверждать, что «синтаксический архетип может быть только моделью, но не простой моделью, а моделью, имеющей вполне определенную морфологическую опору» [Серебренников, Гаджиева 1979: 256]. Синтаксическая реконструкция, опирающаяся на типологию порядка слов, делает еще один шаг в сторону морфологии.
Один из ведущих компаративистов и типологов, У. Ф. Леман, довольно давно продемонстрировал важность морфологии словосложения для реконструкции синтаксического строя языка на уровне простого предложения [Lehmann 1969]. Но и это еще не все: гораздо интереснее и по своим последствиям гораздо значительнее проникновение синтаксической реконструкции в структуру самих словоформ. Тот же ученый, говоря о полезности синтаксической типологии для исторической лингвистики, ссылается на следующий пример:
Языки банту представляют собой тип VO, и в общем они следуют моделям VO столь регулярно, что позволительно было бы счесть их последовательными представителями этого типа. Однако местоименный объект может предшествовать глаголу в соответствии с порядком OV. При допущении, что порядок местоименного объекта отражает замещенную ныне синтаксическую структуру, мы можем постулировать для банту более ранний порядок OV [Lehmann 1972: 273].
Для читателя, незнакомого с бантуистикой, необходимо пояснить, что в большинстве языков банту типичной является инкорпорация согласованного по классу местоименного объекта, соответствующего семантическим ролям Пациенса, Бенефактива, Реципиента, в глагольную словоформу. При этом местоименный объект (обычно именуемый в бантуистике «объектным согласователем», что требует определенных оговорок, см.: [Hyman et al. 1980: 575]) находится непосредственно в препозиции к глагольному корню, ср. следующие примеры:
Суахили
(1) Mkulima amenunua kitanda / Mkulima ame-ki-nunua.
‘Крестьянин купил кровать’ / ‘Крестьянин купил ее (кровать)’.
Луганда
(2) Waguze amatooke? – Yee, nna-ma-guze.
‘Ты купил бананы? – Да, я их купил’.
Сото (примеры из [Morolong, Hyman 1977])
(3) Kephehetse ngoana lijo / Ke-mo-phehetse lijo.
‘Я приготовил ребенку пищу’ / ‘Я ему приготовил пищу’.
Удовлетворившись пока этим упрощенным представлением фактов (в действительности семантика и употребление местоименного объекта образуют многоаспектную проблему теоретической и диахронической бантуистики, ср.: [Givón 1976; Wald 1979; Hyman, Duranti 1982]), отметим, что именно морфологическая структура такого рода послужила одним из главных аргументов, к которым прибегнул Т. Гивон, обращаясь к реконструкции синтаксической структуры простого предложения для нигеро-конголезских языков в целом и для банту в частности. Суть его идеи, выдвинутой в 1971 г. и выраженной в ряде работ, состоит в том, что эти языки перешли от типа SOV к типу SVO и бантуские глагольные словоформы с предкорневым объектным показателем (-ki-, -mа-, -mо- в приведенных примерах) отражают синтаксическое протосостояние SOV (развернутый анализ свидетельств в пользу гипотезы об SOV > SVO см.: [Givón 1975]; ср. также развитие этой идеи в статье [Hyman 1975]). Таким образом, «морфологической опорой» синтаксической реконструкции в данном случае является позиция морфемы в структуре словоформы.
В рамках процедуры линейной (порядковой) реконструкции, выстроенной Т. Гивоном, полностью смыкаются синтаксис и морфология, и это позволяет поставить вопрос об инверсии аргументации: если морфология предоставляет опорные моменты для синтаксической реконструкции, то и синтаксис мог бы играть аналогичную роль по отношению к морфологической реконструкции. Вообще, в теории компаративистики принято считать, что направление мотивации в диахронических решениях идет от морфологии к синтаксису (ср.: [Katičić 1970: 92—93]), но в том специфическом аспекте, который нас здесь интересует, вполне правомерно говорить о синтаксическом фоне морфологической реконструкции, понимая под фоном в первую очередь саму синтаксическую реконструкцию. Гипотеза Гивона создает весьма активный фон для реконструкции одной из сторон морфологического строя языка.
По определению Э. А. Макаева, …морфологический строй языка слагается из: а) морфемики, занимающейся структурой и вычленимостью морфем, морфемной вариантностью (морфемами и алломорфами), морфемными пограничными сигналами, а также распределением морфем и различными процессами морфемного опрощения и переразложения, б) парадигматики, занимающейся структурной оформленностью парадигм… [Макаев 1977: 117].
Среди вопросов, относящихся к морфемике, выделим вопрос о порядке морфем в словоформе, который особенно актуален для агглютинативных языков, каковыми являются банту. К. Док в связи с этим говорит, например, о приоритете деривативов как важнейшем принципе линейной организации глагольной словоформы [Doke 1935: 177], у которой посткорневые морфемы организованы таким образом, что, скажем, реверсивная форма деривационно предшествует всем прочим, каузативный показатель следует за аппликативным, пассивный не может предшествовать никаким из перечисленных и т. п., ср. в шона:
(4) Mudzidzisi akanyor-er-es-a murume ye mukadzi.
‘Учитель заставил написать человека для женщины’.
(-еr – показатель аппликатива, или направительный суффикс; -es – показатель каузатива) [Hawkinson, Hyman 1974: 157]. Аналогичный принцип действует и в предкорневой последовательности, где, например, аккузативный местоименный объект предшествует дативному (в тех случаях, когда вообще допустимы два инфигированных объектных показателя, что наблюдается в некоторых языках банту). Морфемная последовательность оказывается, таким образом, зеркальным отображением лексемной последовательности, в которой датив находится ближе к глаголу, чем аккузатив, ср. в луганда:
Порядок V + Dat + Асс есть факт синтактики, порядок Асс + Dat + R – факт морфемики («внутренний синтаксис»); зеркальность двух порядков наглядно выражается формулой с совмещенной точкой отсчета (корень/глагол): Асс + Dat + R/V + Dat + Асс. Ввиду очевидной связанности «внешнего» и «внутреннего» синтаксиса вопрос о месте морфемики в целостной процедуре морфологической реконструкции приобретает несомненную важность, что обусловлено также диахронической гипотезой Т. Гивона.