С вопросом об иерархии семантической структуры слова связан вопрос о семантической преемственности деривации вообще и «внутренней» деривации (вторичной номинации) в частности (см. выше замечание Е. С. Кубряковой). Исходное условие определения многозначности «не требует, чтобы общая часть была у всех значений многозначного слова; достаточно, чтобы каждое значение было связано хотя бы с одним другим значением» [Апресян 1974: 187]. Это условие касается семантической парадигматики, и если считать элементарными лексическими единицами лексико-семантические варианты (см. об этом [Новиков 1982: 110–113]), возникает необходимость определить, какие отношения, кроме парадигматических, связывают их для обеспечения целостности слова, этой семантической микропарадигмы языка. Д. Н. Шмелев вводит третье семантическое измерение слова, его «глубинную» ось, наряду с «вертикальной» (парадигматической) и «горизонтальной» (синтагматической); это третье измерение названо им эпидигматическим, и состоит оно в формальной и смысловой соотнесенности лексических единиц (деривации в широком смысле слова) [Шмелев 1973: 191].
Многие факты указывают на то, что три названных измерения семантики слова не дублируют друг друга, а образуют относительно самостоятельные аспекты существования слова в языке. В. В. Виноградов, настаивая на разграничении значения слова и его употребления (т. е. по существу на разграничении парадигматической и синтагматической семантики), отмечал, что «угасание значения слова далеко не всегда приводит к исчезновению всех относящихся сюда контекстов его употребления» [Виноградов 1953: 23]. Можно добавить, что процесс угасания значения протекает по-разному, он может охватывать лишь отдельные компоненты (семы) и иметь контекстно-связанный характер, в связи с чем, например, говорят об актуализации и «погашении» компонентов значения в составе конкретных высказываний, ср. [Гак 1972: 371].
Особый интерес представляет семная структура номинативно-производных (по В. В. Виноградову) значений. Семные трансформации (подобные приведенным выше), в которых реализуется «внутренняя» деривация, затемняют связанность лексико-семантических вариантов, но не уничтожают ее. Можно полагать, что в случаях типа [ДЕН] → [ЛИМ] имеет место не устранение опорной семы исходной единицы (горсть1), а особого рода метаморфизм (об этом явлении см. [Степанов, Эдельман 1976: 231–232]), в результате которого вторичное значение как бы проступает сквозь исходное. По-видимому, фоновым присутствием семы [ДЕН] объясняется возможность сочетания вторичных вариантов слова горсть с оценочными предикатами; например, большая горсть опилок или крохотная горсть бойцов. Фоновая сема в данном случае должна рассматриваться как элемент эпидигматики данных вариантов. Таким образом, есть основания видеть механизм «внутренней» деривации в перераспределении определенных сем между парадигматикой и эпидигматикой слова. Этим, разумеется, не исчерпывается сущность полисемии, а лишь задается ее общий динамический контур.
Эпидигматический план охватывает все виды отношения, обозначенного выше как лексическая сопряженность (внутрисловная и меж-словная). Отмечая, что признаки, объединяющие варианты многозначного слова, не являются ни дифференциальными, ни вообще конструктивными элементами значений, Д. Н. Шмелев говорит по их поводу: «Следовательно, в известном смысле это не элементы собственно значения слова, а устойчивые ассоциации, связанные с представлением о явлении, которое обозначает слово» [Шмелев 1973: 193]. Внутрисловная эпидигматика выражается в наличии фоновых сем, заполняющих смысловые хиатусы между лексико-семантическими вариантами как комплексами парадигматических сем.
Классема: на пути от лексики к грамматике
Наряду с внутренней эпидигматикой у слова имеется обширная область внешних эпидигматических связей, наличие которых лишний раз подтверждает справедливость афористического положения С. О. Карцевского о невозможности создания единичного, изолированного слова: «…on ne peut créеr que deux mots à la fois, au moins» [Karcevski 1929: 89]. Вообще говоря, семантическая связанность может пониматься по-разному в зависимости от аспекта исследования и строгости исходных положений. Как показал Ю. Н. Караулов, при определенном операционально-лексикографическом подходе к семантике слова оказывается, что «в словаре нельзя найти такую пару слов, между которыми не существует семантической связи», причем последняя описывается «правилом шести шагов» [Караулов 1976: 76– 77]. Однако такого рода связи принадлежат метаязыковому уровню, и многие из них едва ли актуализуются в «практическом сознании» говорящих, в отличие от эпидигматических связей, входящих в живую плоть языка, хотя и не всегда лежащих на поверхности.
В области внешней эпидигматики особый интерес представляют отношения, создающие своего рода эффект «семантического резонанса». Подобное явление уже описывалось в синтагматическом аспекте – это повторяемость определенных элементов значения, классем, благодаря чему сообщение или дискурс приобретает важнейший признак целостности – изотопию (по А. Греймасу), или семантическую согласованность (по В. Г. Гаку), ср. [Greimas 1966: 53, 78; Гак 1972: 380]. В рамках аналитической процедуры А. Греймаса подчеркнуто синтагматическая трактовка классем как «собственно контекстуальных сем» понятна, как понятно и стремление В. Г. Гака терминологически акцентировать эту трактовку путем замены термина «классема» термином «синтагмема». Но у Б. Потье, от которого пошел термин «классема», это понятие формулируется как парадигматический элемент значения (семемы): семема = (семантема + классема) + виртуема [Pottier 1967: 27], последний элемент означает коннотативные семы (переменный компонент значения).
Понятие классемы оказывается тем удачным звеном, которое способно соединить разнородные проявления классификативности в рамках одной шкалы. Содержанием последней будет предпочитаемый способ выражения классем, а вектор шкалы будет ориентирован от чисто лексического к чисто грамматическому способу. Одновременно понятие классемы служит удобным инструментом описания различных видов сопряженности языковых знаков. Речь будет идти, в сущности, о сопряженности означающих, имеющих общее ядерное означаемое, но соотнесенных с разными классемами. Общая формула сопряженности:
(Σ – ядерное означаемое, S – означающее, С – классема, ≠ – смысловая неэквивалентность, ↔ – соотнесенность). Количество означающих может быть существенно больше двух. Из рассмотрения, таким образом, исключаются факты свободной вариации, описываемой формулой Ф4:
Это случаи полной смысловой эквивалентности означаемых, соотносимых, если таковое вообще имеет место, с одной и той же классемой, ср. вариации субститутивного (шкаф ~ шкап) или метатонического (твóрог ~ творóг) порядка. Эти разновидности варьирования носят механический характер (с точки зрения структуры языка, хотя в социолингвистическом плане разные варианты могут быть речевыми метками социальных групп); они лежат вне сферы классификативности.
Напротив, типичным, хотя и идиоматичным для каждого языка, примером лексической сопряженности означаемых служат названия неорганизованных совокупностей людей/животных/предметов. Выше в связи с проблемой горсти упоминались некоторые ненумеративные квантификаторы. Ограничимся кратким рассмотрением названий для одушевленных сущностей. Общее ядерное означаемое S1 ‘неорганизованная совокупность’, первое семантическое варьирование дает Σ11 ‘совокупность людей’ → толпа и Σ12 ‘совокупность животных’, которая воплощается целой серией означающих:
Первичным вариатором выступает классема ‘личность’, выделяющая скрытую семантическую категорию ‘совокупность людей’, получающую особую лексическую маркировку (толпа), которая неприложима к противоположной категории. Последняя дробится на множество подкатегорий, и вариаторами здесь выступают классемы, соотносимые с так называемой народной зоотаксономией (скот, птицы, насекомые и т. д.). Вид лексической сопряженности в данном случае – супплетивный (толпа//стадо/стая/рой/косяк/свора/отара/ табун). Способ воплощения классемы – эхосемия. Подобные ряды сопряженных терминов знакомы многим (если не всем) языкам, ср. англ. crowd//herd/flock/pack/swarm/shoal/bevy/sounder или франц. foule//troupeau/meute/volée/banc/essaim.
Более редкий вид лексической сопряженности – альтернационный, способ воплощения классемы в этом случае – эхоморфия. Кроме упоминавшихся классификативных глаголов атапаскских языков (сочетающих, впрочем, альтернационную и супплетивную сопряженность), приведем пример глагольных пучков в языке догон (Мали), в котором отсутствует какая бы то ни было грамматическая классификация имени. В этом языке для небольшой группы глаголов, означающих отделение части от целого (откалывать, отщипывать, отламывать, отрывать), актуально варьирование, инициируемое классемами, которые базируются на признаках плотности, величины и иногда формы объекта. Например, в диалекте томбо-со сопряженная пара глаголов kewe/kεwε ‘отгрызть, отщипнуть’ соотносится с классемами ‘твердое неплоское тело’ / ‘нетвердое плоское тело’, ср.: ау εlεkεlε mmǝ kewa jε ‘мышь арахис мой надгрызла’ / numu nuyǝ kεwε jεεlε ‘фасоли лист отщипни (и) принеси’ (примеры сообщены Иссиакой Тембине). Структура этой диады в точности описывается формулой (Ф1).
Классификативность, представленная двумя описанными типами (эхосемия и эхоморфия), – это зачаточная классификативность, глубоко упрятанная в недрах лексического означивания, уходящая корнями в эпидигматические отношения между семами. Однако и здесь нетрудно заметить, что основное (ядерное) лексическое значение варьируется (подчеркивается, конкретизируется, индивидуализируется) классемой, которая при этом не имеет собственного означающего, а вложена в означаемое другого слова. При сочетании в тексте имени – «хозяина» классемы, т. е. классифицируемого, и имени, его определяющего (зависимого), т. е. фактического носителя классемы, возникает «семантический ассонанс», представляющий собой «прасогласование».