ую значимость самооценки учащимися собственных трудностей в усвоении второго языка – правда, речь шла о грамматическом материале, трудности которого, видимо, легче объяснить, чем фонетические трудности (см. [Tran-Thi-Chau 1975]).
Коль скоро упомянуты трудности, в памяти немедленно возникает по прямой ассоциации понятие ошибок, этот краеугольный камень традиционного учения об иноязычном акценте. О том, что происходит в современной теории акцента, дает представление насыщенный обзор Р. Мейджора [Major 1987], из которого явствует, что единой теории давно не существует (если, конечно, позволительно считать единой теорией в прошлом классические идеи У. Вайнрайха и Р. Ладо об интерференции).
Развитие этой области прикладной лингвистики с конца 60-х гг. шло под знаком борьбы вокруг контрастивного анализа (КА), которому обычно противопоставляется анализ ошибок (ср. [Tran-Thi-Chau 1975; Altenberg, Vago 1983]), хотя такое противопоставление довольно искусственно, ибо КА в неменьшей мере ориентирован на ошибки, чем анализ, связываемый с именем С. П. Кордера [Corder 1967]. Заслуга же этого исследователя состоит в том, что он призвал рассматривать речь учащегося на втором языке не как хаотический набор ошибок, а как определенную систему, отражающую особую промежуточную (переходную) языковую компетенцию, отличную от компетенции в родном языке и от компетенции носителей изучаемого языка. Именно это, на первый взгляд малозначащее, уточнение имело радикальные последствия в теории овладения вторым языком: оно давало основание думать, что анализ ошибок можно строить так, как если бы он не имел никакого касательства к системам родного и изучаемого языков (далее РЯ и ИЯ). Возможность такого понимания была подкреплена понятием интеръязыка [Selinker 1972], которое сразу получило широкое признание, вытеснив ранее предлагавшиеся понятия переходной компетенции [Corder 1967]) и аппроксимативной системы [Nemser 1971a].
Нет смысла задерживаться особо на подходе, именуемом «анализом ошибок». Этот подход в его традиционном виде справедливо критикуется за отсутствие объяснительной силы: «Итогом большинства работ по анализу ошибок является просто перечень категорий ошибок, классифицированных по частоте встречаемости» [Tran-Thi-Chau 1975: 122]. Это заключение сохраняет силу и для многих сегодняшних работ в данной области. Спору нет, перечень ошибок – необходимая предпосылка для анализа, но это именно предпосылка, а не сам анализ. Гораздо более интересные результаты дает анализ ошибок, осуществляемый в рамках КА и исследований интеръязыка.
Вообще говоря, КА может трактоваться в двух планах – в чисто теоретическом (ср. [Ярцева 1981]) и в прикладном. Последний является более распространенным, и образцом понимания КА в этом плане (применительно к звуковому строю языка) может служить следующее определение:
Цели контрастивной фонологии кажутся совершенно простыми и логичными: она должна анализировать различия в звуковой структуре языков и таким образом закладывать основание для систематического и разъясняющего анализа ошибок и коррекции произношения при изучении иностранного языка [Kohler 1981: 213].
Понятнее не скажешь, но в этом высказывании привлекает внимание словечко «кажутся» – автор словно сомневается в том, что утверждает. И действительно, ближайший контекст показывает, что хотя содержание КА как таковое сомнения не вызывает, успешность анализа в его существующем виде сомнительна. Это связано, во-первых, с выбором фонологической модели описания отдельных языков и, во-вторых, с онтологическим статусом фонологических описаний и контрастивных сходств и различий. Больше всего автора настораживает разрыв между принципами и абстракциями фонологии и фонетической реальностью; согласно его представлениям (кажущимся бесспорными), «отношение фонологических категорий и единиц к процессам артикуляции и восприятия должны быть психологически реальными в случае контрастивной фонологии, которую надлежит применять в обучении произношению» [Ibid.: 214].
Такова точка зрения фонетиста, критикующего КА «изнутри», т. е. с позиций человека, разделяющего контрастивный подход к проблеме произносительных трудностей в ИЯ146. Но более значительный резонанс имела критика КА «извне», затрагивающая как его теоретические основания, так и практическую эффективность (наиболее полный перечень претензий к КА приводится в [Major 1987: 169], о теоретических слабостях см. также [Zobl 1984]).
Как известно, КА самым тесным образом связан с понятием интерференции (воздействие РЯ на усваиваемую систему ИЯ), а последняя, в свою очередь, есть не что иное, как лингвистический коррелят психологического понятия переноса (умений и навыков) как основного механизма обучения. Собственно говоря, цель КА и состоит в предсказании и объяснении интерференции, что в практическом плане выливается в предсказание и объяснение ошибок при обучении устной речи, а тем самым и в предсказание трудностей усвоения единиц и всей системы ИЯ. В общетеоретическом аспекте КА критикуется за опору на скомпрометированное понятие переноса, с помощью которого сторонники ортодоксальной разновидности КА (идущей от Р. Ладо [Lado 1964]) пытались объяснить все несовершенства (ошибки в широком смысле) в речи учащихся. Ошибочность этой крайней точки зрения не ставится под сомнение (см. [Kellerman 1984: 99]), но вместе с тем многие ученые не считают это достаточным поводом для полного отказа от КА и от понятия интерференции; ср. решительное выступление в защиту последней в работе [Ioup 1984], а также практическую демонстрацию приверженности КА, хотя и с различными оговорками и уточнениями, в [Hammerly 1982; Altenberg, Vago 1983; Broselow 1984; Mitleb 1985] – указываем лишь некоторые из многих; особо хотелось бы отметить два советских исследования – [Интерференция… 1987] и [Любимова 1988], которые можно считать в известном смысле образцовыми. Примечательно, что Э. Броузлоу считает менее интересной «слабую» разновидность КА, нацеленную не на предсказание, а только на объяснение некоторого числа реально засвидетельствованных ошибок [Broselow 1984: 254]. Таким образом, от КА ожидается нечто большее, чем апостериорное комментирование фактов акцентной речи.
Практические ожидания, связанные с прогнозирующей эффективностью КА, стали главным стимулом его критики. Многочисленные эксперименты и наблюдения показали шаткость основного принципа классической теории интерференции; самыми трудными в ИЯ являются единицы и категории, отсутствующие в РЯ, ср. [Carroll 1963: 17]. Важной вехой в развитии КА стала иерархия трудностей, разработанная Р. П. Стокуэллом и Дж. Д. Боуэном [Stockweil, Bowen 1965: 9–17] на основе «закона Ладо» [Lаdo 1964: 45] и в преодоление его подчеркнутого бихевиоризма (обсуждение указанных оценок трудностей см. [Виноградов 1972: 47–52]). Но уже через три года Э. Бриер показал, что есть ряд ошибок, не предсказываемых КА [Brière 1968: 73], а в дальнейшем накапливалось все больше свидетельств такого рода, равно как и фактов, опровергающих главное пророчество КА о возрастании трудностей по мере возрастания различий между РЯ и ИЯ (одним из первых пошатнул анализ ошибок и прогноз трудностей Чан Тхи Тяу в упоминавшейся работе, ср. также замечания сторонника КА X. Хаммерли, предлагающего иную иерархию, в которой высшую ступень трудностей занимают фонетические автоматизмы, т. е. аллофоническое варьирование фонем [Hammerly 1982: 18–19]).
Вместе о тем хор осуждения КА не заглушает голосов тех, кто, подобно X. Воде, полагает, что упреки по адресу КА несправедливы, поскольку ничем иным как недоразумением нельзя назвать мнение, будто КА должен быть теорией усвоения языка. Он лишь уточняет природу «структурного столкновения», выход из которого должна указать теория усвоения языка, которая вместе с КА обеспечит глубокое постижение сути интеръязыка [Wode 1984: 182–183]. С этим можно сопоставить мнение К. Иуп, которая вслед за Ф. Экманом считает, что хороший КА должен предсказывать не только области трудностей, но и их относительную степень [Ioup 1984: 12]. Характерная деталь: оба процитированных автора, как и ряд других, выступают за реформы в КА, оставаясь при этом в рамках теории интеръязыка.
Среди сторонников указанной теории (а их, видимо, значительно больше, чем противников) оживленно обсуждается вопрос о степени автономности интеръязыка относительно РЯ и ИЯ. П. Йорденсу кажется сомнительной опора на ошибки, так как в этом случае заранее отбираются только факты, противоречащие норме ИЯ, а объяснение им ищется на основе РЯ; поэтому он ратует за выяснение собственной глубинной системы интерьязыка, не сводимой ни к тому, ни к другому языку, но соотнесенной с системой правил, которыми пользуются носители ИЯ [Jordens 1980: 195–197].
Вопросу автономности интеръязыка посвятил специальное исследование Ф. Р. Экман, сравнивший фонологические интеръязыки испанцев и китайцев, изучающих английский [Eckman 1981]. Его вывод состоит в том, что каждый из этих интеръязыков характеризуется правилами, чуждыми как РЯ, так и ИЯ, а это должно свидетельствовать об их автономности. Что же касается определения трудностей, то это должно делаться на основе гипотезы о «дифференциале маркированности», согласно которой наиболее трудными для усвоения будут те области ИЯ, которые 1) отличны от РЯ и 2) относительно более маркированы, чем в РЯ (маркированность понимается в гринберговском типологическом смысле, т. е. из двух признаков или явлений А и В маркированным будет то, наличие которого в языках предполагает наличие другого, но не наоборот), ср. критический анализ этих взглядов в [Altenberg, Vago 1983], где подход Экмана назван «анализом автономной системы», но не альтернативным, а дополнительным к анализу ошибок на базе КА. В связи с растущим интересом типологов и теоретиков языка к овладению вторым языком и в связи с проникновением в эту прикладную область типологических и универсологи-ческих критериев вопрос о маркированности превращается в один из центральных в теории интеръязыка. Это хорошо показано У. Резерфордом, сопоставившим с «типологической маркированностью» Экмана «психолингвистическую маркированность» Э. Келлермана [Rutherford 1982]. Последняя ориентирована на мнение говорящих относительно большей простоты или большей фундаментальности языковой единицы, конструкции, значения и т. п. Переносу в интеръязык, по Келлерману, подвержены менее маркированные сущности РЯ, при этом сама затронутость интеръязыка такой интерференцией зависит от оценки учащимися степени типологической близости РЯ и ИЯ: чем они ближе, тем вероятнее перенос.