– Я знаю, как вас зовут, – сказала Лина с очаровательной улыбкой. – Вы синьор Непостоянство.
– Кто, я? – искренне изумился Казимирчик.
– Конечно, вы! То вы дарите цветы этой ужасной «погонщице мулов», то теперь пытаетесь смутить меня…
– Я вручил ей цветы от имени благотворительного общества, в котором состоит моя родственница. Вообще-то их должен был вручать председатель, но он заболел, так что пришлось мне.
– И почему я не верю ни единому вашему слову? – вздохнула Лина, мягко высвобождая руки, которые держал Казимир. – Все вы, мужчины, такие…
Министр и Непомнящий уже маячили возле нее, причем оба, судя по выражению их глаз, испытывали в эти мгновения неподдельные муки ревности. Лина поглядела на них снисходительно – как прекрасная статуя смотрела бы на облетевшие одуванчики у своего пьедестала, будь она живой, – и, раскрывая веер, как бы нечаянно уронила его.
– Позвольте, сударыня…
– Нет, позвольте мне!
Оба – и министр, и Непомнящий – бросились подбирать веер и, само собой, самым жалким образом столкнулись. Один близорукий Казимир ничего не заметил и, сделав неловкое движение, одной ногой наступил на руку министра, а другой раздавил злополучный веер.
– Милостивый государь, – вскричал раздосадованный Непомнящий, – вы – невежа!
– Что я такого сделал? – изумился Казимир.
– Вы сломали веер! – прошипел министр, держась за руку.
Казимирчик рассыпался в извинениях. Он искренне сожалеет, что так получилось. Он обязательно пришлет синьоре другой веер, нет, три веера, нет, пять! И прежде, чем Лина Кассини успела вставить хоть слово, он быстро поцеловал ее руки и удалился.
На лестнице его нагнала Амалия, которая не упустила ни единой детали происшедшего.
– Дядя, – сказала она, – я что-то не понимаю. С каких это пор у тебя плохое зрение?
– С тех самых, как ты отправила меня на невыполнимое задание, – горестно ответил Казимир.
– Вот как? – Амалия нахмурилась. – Значит, по-твоему, дело плохо?
– Ты ее видела? – вопросом на вопрос ответил собеседник.
– Конечно. Красивая женщина, правда, в ней есть какая-то ленивая нега… что-то от статуи. Но она действительно очень хороша. А что?
– Она очень хорошо умеет считать деньги, – объявил Казимир. – И на эмоции ее не купишь.
– Я видела то же, что и ты, – помедлив, призналась Амалия, – и слышала то же самое. Можно узнать, из чего ты сделал свои выводы?
– У нее руки холодные, как у лягушки, – отрезал дядюшка. – И пульс ни разу не подскочил, пока я с ней любезничал. Прежде чем подойти ко мне, она посмотрела сначала на мои перстни, а потом уже на мое лицо. Каких еще доказательств тебе надо? Поразительно, что в твоей службе тебя не научили определять суть людей. То, что она красавица и прочее, в данном случае роли не играет, потому что перед тобой не человек вовсе, а счеты. У нее каждая фраза – костяшка туда, костяшка сюда. – Он сделал несколько выразительных движений, словно вычисляя на воображаемых счетах. – Как только она прознает, что я не богаче министра, она и думать обо мне забудет.
– Значит, ты сдаешься?
– Где я это говорил? – возмутился Казимир, задетый за живое. – Просто ты дала мне чертовски сложное задание! К любой женщине можно найти подход, будь она хоть сто раз знаменитость. Но как найти подход к счетам? – Он удрученно покачал головой. – Сложно, очень сложно. И вообще, у меня от всех этих представлений разыгрался аппетит. Интересно, что у нас будет сегодня на ужин?
Глава восьмая, в которой Казимир занимается благотворительностью, а врачи приходят к неутешительным выводам
– Признаться, поначалу я тоже принял этого малого за полного олуха, – доверительно сообщил Ломов своему начальнику на следующее утро. – Но пока, хоть он и действует своеобразно, его поступки приносят больше пользы, чем вреда.
Шпионы Сергея Васильевича уже довели до его сведения разговор, который состоялся у Амалии с дядюшкой, и для себя Ломов уже сделал несколько выводов. По его мнению, Казимир чрезвычайно ловко косил под дурачка, а на самом деле был ничуть не глупее своей племянницы, которой в Особой службе нередко поручали самые головоломные дела. Хмурясь, генерал Багратионов несколько раз пробарабанил пальцами по столешнице.
– Боюсь, Рафаэль серьезно осложняет дело, – наконец промолвил Петр Петрович.
– Я могу решить эту проблему, если вы только позволите, – спокойно ответил Ломов.
Взгляды начальника и подчиненного скрестились.
– Не знаю, не знаю, – промолвил наконец глава Особой службы. – Меня бы больше устроило, если бы человек баронессы Корф увлек Лину Кассини и вынудил ее расстаться с министром.
– Разумеется, – согласился Ломов, – но должен сказать, что этот человек оценивает свои шансы очень трезво. К тому же в дело некстати влез Непомнящий…
Багратионов недовольно крякнул и поглядел на окно, задернутое пыльными бархатными шторами.
– Вы, вероятно, предложите от него избавиться, Сергей Васильевич? – не без сарказма осведомился он.
– Это было бы желательно, – ответил Ломов, подстраиваясь под тон начальника. – Для меня очевидно, что не будет ничего хорошего, если он станет мешать нашему агенту. Кроме того, Антон Филиппыч совсем голову потерял. Что, если он некстати проболтается Лине о том, что наш человек работает по ней?
Багратионов нахмурился.
– Антону Филиппычу ничего не известно о том, что мы подключили разового агента, – довольно сухо заметил он.
– Да, но Непомнящий знает Амалию, а разовый агент – ее дядя, – гнул свое Ломов. – Воля ваша, но даже такому простаку, как Антон Филиппыч, нетрудно догадаться, что к чему.
Петр Петрович раздраженно шевельнулся.
– Ваше предложение?
– Новое задание, – с готовностью ответил Ломов. – Пошлите его во Владивосток, к примеру. А еще лучше – в Японию.
Но Багратионов никак не мог отправить горе-агента ни в Японию, ни во Владивосток, потому что знал, тетка Непомнящего воспротивится этим планам. Она предпочитала, чтобы племянник находился где-нибудь поблизости и не ездил дальше Европы.
– Я отправлю его в Москву, – сказал наконец генерал. – Придумаю для него какое-нибудь поручение, чтобы он задержался там подольше. Теперь относительно Рафаэля…
Петр Петрович замолчал. Ломов терпеливо ждал.
– Главное, чтобы полиция ничего не заподозрила. – Багратионов поморщился. – Действуйте! Или вы хотели спросить еще о чем-то? – добавил он, заметив, что агент колеблется.
– Петр Петрович, мы тут головы ломаем, как разлучить Лину Кассини и министра, – выпалил Ломов. – Но почему бы не пойти по простейшему пути? Дать жене знать, что у ее мужа интрижка, пусть она с ним сама разбирается…
– Жене министра уже давно все известно, – отрезал Багратионов. – Но она не тот человек, который попытается приструнить мужа и заставит его отказаться от любовницы. Другое воспитание, Сергей Васильевич, другое воспитание!
– Ясно, – вздохнул Ломов. – Ну что ж, в крайнем случае мы всегда можем ее шлепнуть.
Багратионов вытаращил глаза:
– Жену? А ее-то за что?
– Я имел в виду любовницу, – ответил неподражаемый Сергей Васильевич. – Если разовый агент не справится или если исчезновение Рафаэля не подействует, грабитель всегда может позариться на драгоценности известной певицы и прикончить ее во время ограбления. Совершенно случайно, разумеется.
Тут у Петра Петровича аж заныл висок, и генерал поспешно махнул рукой, отпуская агента.
Этот разговор происходил в субботу утром, а ближе к вечеру Казимир, где-то пропадавший весь день, явился в особняк на Английской набережной. Жилет на нем был разорван, волосы всклокочены, галстух сбился на сторону.
– Кажется, – промолвил Казимир, – я перестарался.
После чего рухнул на диван и велел горничной принести пива.
– Что случилось? – спросила Амалия.
– Меня чуть не съели, – пожаловался дядюшка, осушив кружку.
Это было что-то новое, и Амалия пристально посмотрела на собеседника.
– Кто? – задала она следующий вопрос.
– Как кто? Дикое животное!
…Впрочем, еще до встречи с диким животным Казимир заглянул в магазин, где продавались веера, выбрал пять самых дорогих, объявил, что вернется за ними чуть позже, и отправился навестить Марию Фелис.
Розита, открывшая дверь, сделала большие глаза:
– О, да вы не робкого десятка! Но я не стану докладывать о вас, иначе она опять швырнет в меня щипцами для завивки волос или еще чем-нибудь похуже.
– Чем я провинился? – изумился Казимир.
– Вы заснули во время ее танца! Думаете, она способна простить такое?
– Я вчера очень устал, – пожаловался Казимир. – Это все из-за благотворительности. Меня все рвут на части, а я никому не могу отказать.
Розита недоверчиво покачала головой:
– Даже если так, вы пришли потом за кулисы, говорили с «оглоблей», а к моей хозяйке даже не подошли!
– Я пришел только для того, чтобы увидеть твою хозяйку, – жалобно ответил Казимир. – Но эта итальянская певица что-то учуяла и вцепилась в меня. Честное слово, она меня просто не отпускала! Думаю, она сделала это нарочно, чтобы поссорить меня с твоей хозяйкой. Эта Лина Кассини – очень, очень коварная женщина!
Розита и сама каждый день слышала из уст хозяйки, какая итальянка коварная бестия, и слова Казимира заставили ее задуматься.
– Нет, сейчас я о вас говорить не стану, – решительно объявила горничная. – Но позже, если хозяйка будет в настроении, я замолвлю за вас словечко.
– Позже? Когда?
– Завтра, может быть. Как получится.
– А может быть, получится уже сегодня? – спросил Казимир, вкладывая в руку Розиты монету.
– Может быть, – ответила его собеседница, пряча деньги. – Главное, чтобы щипцы были подальше от хозяйки. Не беспокойтесь, я что-нибудь придумаю.
Она закрыла дверь за Казимиром и вернулась в гостиную, где Мария Фелис, сидя в неглиже на ковре возле очага, кормила гепарда.
– Розита, кто это был?
– Так, никто. Перепутали номера, – ответила горничная.