Чуть поодаль, откинувшись на спинку стула, поглаживала живот Катя. За ней – Оля Савицкая, бледная и осунувшаяся, нервно ковыряла ложкой шоколадный мусс. Света с Ликой и остальные активистки, что собрались штурмовать «Синтезию», уже надели футболки с буквами, но сели не по порядку, а потому вместо «Байгозин – отъявленный негодяй!» получалась какая-то белиберда.
У Тани гудело в ушах, она плохо соображала. И Люськин совет «сто грамм – и все пройдет» дал обратный эффект: так и тянуло повиснуть у кого-нибудь на шее и всплакнуть в воротник о всемирной несправедливости.
– Сначала хорошие новости. – Таня взяла себя в руки и отвела взгляд от мягкой, широкой, так и сулящей утешение Люськиной шеи. – Байгозин забирает заявление на Олю. И если еще на кого-нибудь напишет, мои контакты у вас есть.
– Правда?! – Савицкая оторвалась от мусса. – Как тебе удалось?! Нет, серьезно… Выбирай в меню что хочешь, я угощаю.
– А они разве не сестры? – шепнула Света Лике.
– Не, кто-то из них у Байгозина раньше работал, кто-то позже… – Лика переводила взгляд с Тани на Савицкую и обратно.
– Так Оля – новенькая?
– Нет, вроде новенькая – вон та, как ее, Лена…
– Торт с цитрамоном, – потерла виски Таня, стараясь не отвлекаться на шушуканье. – Просто поговорили по душам. Девочки, – она оглядела собравшихся, – нас прессуют только потому, что мы это позволяем. Вот эта вся фигня, которую втирал нам Байгозин… «Выгляди слабой, чтобы мужчина захотел о тебе заботиться…», «Думай как он, говори как он…» А все для чего? Чтобы мы нашли себе богатых мужиков.
– Так а что ж плохого? – подала голос Света.
– Богатый мужик и женское счастье – разные вещи. Да, он даст тебе денег. Свозит на море, шубу купит. Но ты будешь просто подстилкой. Подстилкой в норковой шубе. И это он называл «Ты достойна большего»! Чего же конкретно? Чтобы тебя бросили, когда надоело? Или сдали в полицию, если посмела раскрыть рот?
Девушки закивали, со всех сторон послышались одобрительные возгласы, а Леночка даже по столу хлопнула от перевозбуждения. И только Люська и Оля Савицкая смотрели на Таню задумчиво, не подключаясь ко всеобщей движухе. А Таня, то ли на адреналине, то на Люськиных ста граммах, уже завелась и поехала по накатанной.
– Слабые женщины нравятся мужчинам не потому, что о них хочется заботиться, – разглагольствовала она. – А потому, что со слабыми меньше мороки. Сказал ей принести тапки – и она уже чешет, поджав лапки, как чихуа-хуа. Вы хотите быть чихуа-хуа?
– Ни ху… – начала было Лика, но Света ткнула ее в бок.
– Не хотим! – договорила она за подружку.
– Вот! – всплеснула руками Таня. – Внутри каждой женщины должен сидеть доберман. Даже если она выглядит как… Как мышонок… – Она запнулась, сунула руку в карман и вытащила деревянную поделку.
– Мы не мыши! – Лена снова хлопнула по столу, и ее кружка с остатками какао подпрыгнула. – Мы – доберманы!
– Н-да… – Таня притихла и сжала прощальный подарок Краскова. – Мы должны говорить что думаем… И что чувствуем…
– Слушайте, вот кому надо на «Синтезии» выступать! – крикнула девушка в дальнем конце стола.
– А точно! – оживилась Леночка. – А давайте мы Ника скрутим в гримерке, заберем его бейдж… У меня пропуска есть, и я уже договаривалась… Скажу, он не в форме, у него новый спикер… И пусть Таня выйдет и расскажет как есть!
– И что мы не должны молчать… И про мышей, и про доберманов! – закивала Лика.
Девушки за столом до того оживились, что посетители, мирно потягивающие чай за соседним столиком, оставили свои посиделки и поспешили ретироваться, пока стадо обезумевших феминисток-доберманов не пошло крушить всё и вся из желания показать внутреннюю силу. Они уже взахлеб обсуждали, как Таня выйдет на сцену «Синтезии», как порвет зал, а потом люди расшарят посты про неизвестную, но очень яркую и не по годам мудрую спикершу. Ее начнут звать с выступлениями, можно будет открыть свои курсы – благо у жены чьего-то двоюродного брата тетка работает в налоговой и поможет все оформить. Можно и турне по городам России устроить, чем дальше от Москвы, тем меньше женщины знают о своих правах. Кто-то терпит побои, кто-то в одиночку тянет детей, потому что мужик не работает или не платит алименты. Всем этим женщинам, опустившим руки, нужен глоток свежего воздуха, нужен наставник, тренер, коуч. Гуру. Но не какой-то слюнявый недоросток, не какой-то самопровозглашенный психолог, а женщина, которая сама прошла через токсичные отношения и вышла из них с высоко поднятой головой.
Таня вполуха слушала эти грандиозные планы, поглаживала пальцем резные мышиные ушки и думала о том, что Ваня сейчас, наверное, готовит свое ризотто по-деревенски. А Рекс сидит у его ног и ждет, не перепадет ли ему немного высокой кухни. А на улице пахнет жасмином, вдалеке стучат колесами поезда, а около фонаря кружатся мелкие ночные мотыльки.
– …Увидимся дома, – выдернул ее из фантазий громкий Люськин голос.
– А? – Таня растерянно моргнула.
– Мне пора, говорю. Шумно тут у вас.
– Подожди, я с тобой. – Таня убрала мышонка и расправила плечи. – Девочки, мне пора! Удачи всем на «Синтезии»!
И тут же градом со всех сторон посыпались вопросы:
– Как это?
– Ты куда?
– А форум?
– Ты ведь пойдешь?
– Стойте! – Таня мотнула головой, лишь бы эта звуковая атака прекратилась. – Народ, я не поеду на «Синтезию». Не собираюсь я выступать, я не готова и… Ну, не мое это!
– А кто сейчас нам такую речь толкнул, что закачаешься? – Лика одернула майку с большой буквой «Й», поскольку должна была сесть третьей слева.
– Девочки, я устала. Серьезно. Я сделала все, что смогла, а сейчас извините, но я хочу домой. Пойдем, Люсь.
Умолять Таню никто не стал. Уже уходя, она слышала, как дамы обсуждают другую кандидатуру, спорят, и громче всех звучал звонкий и высокий голос Леночки. Но Тане не было никакого дела, что будет дальше. Она знала только одно: вот доберется до дома, включит компьютер и передаст права администратора кому-то другому. Для нее история с Байгозиным закончилась несколько часов назад, и возвращаться к ней Таня не собиралась.
– Вас подвезти? – окликнула подруг Ольга Савицкая, на ходу перекидывая сумочку через плечо. – Я здесь недалеко встала.
– Мы на машине, – не особо дружелюбно буркнула Люська и потрясла ключом от «Патриота».
– А ты разве не останешься с ними?
– Нет, я – пас, – ответила Ольга резко и бросила неодобрительный взгляд на кафе. – Как знала: не надо было мне во всем этом участвовать… Да и Байгозина вспоминать не стоило, от него одни проблемы.
– Это моя вина, – Таня вздохнула. – Прости, что дернула тебя…
– Даже думать так не смей! И потом: у меня жених, свадьба на носу… Я завтра уже обо всем забуду. И тебе советую. – Оля протянула руку и, ободряюще потерев Танино плечо, развернулась и направилась к машине.
Несмотря на заверения Ольги, Таня чувствовала, что подвела ее. И надо ведь было столько неприятностей подкинуть хорошим людям! Красков без работы, Савицкой досталось от доблестного правосудия… Да и у Люси такое лицо, как в прошлом году, когда она собрала всех друзей отметить свой день рождения в новом вьетнамском ресторане, а там все блюда оказались пресными и картонными, как в диетической столовой.
– Ну, давай уже говори! – не вытерпела Таня. – Что не так?
– Да нет, молодец. Разрулила все. – Люська старательно смотрела в другую сторону.
– Слушай, я тебя знаю. Выкладывай уже давай.
– А что тут выкладывать? – Люся пожала плечами и посмотрела на подругу, словно первый раз ее видела. – Ты такая же, как твой Байгозин.
– Что?! – Таня непонимающе хлопнула ресницами и мотнула головой, чтобы вытряхнуть ушные пробки, если таковые имеются.
– Ну да. Это все «бла-бла», женщина то, мужчина се… Та же фигня, что он нес, только вверх ногами.
– Да я не собиралась ничего такого говорить. Просто они смотрели на меня, ждали… Должна же я была как-то их поддержать!
– Хорошо, если ты так считаешь. – Люся открыла машину и с равнодушным видом уселась на водительское сиденье.
– Нет, погоди. – Таня тоже влезла в «Патриот». – Что все это значит?
– А ты не понимаешь, да? – Люська ударила по рулю. – Им же вся твоя помощь на фиг не нужна. Им лишь бы к кому-то прицепиться, лишь бы кто-нибудь им сказал, что делать. Они… Они же стадо, самое натуральное! Пустые глазища, в башке – ничего, как воздушный шарик. А так хочется быть умными! Типа вот я какая, у меня принципы такие есть, я на курсы хожу. Саморазвития полные штаны. Думаешь, они к Байгозину шли, чтобы стать лучше? Да ну нет же! Ни разу! Чтобы он за них подумал, нужные слова в рот вложил – и бог знает что еще, – а потом так по щеке похлопал: «Девочки! Вы самые лучшие!»
– Но я же… – машинально возразила Таня и запнулась, медленно осознавая, что крыть-то нечем.
– А ты же – туда же! – парировала Люська. – Ты этим курицам сейчас сказала, что они должны идти, гнуть пальцы и говорить открыто. И что они пойдут и наговорят?! Им же рот даден максимум, чтобы башка проветривалась! – Она с досадой стиснула руль и включила зажигание. – Давай вперед, будь их тренером. И тогда разница между тобой и Байгозиным только в том, что тебе их брюхатить нечем.
– А знаешь, я лучше пешком пойду. – Таня не выдержала такого натиска и вылетела из машины, будто в салон кто-то пустил угарный газ.
– Тандыр! – Люся потянулась к пассажирской двери. – Да постой ты, я ж не это… Не со зла!..
Но Таня отмахнулась и пошла прочь, чуть не срываясь на бег. Она не оглянулась и не ответила подруге, но не потому, что обиделась или разозлилась. Просто не хотела, чтобы кто-то видел, как она плачет.
Люська много раз называла Таню и балдой, и дурищей. И Тандыр – тоже не самое приятное прозвище. Но все эти слова Таня пропускала мимо ушей, потому что знала: к правде они не имеют никакого отношения. А сейчас Люся вроде и не оскорбила ее, просто высказала свое мнение, но у Тани внутри нестерпимо жгло, будто она проглотила пучок свежей крапивы, и, казалось, даже слезы горчат.