Он вышел из нее на воздух. В саду порывы ветра трепали и подбрасывали к солнцу узорчатую зелень: кроны финиковых пальм топорщились языками листьев, взъерошено и возмущенно.
Блаженно подставляясь ветру, жмурясь, исхлестанный буйством светотеней на лице, Архонт вернулся окончательно в реальность. Она придавила тяжестью надвигавшегося: все ближе катастрофа и времени почти что не осталось. Увидев, осознав судьбу Ковчега в будущем, он был обязан внести корректировку в явь – в ее сиюминутность: исправить чертежи Ковчега. Здесь властвовал закон асуров Кундалини – ключ к био-гео-патологии грядущего хранился в Яви настоящего.
…Поодаль, вдоль ограды, молчаливо источали обожание спецы и мастера, кто обеспечивал работу Мегсинта: владыка их вернулся к ним из половодья тысячелетий, где пребывал почти неделю.
Энки всех отпустил на отдых. Взял чертежи Ковчега и внес в них исправления. Вошел в ангар, сгустившийся ультрамариновым свечением: преобразовывали сияние Ра, в ласкающую синеву подкупольные фильтры.
Он выбрал для полета «HU-U-ASHI», то была малая ракета – «птица из камня» – так именовали ее аборигены. И так она войдет в шумерский эпос.
С шипящим свистом распахнулись над ракетой створки купола. В прохладу ангара хлынул дневной жар. Энлиль взмыл в небо. Слепящая игла, почти невидимая в сиянии дня, взмыла ввысь. Ускоряясь, взяла курс к размытой зноем белопенной шапке Килиманджаро.
…Ракета опустилась рядом с деревянным кораблем. На врезанной в склон горы террасе кипело созидание Ковчега: ажурность стапелей, заштриховавших корпус, была унизана работным, эбонитового окраса людом. Стук топоров, визг пил, гул голосов стекал с корабельных высот.
Энки всмотрелся, соразмерил корпусную высоту: всего десять локтей! Успел! По чертежам, по замыслу Ковчег из не гниющей древесины Олеандра, пропитанной базальтовой смолой иль мумие с добавкой консервантов, обязан был вздыматься над водой на пятнадцать локтей, плюс надстройки. Над ними проектировались мачты – еще на пять локтей.
Он вспомнил обнаженную нещадность в Мегсинте: валы воды слизали мачты и надстройки на Ковчеге. И он убрал их в новом чертеже, оставив вместо мачт короткие и толстые обрубки в семь локтей: паруса на них помогут лишь удерживать корабль носом против волн. Но, главное, он снизил высоту корабля. Весь принцип нового Ковчега – грузная устойчивость притопленного бревна, где палуба почти на уровне воды, а груз и экипаж весь в трюме. Лишь тогда судну не страшны любые бури и шторма: валы воды будут свободно гулять над палубой, не встречая сопротивления. К ракете направлялся со свитой корабелов Ной – Атрахасис, всем здесь заправлявший.
Энки поднял опустившегося на колено капитана, обнял его, повел к ракете.
– Великий и светлейший, так занят, что мое сердце изныло в ожидании его, – сказал, лучась глазами, Ной.
– Затор в работе?
– Соскучился, – негромко, просто обдал почти сыновьим теплом удачнейший из LULU. Энки погладил родственного светолюбца по щеке. Достал чертеж Ковчега.
– Я вовремя успел. Завершай работу с учетом этих изменений.
Ной – Атрахасис вглядывался в схемы, чертежи. Темнели в напряжении глаза. Он поднял их: в распахнутых зерцалах клубилось изумленье.
– Здесь почти убраны надстройки… и втрое укорочены мачты… высота понижена до десяти локтей… руль весь утоплен в корпус. Чем вызваны такие изменения, архонт?
– Я видел, что с вами стало.
– Вы видели?
– И мачты и надстройки за годы плавания слизали волны. Руль с корнем вывернут из корпуса…в борт бьют валы, Ковчег неуправляемый.
– Вы это видели?!
– Да, Ной, я видел.
– Теперь при этой высоте вся закругленность палубы над ватерлинией возвысится на три локтя…и даже меньше. Архонт…но это будет не корабль – бревно!
– Бревно, над коим паруса станут удерживать корпус Ковчега носом к волнам. Все грузы, живность, слуг – все в трюм.
– Я потрясен, архонт…
– Мой мальчик, все потрясения твои гораздо меньше моего, когда я осознал, увидел что с вами станет, если не изменить конструкцию Ковчега.
– Тогда…с утра уже приступим к палубе…работа над бортами по чертежу закончена. Мы завершим ее к очередному новолунию.
– Желательно скорей. Внутри все сделано?
– Готовы каюты, помещения для живности, запасены корма, сооружен бассейн для скатов. Все ячеи заполнены наборами геномо-банков, герметизированы переборки. Скоро начнем загрузку клеток, принесут пернатых: гусей, кур, индюков. Вот только…
– Что?
– Мне все сложнее оправдывать безумие происходящего…корабль длиной в триста локтей на горном склоне, лацпорт в его борту на ширину двенадцати локтей… утроенная стража в три кольца, не подпускающая сюда ни жен, ни родственников корабелов.
– Их плата недостаточна?
– Мой господин… она и есть причина всех волнений. Им никогда так щедро не платили за дикую бессмысленность работы: какой болван велел сооружать Ковчег на высоте в шесть тысяч локтей?
– Ты убедительно разъяснил им замысел болвана?
– Я старался, светлейший нефилим.
– Что сказано тобой?
– Я им сказал, что ближе к вершине, выше нас на тысячу локтей в горе лаборатория богов по выведению гибридов. Там вы скрестили акулу с пещерным львом. Когда Ковчег будет готов, дюжину таких вот монстров – людоедов доставят на корабль, чтоб перевезти по воздуху в Эриду – в зоопарк богов. Их усыпят, внесут через лацпорт в Ковчег и разместят по стойлам. У нас ведь стойла для мамонтов с оградой из металла в руку толщиной.
– Поверили?
– Почти.
– Не спрашивали, как эта бочка из олеандра взмоет в воздух?
– Мой господин, здесь не возникло никаких сомнений: у вас, у анунаков-нефилим ведь все летает – от бочек до сортира. Сомнения в другом.
– В чем?
– Для чего внутри Ковчега несчетное количество ячеек.
– И как ты вывернулся?
– Я им сказал – там запасные яйца.
– Какие яйца?
– Ну эта ваша тварь, гибрид из льва с акулой, чуть что, так сразу лезет в драку. Причем у каждого подлейшая манера – откусывать сопернику не что-нибудь – семенники. Ну, вот и запаслись. Я даже показал геномо-консервант в ячейке. Яйцо оно и есть яйцо.
Энки смеялся.
– Теперь я за тебя спокоен.
– Мой господин… ваш клан Энки останется в веках. Никто и никогда еще не очищал так бережно наш низменный и грязный разум… никто не облегчал нам жизнь как вы… и если выживем …
– Ты выживешь. Теперь ты-моя главная забота.
– Теперь нам будет легче в океане. Наш новый шкипер – Йоседек один из лучших корабелов…
– Шкипер?! Откуда он?! – изумленный гнев прорвался из архонта и хлестнул по Атрахасису.
– Мой господин… нам плавать в океане не месяцы, а годы.
– Как пропустила сюда стража чужака?
– Он прошел со мной.
– Этот Йоседек знает, что вам предстоит?
– Я… я… приказал ему молчать среди строителей Ковчега.
– Он грамотен?
– Нет, господин мой.
– Твой ум достаточно созрел, чтобы собрать и оснастить корабль. Но он ничтожен, чтоб оценить безумие твоего поступка!
– Великий господин… ни я… ни Садихен не можем управлять Ковчегом. Я выбрал лучшего из лучших…
– Он может лучший в ремесле своем, но только я могу определить, какой паразитарный яд укрыт в его геноме. И если этот яд в нем есть, то станут вредоносными и ты и весь Ковчег! Как ты посмел втащить сюда туземца, не отобранного мною?
– Простите, господин, – упал на колени Атрахасис, у него дрожали губы, слезами полнились глаза. Стоял перед архонтом не великий кормчий, чье имя прорвет тысячелетия – терзался страхом и виной смертник, чей разум осознавал ничтожность шансов протиснуться в грядущее сквозь планетарное, тупое буйство океанской стихии. К ней присовокупился и гнев архонта.
– Возьми. И изучите с Садихеном – Энки подал планшет – здесь краткие основы шкиперского дела и карта с горными вершинами. Которых не затопит океан. Когда вода начнет спадать – пристанете к горе над царством Урарту. Она выделена на карте. Я отбываю приготовить гору к вашему прибытию. Запоминай: любой двуногий, не отобранный мною и оказавшийся средь вас, меняет статус у Ковчега. Сейчас корабль нужен мне. Но станет вреден для планеты, как микроб чумы для человеческого организма, если на нем прорвется в будущее паразитарный вид разумного.
Не затухающим ожогом горели в памяти Энки видения: заваленные падалью и трупами улицы Египта, кровавый Нил, утопленные колесницы фараона и всепланетный яд брата Энлиля для хабиру: «Лучшего из гоев убей». Ковчег не должен стать разносчиком этой заразы.
– Иди, – сказал Энки Ною. – Пусть явится начальник стражи.
…Он приказал пришедшему легату ночью связать и вывести Йоседека со стройки и вырезать ему язык. После чего спустить с горы.
Сверкающий «HU-U-ASHI» земного бога взмыл в воздух. Энки летел к вершине Арарата. Там драгоценным бриллиантом впаялось в склон на высоте восемь тысяч локтей небесно-голубое озеро. Обширные террасы опоясывали гору почти под самой снежной шапкой. На них нужно было досыпать грунта из долины и засеять. Он вез с собой семена, выведенные им в био лаборатории Эриду. Он подарил их Арию – Оседню в Киммерии. Арийцы успели высеять их дважды. В условиях, где скудность лета длится всего два месяца, растение не просто выживало – успевало вызреть и дать тяжелый, плотный колос.
Еще один не менее полезный злак, подаренный Энки, питал у Ариев их коз, овец и звался ими Галегой, иль «козлятником». Посеянный в грунт сразу после снега, он выгонял через неделю к свету дюжину сочно-зеленых, насыщенных энергией, протеинами, сахарами и витаминами стеблей, от коих распирало вымя молоком у коз. И плодоносил многие года – не истощаясь, не боясь морозов, пуская корни на глубину в пять-семь локтей.
Вся щедрость этих злаков должна расти на склонах Арарата и встретить послепотопных поселенцев и их живность травой и зернами.
Кроме этого предстояло врезать в склоны с десяток гротов и пещер, оборудованных для жизни – перволюдям после Потопа будет нужно укрываться от непогоды и диких зверей. Да будет так.