ог: возрастная шизофрения через пять-шесть лет, частичный или полный паралич.
Второй вариант этой сыворотки, содержащий куриные фибробласты, оказался самым действенным. Он разрушает в первую очередь репродуктивную функции. Экземпляры с этой прививкой на 60-70% оказывались бесплодными, что равноценно добровольной и безпроблемной стерилизации.
– Еще какие-либо функции у пси-генератора?
– Их много. Одна из первых: нейтрализация в СССР, уничтожение идей ядерно-ториевой энергетики. За ней будущее. Заслуживает самого пристального внимания поляризация противоречий и вражды в элитно-интеллектуальных сегментариях русского этноса. Воспаляет непримиримость в национальном самосознании, по линиям раскола: «Ведизм» и «Православие», «Европеизм-Западничество» и «Славянофильство». Главная цель – не позволить им слиться в единую протестную энергию – в этом наша жизнь и смерть!
Как будто впилась в Левина незримая вольтова дуга и пронизала хлестким током из утробно-черной бездны. Подергивались и трепетали в конвульсии его мышцы и все тело, ошпаренные химерой русского единства.
– Значит, если первым звеном поставлен био-киборг, типа меня или Чукалина…
– То его био-импульс из второго-третьего звена: «Градиент-4 – Усилитель», становится идеально совместимым с толпами.
– Чем вызвана поспешность и вседозволенность создания такой трехчастной схемы?
– Масштабом предстоящих дел.
– Каких?
– Стратегической перестройкой всего СССР к концу восьмидесятых.
– В чем ее суть?
– Согласно закону США «PL– 8690» – расчленение территории на пятнадцать-двадцать автономных, легко управляемых анклавов. Сокращение населения в пять – семь раз, с целью освобождения жизненного пространства.
– Кто готовил научную базу для этого?
– Научную базу для ликвидации «лишнего населения» разрабатывал Мальтус. Ее обосновали и приспособили к новым условиям неолибералы фон Хайек и Милтон Фридман. Цель: внедрения монетаризма и неолиберализма в социальные структуры развивающихся государств и России: большая часть социума должна быть сломлена, деморализована, занята лишь вопросами выживания, пребывала в состоянии хронического шока и не способна давать оценку происходящему геноциду. Конечная цель – доведение общества до состояния дебилизированного распада, чтобы максимально нейтрализовать для нас действие закона «М – концентраций» на освобожденных территориях России. Био-психическое состояние двуного остатка должно быть полностью подконтрольно нам.
– Для кого нужны освобожденные территории?
– Я не уполномочен затрагивать эту тему.
Все глуше, замороженней становился голос полковника, спадала эйфория подчиненности, угрюмая, упрямая сопротивляемость вползала в левинское естество. Сидевший за его спиной генерал глухо выстонал:
– Аверья-а-ан…
Бадмаев вскинул глаза. Увидел за полковником синюшное лицо Белозерова, искаженное, покрытое росяной капелью. По-крабьи, неуклюже ворочались его пальцы, выуживая из стеклянной колбочки таблетку нитроглицерина.
«Еще минуту…потерпи, солдат… еще минуту!» – воззвал, взмолился к генералу Аверьян.
– Закон «М – концентраций»,…в чем его суть?
– Этот закон един для всех популяций на планете. При неблагоприятных условиях среды обитания популяция адекватно реагирует. Мы включим в СССР квото-перестройку: то есть сокращение населения – голод, локальные войны, инфляция, кризисы, тотальный психостресс, разрушении экономики, истории, морали, превращение женской особи в Бионосекто (биологический носитель сексуального товара). Как только это произойдет, людская популяция по закону «М-концентраций» включит внутри себя режим выживания.
– Что за режим?
– Снижается число мужских, неполовозрелых и старых особей. Идет резкая феминизация остатка. Задача популяции сохранить и уберечь носительниц зародышей, что гарантирует сохранность биовида и генотипа.
Это – ниспадающая экспонента.
Она всегда вершится в конечной фазе взрывной активностью остатка – с непредсказуемым и угрожающим нам итогом.
– Например.
– Акулы, охотясь на дельфинов, отгоняют косяки рыб от коралловых рифов. Популяции дельфинов, попав в режим голода, сокращаются. В остатке больше самок. Мало стариков и детенышей. Но остаточная часть самцов и самок становятся беспощадными охотниками на акул в последней стадии ниспадающей экспоненты. Взрывная их активность убивает и изгоняет популяцию акул из рифов с небывалой до этого энергией.
Такая же картина в тундре. Засушливое лето и песцы сокращает популяцию мышей. Остаток их вдруг обретает коллективный разум и навык стадной охоты на песцов в их норах. Они наваливаются группой на песца и убивают. Или изгоняют. Закон «М-концентраций» неумолим.
– Он применим и к людям?
– Конечно. Германия, Италия, Испания и Португалия. До этого спланированная нами Первая Мировая война и геноцид, Версальский договр, разруха снизили германскую и европейскую популяцию этих стран почти на треть. Две трети из оставшихся были женщины. Взрывной итог: в конечной фазе экспоненты в эти страны пришел… проклятье, голова… пришел фашизм с тяжелыми последствиями для нас. Вот почему… нам нужен здесь, в России, для последней фазы экспоненты… я устал… сверхмощный пси-генератор с био-киборгом, способный подавлять взрывную разрушительность остатка… я больше не могу…
Левин подергивался в судороге.
Из-за его спины донесся долгий и рычащий стон. Бадмаев встал. Обвисший в кресле генерал сползал с него, цепляясь вялою рукой за подлокотник.
Стеклянный цилиндрик с нитроглицерином скользнув с его ладони, цокнул о пол, рассеял кругляши таблеток.
– Кто…там?! – Левин тяжело, всем корпусом, по-волчьи стал разворачиваться на стон. И Аверьян почувствовал, как чужое сознание склизкою медузой течет и выползает из – под его контроля.
– Сидеть! – Он вдавил полковника обратно в кресло. Склонившись, вогнал в его зрачки, в бунтующую толщу разума, всадил, как нож в волчью сыть, отточенное лезвие приказа:
– Ты все забыл! Здесь мы вдвоем! Ты забыл все, о чем говорили.
– Там кто-то…есть… – в сознание и волю Левина до этого слитых с Аверьяном в телепатическом соитии, ворвался, как ржавый штырь, стон генерала.
Полковник, скособочив голову, порывался встать и разглядеть за спинами источник мучающего звука. Нещадно выдернутый из былой нирваны и утратив ее, он напитывался ярым бешенством быка, которого не доглушили молотом по лбу.
– Наш разговор забыт! – еще раз врезался в сознание полковника Бадмаев: тот ускользал, выламывался из гипно– контакта. Предупреждая окончательный разрыв, Бадмаев коротким, рубленым тычком костяшек в шею выключил реципиента.
Лишь после этого ринулся к генералу. Тот, лежа на боку, пытался подобрать таблетку с пола. Бадмаев сунул ему в рот крупинку нитроглицерина. Выключил магнитофон, снял с него пленку, сунул внутрь куртки в карман.
Настенные часы показывали «десять». В провально-черное окно заглядывала ночь.
– Позови… врачей, – едва ворочая языком, попросил Белозеров с пола.
– Мы сами к ним, терпи Иваныч, тебя уколят через две минуты.
Он взвалил генерала на плечо, пошел к выходу. Распахнул дверь. Выключил свет, оглянулся.
Неподвижный, серо-черный куль полковничьей плоти торчал из кресла. Поодаль, скорчившись на тахте, сладко похрапывал квартирный надзиратель… кажется Давыдкин.
Бадмаев захлопнул дверь. Скользящим махом ринулся спускаться с лестницы.
– Слышь…Аверьян…что будет делать? Угробят ведь страну паскуды!! – Косноязычным стоном озвучился генерал из-за спины. Рванье, осколки всей прежней жизни, скрежетали под черепной костью. Все, чем он жил, во что верил, за что спалил здоровье на войне в спецоперациях, сцедил на землю литры крови из пяти ранений – все рухнуло и слиплось хламьем в душе.
– Ты ничего не будешь делать. Лечись и подавай в отставку. Ты ничего не слышал от Левина. Так выживешь.
– А ты?
– Я побарахтаюсь. С Иваном.
– Пономаревым?
– Ну. Встречаемся в лесу через два часа… если не перехватят по пути.
Он вынес генерала из подъезда. К ним кинулись врачи, охранники.
– Товарищ генерал, Виктор Иванович… что с вами!?
– Укольчик бы…от сердца, – выстонал Белозеров. Ему сделали укол. И старший средь белохалатников рыкнул сквозь зубы:
– В наш госпиталь!
Летели сквозь ночные улицы с сиреной, на хищно красную кровавость светофоров: за «Скорой» стлалалась над землей, ввинчивалась в ночь, сливаясь с ней угрюмостью окраса, «Волга» генерала.
У госпиталя он подозвал шофера, сцедил сквозь синеву холодеющих губ:
– Петро… возьми «калаш»… доставишь Станиславовича куда скажет… попробуют остановить – стреляй на поражение – то будут враги.
– Доставлю, товарищ генерал, не беспокойтесь.
– Прощайте… братцы… Бог вам в помощь.
– Да что это вы, батя?! В глазах бессменного служаки, ординарца и шофера стояли слезы.
Левин выплывал из беспамятства. Раскалывалась голова. Периодически с иезуитским сладострастием в него сверлом втыкался телефонный звонок. Смолкал. Через короткие мгновения тишины он снова ввинчивался в мозги, наматывая на себя лохмотья нервов.
Было темно. Телефон, наконец, смолк. Со стоном, отлепив тело от кресла, полковник встал. Шатаясь, подошел к стене, нащупал выключатель. Свет разодрал пространство, полоснув безжалостными лезвиями по глазам. Зажмурившись, он прислонился плечом к стене. Стал лепить в памяти виденья – фрески в единое панно…ДК культуры, труп Качиньского, с дичайше вывернутой головой, слюняво скалится из под руки… каменно наглая морда Кострова, слившая ему, полковнику Лубянки, туфту про смерть бейтаровца («И Дан туда же, с ним, мой Дан, племяш!»), кабинет Белозерова…нещадный рывок заслонки, выдернутый из его мозгов Гордеевым: «Zo-two»… Захлестнувший память поток всезнания о пси-оружии, о судьбе и предназначении России – суки… Дан, увязнувший в постыдном и преступном для Конторы соитии с дерьмово-русским бытием. Приговор ему, его семейству: «Сухое сено». Ах, Элохи-и-и-им… зачем втянул в Контору… теперь его у Аськи на глазах? Нет!! Только не это! Его нельзя пускать в Москву, где мясники Гордеева.