Шло время. Стремительно набрякло чернотою небо, прибитое к Вселенной алмазными гвоздями звезд. Неукротимой, хищной белизной накалялся в этой бездне диск луны. Рванье огрузлых туч неслось под ней, заглатывая и выпуская из чрева Индру (фонарь земли).
Чередовались волглый свет и тьма. Земная плоть уже дрожала, не переставая. В ее глубинах твердела, напрягалась плазменная диафрагма, и, прорываясь сквозь свищи вулканов, выхлестывала магмой извержений. Вползая в хладность океанских вод, она кромсала чередою взрывов острова и побережья. Ошметки каменистой тверди разбрасывались на десятки миль.
Мардук – Нибиру, космический бродяга, втрое массивнее земли, уже почти вплотную приблизился к галактической калитке между Венерою и Землей. И стал протискиваться в этот промежуток, давя и раздирая межпланетную теснину магнитно-гравитационными мускулами Голиафа.
Построившись в единый внешний ряд, творили собою парад планеты: Плутон, Нептун, Уран, Сатурн, Юпитер, Марс, с ефрейторским подобострастием взирая на инспекторский прилет избранника Создателя – Межгалактического Генерала.
Замедлилось, почти остановилось вращение Венеры в захвате космического поля напряжения. Облапивши ее, застенчивую фифу, космический бродяга бесцеремонно щупал попавшуюся под руку местную бабенку. Та обмирала в нахрапе и разгуле грубой силы.
Вся необъятность глади океанов и морей на KI набухла пузырями, притянутых магнитным полем к космо-монстру. Из океанских впадин перетекала на просторы тверди, заглатывая и погребая их, вода. Валы приливов переливались через края морских и океанских чаш, катились через сотни миль равнин гигантскими катками. Дрожали в напряжении чудовищные водяные пузыри, вздуваясь над землей на две-три мили. Вершины их смещались, тянулись вслед за присасывающей массой небесного пришельца.
Прорвавшись сквозь «калитку» меж Венерой и Землей, Мардук-Нибиру вписывался апогеем в свою орбиту.
Истомно изнывая в пережитой хватке, остановила свой бег Венера. Презрев с бесстыдством скреплявшие Галактику законы, отчаянно тянулась вслед за Мардуком, раскручивая тело в безумии обратного вращения – по часовой стрелке: слева направо.
Мамзель теперь вращалась дико и противоестественно– единственная среди солнечной компании одиннадцати планет.
Меж тем океанические и морские волдыри, отпущенные притяжением Мардука, рушились на KI ударами безмерных молотов. Валы накатывались на леса и рощи, выдергивая из земли столетних великанов, закручивали их в бурлящих вихрях. Щетинясь расщепленными стволами и корнями, соленая текучесть катилась по равнинам, накрывая стада бизонов, мамонтов и антилоп. Дробила, сплющивала плоти. Окрашенная кровью бурая стихия, встречая горы, обтекала их: на склонах оседала смесь древесины, шкур, костей. Их засыпало, консервировало илом на века. Стонала, прогибалась планетарная твердь, выдавливая жидкое свое ядро сквозь жерла действующих и давно уснувших вулканов. Триллионы тон текучей магмы раздирали их: земля рожала огненную дочь.Потоки лавы, мешаясь с водяной стихией, взрывали горы и каньоны раскаленным паром.
Смещался центр тяжести земли. Ее вершина – полюса теперь вихлялись в прецессионном цикле.
…Ич, скорчившись, сидел в кустарнике пред цепью стражи. Почувствовал, как тяжко и надрывно дернулся под ним земной шар. Адама вышвырнуло из кустов. Вопили стражники, кеглями валясь на лесную прель. Сжимая в панике лезвия вместо рукояток, озирались, обжигаясь зрачками о сверкающую зарницами полутьму.
В ней разливался первобытный ужас.
Вверху над ними, на крутизне склона, взбухал животный рев толпы. Блескучими мазками метались факела. Отпущенные корабелы, плотники, строители, толпа рабов, доставивших Ковчегу последнюю партию пернатой живности, лавиною ссыпались вниз.
Удушливый сернистый пар полз с поднебесья, растапливал снега Килиманджаро. Ручьи воды, стекая, убыстряли бег, сливались в разъяренные потоки. Те, догоняя белопенными удавами, сбивали с ног сбегавшую сверху людскую массу.
Все это, докатившись, обрушилось на стражников. Стража поднималась на ноги, брала в свирепое кольцо легата.
– Нам больше нечего здесь делать!
– Подохнем, если не уйдем…
Закованный в боевую сбрую эфиоп, содрал с себя наплечники, кольчугу, снял с курчавой головы блескучую зализанность шлема, отшвырнул его. Нацелился в легата пальцем:
– Ты больше мне никто! Мы свое дело сделали, теперь…
Он не успел закончить: блеснуло лезвие меча. Мясистая, обвитая тугими мускулами длань опала, шлепнулась на землю. Ее накрыло сучьями, листвой, поволокло потоком. Эфиоп белея, очищаясь от пигментного наследия, оседал.
– Кто еще хочет воткнуть в меня палец? – спросил легат. – Вас золотом осыпал великий LU-LU Ной – Атрахасис. Ему и отдавать команду, когда нам уходить.
…В крестец сидящему Адаму уткнулся, подпихнул чей-то кулак. Ич прянул в сторону и обернулся: зависла над землей на уровне груди кабанье рыло, торчали из под вздернутой губы клыки. Стояла позади него ощетинившаяся туша, горели красным фосфором глаза.
Кабан утробно, тяжко хоркнул, подталкивая к движению.
Адам уже не удивился (здесь творилось уже и не такое!) усомнился:
– Ви так считаете, что нам пора?
Подумал. Вышел из кустов.
Нещадным хлестом толкалась в ноги ледяная стынь талой воды. Обломки веток, ошметья коры били в голени.
– Стой! Кто идет? – взревел легат, поймав панической бинокулярностью обзора человечий силуэт, которого здесь не должно быть!
– И я об этом думаю! – Раздувая жилы на шее, заорал Адам – кто к вам идет, какой безмозглый потс поперся в эту гору? Вместо того чтобы сидеть в своей глубокой ванне…с черной эфиопской самкой…
– Стоять! – легат шел к Адаму, приподнимая меч.
– Уже стою.
– Ты кто? Зачем здесь?
– Ой как ви правы: зачем я здесь!? Если тебя позвал твой пра-пра-пра-пра– внук почтенный Ной, или, по-вашему, Атрахасис, совсем не обязательно было идти к нему…
Он не успел закончить: из-за его спины скользнула черно-глыбистая тень. Расплескивая бурые фонтаны, кабан метнулся к стражнику, ударил рылом и подбросил человека. Тряпичной встрепанною куклой, легат взлетел в воздух и рухнул на спину. Адам шагнул к живому еще трупу с развороченной прорехой в животе, через которую перехлестывал поток. Вода трепала буро-белесые жгуты кишок. Адам склонился к смутному блину лица, нащупал взглядом бельма глаз:
– Вам же сказали, юноша, что всем пора смываться! Ви – таки не послушались хорошего совета.
В нем с гибельным восторгом пробуждались гены Хам -Мельо, сидевшие в плоти молодого Ича, когда он вместе с Олой рвали зубами горячее, сочащее кровью мясо у костра в пещере.
«Нет, ви не знаете какое сладкое то было время!» – мотыльком вспорхнуло и пропало в памяти воспоминание.
Кабаний храп, рев стражников, тупой хряск ударов, полосовали пространство вокруг него: рассыпавшись, стадо вепрей истребляло двуногих, преградивших путь.
Через минуту все закончилось. Вожак, возникнув из бурлящей тьмы, притиснулся к Адаму: горячая массивность шерстистой туши дрожала мелкой дрожью:
– Ви х-х-х-хорошо ср-р-работали, кр-р-р-асавчик, – перенимая чужую дрожь, сквозь клацанье зубов выцедил Адам.
Теперь лишь осознал он смысл сказанного богом два дня назад: «Тебе помогут».
Он вклещился мертвой хваткой в пучок щетины на загривке вепря. Смакуя безумие происходящего, взорвался фальцетным вскриком:
– Вперед, скотина!
ГЛАВА 60
Евген полз к первой засаде. Ее расположили достаточно грамотно: она перекрывала все подходы к улице, ведущей к его дому.
Ползти было легко, как по перине. В шелково-травяном покрывале перемешались прошлогодняя иссохшая кудель со свежим травостоем. Игривым невесомым ладаном вливались в ноздри ароматы родной, изнюханой вдоль и поперек степи.
Он обогнул засаду и, наползая сзади на нее матерой гибкой ящерицей, застыл в готовности. В метре от него над напружиненной спиной торчала голова в белесово-матовом шлеме с отростками. Из под шлема врастала в плечи шея. Оперативник чуть углубил степную впадину (комья рыхлой земли разбросано валялись рядом). Умостившись в ней сидя, завалил себя по шею бурьяном.
Евген собрал тело в комок. В коротком прыжке вклещился ладонями в шею, сдавил, перекрывая воздух. Гася всем телом, бешеные рывки чужой, шибающей потом плоти, не позволяя ей подняться, сказал полушепотом в торчащее из прорезей шлема ухо:
– Подай голос своим, кричи: «Тревога».
Он ослабил тугой хват пальцев на мокрой коже и пропустил сквозь них в ночь задавленный, визгливый хрип:
– Тр-р-р-и-фо-о-о-ха…
После чего резаным тычком ладони в шею вырубил бойца. Ринулся к арыку стелющимся волчьим махом, рвал спринтом ночную тьму пять-семь секунд.
За спиной вспухал приглушенный голосовой хаос. Дымящиеся лезвия фонарных лучей, скрещиваясь, расползались по степи. Евген прикинул: есть пол минуты. Должно хватить.
К посту неслись со всех сторон оперативники.
Отрывисто, жестко звякнуло железо и ночь вспорол сноп прожекторного света. Он дополз до первого поста и замер, облив слепящим кругом кучку бурьяна, над коей недвижимо высветился шлем засадника.
Облава прочесала берега арыка, залезла, увязая по бедра, и прошла по дну его с полсотни метров, меся зыбучий ил, ломая камыши, пока не уткнулась в добротный дощатый забор первой усадьбы, под который подныривал арык.
Беглец растаял в лунном полумраке. Построились в цепь. Сопровождаемые прожектором пошли обшаривать степь, ломая дремучие травостои, проваливаясь в ямы. Время от времени прожектор взламывал над головами, полетно резал ночь перед людьми, выхватывал из тьмы буйную безбрежность степи, ветвистые переплеты кустов, осанистую крутолобость валунов.
…Когда взметнулся за спиной тревожный гомон и заполыхали фонари, Евген, достигнувший арыка, скатился вниз и рухнул в воду. Он сломил полую, сухую камышину, взял в рот и лег на спину. Вода едва прикрыла торс. И он стал зарываться в донную зыбучесть. Он вибрировал и ерзал всем телом, как зарываются в песок Сахары