– Ты хочешь сплавить нам эту туфту… бредятину! Я ведь тебя предупреждал. Хватит болтовни. Время работать.
Встал. Заправил под ремень свой камуфляж, готовый к делу воздаяниия за гнусь предательства.
– Ты не задумывался, с чего это у генерала армии Серова ходит в любимчиках задрыпаный полковник ГРУ Пеньковский? У него доступ к оперативным разработкам, шифрам, агентуре – плотнее и поглубже твоего, генеральского.
– А мы по дурости считали, что это не твое собачье дело и потому тебе не доложили. Ну извини.
– Да нет, Иван, мое. 17 сентября прошлого года на «Пиковой даме» в Большом мы подсадили к дочери Серова полковника Пеньковского. И обработали ее с балкона «Артишоком». К концу спектакля она влюбилась в этого индюка, как кошка. Спустя неделю она потребовала от папаши особых служебных привилегий для любимого. И, получив пощечину, устроила истерику с попыткой суицида. В конце концов полковник заимел все эти привилегии и допуски.
– Продолжай.
– Я уже закончил.
– А что так скоро? Я только разогрелся. Его агентурная кличка?
– «Герой».
– Связник при нем ты?
– Я передатчик связника. Связник – английский подданный: Тревил М. Винн в посольстве.
– Что стоящего успели передать?
– Схему размещения наших ракет на Кубе.
– «Наших»? – Ощерился, взрычал Пономарев. – Вы б выбирали выражения… херров сэр. «Советских», а не ваших! Что еще?
– Расположение ракетной базы на «Новой Земле». Взрыв новой боеголовки в 16 килотонн, донесенной до цели ракетой Р-12. Еще? Или достаточно?
– Что-нибудь вкусненькое на дессерт.
– Есть копия письма Пеньковского к королеве Елизавете, Кеннеди, Никсону, Эйзенхауэру, Аллену Даллесу.
– Нехилая кодла. А копию для Сатаны не забыли? И что в письме?
– Там ключевая фраза. Потомственный дворянин Пеньковский, родителей коего шлепнули в ЧК, умоляет вышеназванных персон: «Прошу считать меня своим солдатом»
– Все это можно прочитать, подержать в руках? Где письмо?
– В сейфе Гордеева, в ЦК.
– А Семичастного об этом не просветили?
– Он чином не дорос. Болтается пока у нас цветочком в проруби.
– Да, Левин… тесно нам в России-матушке. Мы вас уже не выпустим. Ты понял, почему я здесь редко кому доверяю? Поэтому сработался с германской Штази: там куда чище. А так же – со службами Фиделя и Яноша Кадара. Там кадры не загажены вашим жидовством, как здесь.
– Теперь про главное. Вся армия пойдет за Жуковым, когда узнает, какой гадюшник опять обосновался на Лубянке и в ЦК. И с маршалом будут Романов, Машеров, Косыгин, Пономарев, Капитонов, Подгорный, Молотов, Фидель, Броз-Тито, Янош Кадар. У этих хватит сил, чтоб раздавить в соцлагере Перлмуттера-Хруща и Зюсса с Кулаковым – Штейном. А вся ваша опора – два кавказоида: азер с грузином, ну еще несколько придурков с мозгами набекрень, как у Хруща. Ты уяснил расклад иуда?
– Хочешь, чтобы рвануло… как в Гражданской?
– Кто вы такие, чтобы за вас теперь лить кровь?
– Найдутся те, кого и мы поднимем. Не забывай, что при Хруще и казахстанской целине страна впервые досыта наелась хлеба. Впервые сотни тысяч переселились из коммуналок в свои квартиры.
– В хрущобы они переселились. Не все ж вам гадить, нужна, хотя бы для близиру, кость с барского стола народу.
– Хочешь ты этого или нет, но будет много крови. В ЦК, Секретариате у вас не столь большой уж перевес. Так может, обойдемся… без резни? Попробуем договориться?
– Посмотрим на ваше поведение. Не забывай: сейчас мы вас держим за глотку, а не наоборот.
– Что ты намерен делать?
– Не рви пупок, Левин. Делать будут партайгеноссе, те, что над нами. А наша задача – подсказывать им, чего они хотят.
– А чего хочешь ты?
– Я многого хочу. Во мне такого хотежа накопилось всклень, под горло подпирает. Запоминай. Во-первых, вы вернете на волю генерала Судоплатова. Как обгадили, так и отмоете. И обеспечите его нормальной жизнью. Во-вторых, уберете свои когти от Чукалиных – старшего и младшего. И от Прохорова с его работой на благо хлеборобства. И чтобы даже серой вашей не воняло рядом с ними! Гульбаева, Чукалина, Бадмаева я беру к себе.
В-третьих, мы с Сахаровским тихо и культурно поотрываем в вашей Конторе головенки всем, кто сдавал нашу агентуру американцам. И завтра же… точней – уже сегодня, Пеньковскому.
– А что с вашим Серовым?
– Серов сидит у вас в печенках! Давно сидит! Это хоро-шо-о-о. Серова – хрен получите. Хотя б за то, что чистил и прореживал Бериевский гадюшник вместе с Жуковым. Я думаю, сдерут с него одну или две звезды на Политбюра, лишат «Героя» и – в ссылку к азиатам – за семейное расп…во. Дослуживать. Потом – в отставку, под надзор, на дачу, с гарантией комфорта. Ну и последнее. Вы пальцем не коснетесь Сахаровского – и обеспечите его нормальной работой лет на десять.
Что-то подобное судорожной усмешке мелькнуло на лице Левина.
– Вас не смущает, генерал, что Сахаровский – натуральный Цукерман?
– Я пил и буду пить за здоровье Цукерманов, за тех, что приросли к России. И если надо, отдам за одного такого с десяток наших раздолобаев Ивановых. Тебе, безродному русофобу, это не понять.
– Все?
– Дешево хочешь отделаться, Боря. Это предбанник. А баня, с веником из ежевики, впереди. Нам нужна гарантия, что вы из нашего намордника теперь не вырветесь. И мы эту гарантию получим, когда ЦК, Совет министров и Верховный Совет возглавят трое наших.
– Например?
– Наше дело расчистить дорогу для Косыгина и сохранить его. А там он сам решит, кого куда. И вы все будете орать «Ур-р-ря-я-а-а-а!» и башмаки им лизать. Ради этого мы за ценой не постоим. Нам не впервой.
– Если мы выполним…
– Тогда, возможно, все будет тихо. Верни мой вертолет. Лети в Москву докладывать – в каком дерьме вы по уши сидите.
– Ты здесь останешься?
– Похороню Белозерова. Труп на твоем счету, паскуда! Вот теперь все. Исполняй, полковник.
Он доложил по рации Сахаровскому суть разговора с Левиным. Попросил разрешения остаться до вечера, похоронить Белозерова. И, получив его, повел четырех бесценных кадров в вертолет: Бадмаева, Чукалина, Прохорова и Гульбаева.
…Чукалин, сидя рядом с Пономаревым, наклонился к нему. Перекрывая вертолетный рев, спросил:
– Дядь Вань, насколько понимаю, вы нас с Бадмаевым к себе берете?
– Правильно понимаешь.
– На работу?
– Его на работу. Тебя, плюс ко всему – и на учебу. У нас свои университеты: с семи утра и до полуночи. Устраивает?
– Не привыкать. Вопрос можно?
– Ну.
– Зарплата у меня будет?
Пономарев удивленно повернулся. Наткнулся на неломкий, пронизывающий взгляд.
– Что-то рановато из тебя такие вопросы полезли.
– И все-таки.
– Само собой. Помимо полного довольствия – оклад. Вполне приличный для «гражданки», поболее, чем у твоего отца.
– Мне хватит полного довольствия.. Оклад разделите напополам, чтоб посылать в два адреса: родителям и Виолетте, вдове майора Заварзина в Новом Буяне… она теперь…
Пономарев вгляделся. Чукалин младший, с оттаявшим за несколько мгновений лицом, спал. Младенчески провальный сон обрушился лавиной, разъял две плоскости бытия: на «до» и «после». Что было – разгреб, прорвался, не сломался, не потерял ни чести, ни азарта. Что будет – устраивало полностью и разрешило сон.
Через двадцать минут они приземлились на окраине совхоза, в степи. Пошли к Чукалиным – взять кинопленку Гульбаева и скоротать оставшуюся часть ночи. У Прохорова и казаха подкашивались ноги, слипались налитые черной тяжестью веки. Пономарев шагал, пронизывая взглядом полутьму. Шагал не генерал – предельно сжатая, сталистая пружина, которой предстояло разогнуться, распрямится и придать всей ночи законченную гарантийность. Зацементировать все гарантийностью! Для того и остался, отпустив Левина.
Сахаровского с женой и сыном взяли в пять утра на даче. Доставили во внутреннюю тюрьму Лубянки. По дороге не били, лишь в камере ударили два раза по лицу сына, разбили губы и нос. Зажали рот надрывно вскрикнувшей жене. Поверх мясистой ладони истекали ужасом ее, залитые слезами глаза. Второй мясник шел рядом, лыбился.
Вошли Гордеев с Левиным. Гордеев молча сел в углу, на табурет. Левин грузно опустился за стол. Снял, положил перед собой часы. Сказал Сахаровскому размеренно, почти не разжимая губ, прихлопывая ладонью по столу.
– Ты выпустил из под контроля свою генеральскую куклу. Теперь она диктует нам ультиматумы. Ты знаешь, как мы этого не любим. Его спецпорученец Васильев сидит при Варшавском штабе СВД. Он раздал вашим резидентам пять кейсов с пленкой. Сейчас ты свяжешься с ним, прикажешь их вернуть и вылететь сюда.
Упершись взглядом в ненавистное, сочащееся бешенством лицо Сахаровского, добавил:
– У тебя минута, чтоб шевелить мозгами, Через минуту вон та горилла отрубит мальчику первый палец. Шутки закончились Цукерман, пошла серьезная игра, ты в нее вляпался. Теперь думай, как разгребать.
Через минуту «горилла» в маске взяла за руку сына Леню. И, подтащив кричащего парнишку к столу, разжала сжатый кулачок детеныша и, выпрямив мизинец, прижала его к доске. Палач поднял над ним тесак. Рвущаяся из рук другого палача мать с животным визгом осеклась, замолкла, сникла, потеряв сознание.
Сахаровский, упершись бешеным косящим взглядом в Левина, рвал воротник рубашки, душившей горло, Разорвав его, выхрипнул:
– Где рация?! Давайте.
ГЛАВА 62
Вцепившись в кабана, Ич карабкался на крутизну. Тряслась земля. Безглазой темной маской нависло над горою мироздание, блистало вспышками зарниц. Со всех сторон наползала законченность земного бытия: стонали недра обжитой планеты, терзаемой бешенством разъяренных, прорывавшихся наружу стихий.
Вепрь, окруженный стадом, одолевал склон, угнувшись мордой, встречал и рассекал тугой напор воды.
Адам, вцепившись в гриву обеими руками болтался на его боку. И столь же цепко вклещилась в его бок сумка – с кошкой на веревке и едой.