Зюсс становился далеким мальчиком Аронсоном. На бело-красном размахе площади перед Зимним его держала за глотку стальная лапа георгиевского казака. Уже была передавлена трахея, отсекая легкие от воздуха, уже в предсмертном хрипе вздымалась, трепетала грудь. Но вековой инстинкт гремел в подкорке: «Терпи, не трепыхайся».
– Я здесь, Саша.
– Мне остается уступить Пономареву.
– Наверное, ты прав. Мой труп будет безопаснее живого Зюсса. Когда придут за мной, я застрелюсь. Ну что ж, мы, иудеи, славно поработали с тобой, моя трагедия в том, что у меня был другой Хозяин. Но это будет скоро и твоя трагедия. Теперь прощай.
Он положил трубку, воздуха все не было. Перед глазами мельтешил рой красной мухоты. Она сгущалась и краснота все явственнее обретала антрацитовый оттенок.
…Когда грянул звонок, рука у Зюсса налитая чугунной тяжестью, сжимавшая пистолет, едва смогла снять трубку.
– Ты хочешь смыться, а нам оставить все проблемы? Не выйдет. Я думаю, пока полезней живой Зюсс. Запоминай дела. Гордеев в Курдистане пусть готовит базы для нашего оружия. Оно нам пригодиться в тылу у турок. Второе: мы планируем сформировать народный фронт в джунглях Вьетнама: советниками и ракетами – через Камбоджи и Кубу. Параллельно ведется работа с их американской марионеткой Нго-Дин-Дьеном: мы гнем его к необходимости вызвать войска Америки для удержания режима.
– Вот там, когда америкосы увязнут в джунглях, мы и возьмем их за задницу. Нам надо сделать из дяди Сэма ощипанного индюка. На уровне Политбюро ты должен обеспечить и продавить поддержку этих действий.
– И третье: Бараев, Сулейменов в Казахстане, Моргун на Украине, Прохоров, Шугуров под Пензой – это Персоны Нон– Грата для вас. Поставь на уши прессу – пусть трезвонят о них, превозносят и внедряют их технологию без вспашки. За ними – сытость государства. И ты ее обеспечишь поддержкой! Запомнил? Все. К полезности живого Зюсса или его трупа вернемся после этих дел – когда ты обеспечишь снятие Хруща.И с этим– торопись.
– Да, кстати, тот летун с крыши, бейтаровец Качиньский, не числится у Сотникова. Хорошая идея. Пономарев с Бадмаевым соорудят «Летучего голландца» из боевых славян – вне штата при ГРУ. И эти призраки, где каждый будет стоить сотни спецбойцов, станут закрывать все наши проблемы и гасить вас в любой точке Земли. В случае чего они будут мочить вас даже в сортире! Они не подконтрольны никому, кроме меня. Ты все понял?
…Зюсс вышел в сад, через силу волоча ноги. Пошел к беседке с каменным мангалом. Рухнул на скамью. Закрыл остекленевшие глаза. Над ним зависла ночь.
«Зажечь… костер в мангалке…» – возник вялый, дистрофичный рефлекс. Но не нашлось силы подать знак затаившейся в кустах охране.
Сознание, крутившееся бешеной юлой три последних дня, катастрофически теряло инерцию вращения – все мироздание в безмолвии качалось в прецессионном цикле, готовое рухнуть.
– «Кр-р-а-а-щ-щ-с-с!» – надорваный, утробный шип прорвал вечернюю тишь где-то совсем рядом. Зюсс дернулся испуганно, вскочил. Нащупал выключатель за спиной скамейки. Под куполом беседки полыхнул мертвящий, неоновый свет.
В мангале, средь черноты углей маячило бледно – синее страшилище с клювастою башкой. Обгоревший, бесперый ворон качался на ножных будылках. На сизо– пергаментной коже из запекшихся струпьев сочилась сукровица, торчали сизые пеньки вновь отрастающих перьев.
Уродище вытянуло морщинистую шею, разъяло антрацитовые половины клюва, еще раз сипло выцедило из бардовой глотки, набрякший зов о помощи:
– Кр-р-яз-з-з-с-ь!
Зюсс унимал сердцебиение. Вспомнил: три дня назад на раскаленность углей рухнула подстреленная ворона. Беснуясь средь камней, сгорая заживо, крылами выхлестывала она из мангала угли на пол. И выжила! Не сгорела.
Зюсс вязко торжествующе усмехнулся: так это же они, хабиру… ашкенази… сефардим… без перьев, в струпьях… из коих после очередного погрома, настырно, назло Божественному мирозданию вновь лезут отросшие пеньки. И превращаются в воронье оперенье для полетов. То – их тотемная и племенная птица – феникс.
Подобно этой птице, в нем непостижимо резво восстанавливался только что раздавленный, втоптанный в грязь рефлекс сопротивления. Мозг, набирая обороты, включался в вековечную привычную работу: рытье подпольно-политических подкопов, верстка гео-интриг, плетение паучьей сети. Но в самом начале – любой ценой убрать из КГБ Семичастного и заменить Флёкинштейном. Он, который числится Андроповым, и по крови и по духу – наш. Он станет правой рукой и исполнителем всех замыслов, когда надо будет делать наше дело, но быть в тени, лакействовать перед Цукерманом.
«Здесь никаких телодвижений…здесь показательно-полезный холуяж, тянуть свое ярмо покорно и со страстью. Здесь – только так, все остальное смерти подобно. Но… там, в ближайшем Забугорье? В Чехословакии рвется к власти Дубчек… Броз-Титовец, сторонник конвергенции социализма с капитализмом – системы «с челевеческим лицом». Как в Югославии. Использовать Андропова для первого шага: любой ценой протолкнуть Дубчека в Генсеки партии. И подсказать: пусть начинает чистку в ГБ и армии. Потом подкормка Отто Шита... экономист. И Гавела – драматургия и театр.
Политика и экономика, искусство: все станут тянуть к западу, к демократии. Вокруг Дубчека и последних слепится и отяжелеет ядро. Они – знаковые фигуры. Обеспечить свободу прессы. Направить к ним Бжезинского и Сороса, две США – кукушки закукуют про нищету и про казарменно-сталинское мурло социализма. Все довести до пика, до кипения: до демонстраций и забастовок против нарушения прав человека. Такие же процессы раздуть в Венгрии.
На этот бардак выпрут из своих нор сталинисты:Гомулка с Ульбрихтом. К ним примкнет Федя Кастро. Они потребуют от штаба Стран Варшавского Договора заткнуть рты всей антисоветской кодле в СВД. В ответ состряпать договор Дубчека и Чаушеску – об отражении «Агрессии русского медведя», пусть стянут совместные войска к границам чехов. И вот тогда-то уломать бровастого: ввести в Чехословакию наши войска, попробовать столкнуть их. Чем разорвутся связи меж славянами. Попробовать раздуть, вдобавок, гражданскую войну. Соцлагерь, СВД разломится кровавыми шмотками. В итоге когда-нибудь нацелятся американские ракеты на Москву из пригорода Праги. И да поможет в этом Адонай – Элохим.
Что же касается Левинского компромата… чем больше времени пройдет, тем безопасней весь этот гипно-треп… лет через пять, если все будет тихо и мы продержимся, можно ударить этим компроматом всех загонщиков как молотом по лбу: а что так долго вы его не обнародовали?! Состряпавши шантаж-фальшивку, вы извлекали свою выгоду из этой тайны?! Вы действовали заодно с врагами!
…Он вышел из беседки сказал, не поворачивая головы вассально встрепенувшемуся кусту:
– Ворону вылечить. Кормить. И выпустить.
ГЛАВА 64
Задергавши руками и ногами, Ич вынырнул, хватая воздух. Вспомнил, что не умеет плавать. В открытый рот ворвался сквозь бобровые резцы морской ветрило. Перед мачтами вздувалась яйцами тугая бель парусов и ветер, наполняя их, угонял Ковчег.
Адам буровил, пенил воду в иступленном трепыхании. Сжимало страхом горло, уходили силы.
И вновь, как прошлой ночью, настигнутый потоком у кипариса, он ощутил присутствие проникнувших в мозг щупальцев: чужое любопытство отслеживало его предсмертные усилия выжить – уже не собираясь вмешиваться и помогать.
Вдохнув последний раз, он прекратил сопротивление року. Руки и ноги его, обессилившись, обвисли вялыми плетьми. Все туже и плотней охватывал ребра, грудь, живот глубинный пресс, сгущаясь перед лицом сине-зеленым мраком.
Текли последние мгновения бытия. Он был лишен всего: места на Ковчеге, силы и воздуха. Единственное, что осталось у него – кипящий в бешеной работе разум. Нацелив его остатком сил и воли, Ич пустил в дело последнее свое орудие, цепляясь им за жизнь – как кошкой на корму.
«Архонт! Вы слышите меня?! Я думал и гордился, что вы сильнее брата, но брат ваш Энки состряпал для своих людей Ковчег, который уплывает. Во мне ваша божественная кровь, но вашему Адаму дали пинок под зад, как шелудивой собаке. Я ухожу от жизни такой обиженный за вас. Теперь вы стали почему-то слабые, а он сильней. Они плюют на вас, если посмели оскорблять вашу кровь в моем теле!».
Он выдохнул остатки отработанного воздуха, содрогаясь в ожидании ответа. Но его не было. Уже готовясь гибельно всосать в себя соленую стихию и побыстрее оборвать все счеты с жизнью, он вдруг почувствовал: глубина, уплотняясь, напористо и грубо выталкивает его вверх. Ускоряясь, Ич заскользил к светлеющему небосводу. Прорвав границу воздуха с водой раздутым рыбьим пузырем, он вылетел в живительную благодать надводья, мазнув лицом по шерстяной тухлятине и шлепнулся на спину, взметнув фонтаны брызг. Рядом колыхалась, ощетинившись шерстью, туша буйвола. Шибало от нее гниющим мясом.
Ич стал отплывать подальше. Вдруг осознал – вода выталкивает его тело, едва продавливаясь под ним упругою периной.
Шипящей мокрой тряпкой стегнул по лицу порыв ветра, и он увидел вдалеке: едва приподнятую над поверхностью корму и палубу далекого Ковчега накрыл, свирепо захлестнул белогривый вал. Выгнутые паруса сморщились, обвисли, затем с раскатистым треском натянулись в обратную сторону. Ветрило гнал корабль назад!
– Он вдруг взбесился, я чую это, – хрипатый клекот настиг Адама. На глыбистой полупритопленной буйволиной голове, вцепившись когтями в шерсть, восседал кошко-ворон.
Он щелкнул клювом. Нацеленным тычком вонзил его в глазницу черепа и выдрал буйволиный глаз. Задрал башку, разинул клюв. Иссиня-черный, слизистый комок исчез в вороньей глотке. Прикрыв глаза и приспустив крыла, тварь смаковала лакомство. Продолжила:
– Ты чем-то разозлил его. Он раздерет в клочки их парус.
– В твоем кошачьем черепке мозгов – как у меня в заду, – отшил предположение Адам, сосредоточенно поднимаясь на карачки – зачем я, полудохлый и несчастный, зачем я буду злить такого всемогущего и доброго Владыку?!