Клубилась у борта, орала, прыгала и плакала команда. Стоял у мачты Ной, дрожа всем телом, вбирая исступленным взглядом пристанище и твердь – итог всей жизни. Визжала ребятня, рыдали женщины.
– Ты не сумеешь это сделать, – осознал Адам: мир рушился, мир созданный его мозгами, волей, хитростью и членом. И размахнувшись, готовясь запустить гарпун в немощную и ненавистную плоть разрушителя, пронзить ее, как рыбу Иафет. Но не успел. Пронзительным, резанувшим уши визгом, прорвало вдруг стоящего поодаль Иафета. Он прыгнул на Адама и рухнул с ним на палубу. Мальчишка стиснул горло палача, вцепился в потное, вонючее плечо зубами.
Они катались по белесым, присыпанным соленой пудрой доскам и визг бойца-подростка сплетался с рыком самозванца. К ним ринулись матросы. И, оторвав от Ича Иафета, сгрудились вокруг ненавистного чужака, меся его ногами, кулаками в восторге возмездия за свое рабство.
Суетился за их спинами, всплескивал руками Ной, истошно верещали жены, прорываясь к прикипевшему к промежности самцу. Визжали дети: «Па-поч-ка-а!».
– Довольно! – собравшись с силами, крикнул Садихен. И этот голос, обретший долгожданную для всей команды власть, остановил побоище.
– Ной… Атрахасис… – вдруг выдавил хрипящий зов из глотки лежащий Адам – убей вот этих… выродков…
Его рука поднялась, указывая на цветной, сгрудившийся у мачты выводок своих детей.
– Скажи матросам, Садихену…чтоб бросили за борт иль отрубили голову моим мартышкам…они же не твои… они чужие… Ной… вот эти – не твои… они от семени Адама…ты должен истребить их. Я научил их презирать тебя… для них в семье не ты ведущий, а их матери. И знаешь почему? Да потому что их влагалища мне подарили власть на корабле! Ну, начинай резню пока не поздно… не можешь? Не получится, слизняк!
Адам закашлялся, разбрызгивая изо рта кровавую шрапнель.
– Иди сюда осел, я говорю тебе Ной – Атрахасис.
И, вперив тусклый и пронизывающий взгляд в измятое ужасом лицо капитана, стал втыкать в него нещадные истины:
– С вашей разжиженной туземной кровью вы никогда не одолеете нас, чистопородных адамитов… вы не умеете любить любой ценой, заслонять своих и истреблять чужих, чтобы своим было просторней... это умеем мы и они… арийцы Богумира, Иафета, Ария-Оседня… и потому нам будет тесно на земле… но мы найдем к ним ключ. А вы – навоз, тьфу на всех вас… я таки сделал свое дело, прорвался сквозь Потоп детьми!
Он дрогнул и застыл с открытыми глазами… змеилась на губах, истаивала грозная победная усмешка: неукротимо и упрямо толкалось сердце в ребра и гнало голубую кровь, ему подаренную Нифелим, по избранной, почти бессмертной плоти. Которой предстоит еще скитаться по земле тысячелетия. Из коей, обветшавшей вдрызг, отпочковавшись, высочится Дух. Чтоб продолжать скитаться, осваивая временные оболочки: от плоти рыси и медведя – до иструхлявленной колоды, на время становясь лешачьим чудищем.
ГЛАВА 65
Прошли годы. Но памятным воспалением полыхала у Жукова кожа на ладонях до сих пор: арестовавший Берию, держа его за шиворот, он проволок Лаврентия с конвоем в бомбоубежище штаба Московского округа.
И, выставив конвой за дверь, дал себе волю, разрешая давно копившийся позыв. С размаха, со всего плеча вплющил оплеуху в толстомясую, щекастую морду. Он бил по ней справа и слева, кровавя кулаки, вбивал животный визг в разинутый золотозубый рот, столько раз испускавший доносы и мингрельские комбинации Сталину – угробить, растереть, размазать по бутырским стенам славянский авторитет Жукова и полководческий его статус. Жуков бил двуногого вурдалака, вгоняя ему в мозг каленые гвозди слов:
– Ты, сволочь, сделал из страны человечью мясорубку. Ни могилы от тебя не оставлю, ни памяти, а кости твои собаки на помойке сожрут.
Воняло потом и дерьмом, хрустело под ногами стекло пенсне.
Закончив, вытер кулаки платком и, усмиряя дрожь омерзения в груди, сказал, вминая взгляд в слизисто-разжиженный ужас глаз:
– Садись. Сейчас тебе принесут очки, бумагу, ручку. Ты, сдашь мне всех, с кем работал на Сионство, с кем из своих и как угробил Сталина. Подробно и в деталях опишешь.
Вышел – громить, чистить, нейтрализовывать репрессивные аппараты Абакумова, Кобулова, Деканозова, начальников управлений и дивизий МВД по всей стране. Но начал с КГБ – Лубянки, где расстрелял генерала Израиловича и его штаб, не выводя из кабинетов.
Муторно и кроваво тянулись эти дни чистки.
Все это время в Кремле, поддержаные Жуковым, укоренялись Хрущов, Маленков и Булганин. И вот тогда Георгия, обиженного на Сталина и выложившего до ареста Берии верховную власть на блюдечке этой компании, впервые сокрушительно встряхнула паника: нужно ли было выкладывать?
Он высился в народной памяти владыкой ситуации: когда, приведя с Урала под Москву две танковых дивизии, потребовал от Хрущева немедленного ареста всей еврейской мафии во главе с Берией и окружил за ночь Москву танковым кольцом. Ворвавшись в зал на заседание Президиума ЦК, арестовал Берию.
И пока он выкорчевывал эту опухоль из тела государства, власть в России перешла под власть нуворишей.
Лишь тогда озвучилось и рухнуло на него гневное слово Архонта. Оно настигло его в кабинете:
– Я вел тебя и твою карму в Кали-Юге. Способствовал твоим победам под Москвой, под Курском, Сталинградом и Берлином. Я сбросил с лошади Джугашвили, когда он захотел принять Парад Победы вместо арийца Жукова. Тебя готовили для миссии Архонта, как Ганди, Хомейни и Неру. Ты обязан был взять эстафету от тифлисца и привести Россию к ЛАДУ Сварога.
Но ты увяз в слизи сомнений, недостойных воина. Ты отдал власть безродной и бесстыдной стае. Теперь познаешь хватку их клыков.
– Владыка! Я ждал твоей подсказки. Но ты молчал! – Сокрушенно выстонал маршал.
– Я не подталкиваю к власти тех, в ком нет решимости взять ее по праву. Припомни Гильшера. Он предлагал вместо тебя иного воина, чье имя Рокоссовский. В нем элитарная порода кшатрия заглушила бы рефлекс раба, обиженного Сталиным. Прощай. И доживай в заслуженном тобою унижении.
– Архонт, мне что-нибудь оставлено? – Воззвал маршал к истаявшему голосу. И тотчас воскрес в памяти почти такой же вопль опущеного им Гильшера в далеком Нюрнберге: «Что мне оставлено, Архонт?!».
– Тебе оставлены познания. Ты будешь знать про все, что разрушает «СТАТУС-КВО», вредит ему. Борись и действуй, насколько хватит сил и власти. Но большую их часть ты отдал сам профанам. И помни про судьбу Бучана в рейхканцелярии Берлина и Гимлера в плену у англичан. Они посмели называть непосвященным наши имена.
Всю остальную, нафаршированную горечью унижений жизнь он познавал величественные постулаты «СТАТУС-КВО» – её крупные и малые фрагменты, готовые для встраивания в бытие. Блестящие по замыслу и исполнению технотронные и социальные фрески, из коих складывалось панно гармонии в России, доставляли к нему высокие гости. С ним радушно и охотно встречались знаковые фигуры на планете: от Джавахарлала Неру, Рерихов – до Королева, Мальцева. Последние делились замыслами и растущим у них смятением: в СССР, в России назревает сдвиг. Пласты аграриев, рабочих индустрии, деятелей науки и культуры целенаправленно и изощренно сдвигаются в хаос. В них прорывают истребительные норы, трухлявят сущность их, неведомые, хищные хорьки. В людских натурах все более твердеет, выпирает синдром Хапка и Скотства. Хишническое «Мое» взбухает и погребает «Наше», семья пропитывается возрастной враждою, кухонной и склочной сварой, меркантильной злобой. А материнская, женская градация сползает по слизи трехступенчатого феминизма: «Сударыня», «Товарищ женщина», «Стерва-курва».
И, Жуков, ощущающий сам все эти рецедивы излученья Пентатрона, с бессильным, разъедающим отчаяньем проклинал себя за малодушие и нерешительность, сковавшие его, когда была возможность взять всю власть и повести страну к Сворогу.
Но ныне он болтался в бытие пенсионером – с повязанными руками и ногами. Он мог лишь предлагать ЦК, Политбюро, Совмину все то, чем с ним делился Некто: рукописи, чертежи, научные труды.
Печатным типографским текстом в эти материал впаян был экстракт могущественной Мысли. Сверкающим прорывом в будущее СССР там подавались технологии: как накормить и обогреть людские массы, не разрушая Божьего биоценоза, как выстроить меж этносами отношения – без войн, вражды и зависти. Как воспитать дитя в саду и школе – в уютном коконе мирских заветов от Заратуштры, Моисея, Христа, Магомета, Буса – Белояра. Как выйти в межгалактические пространства, минуя тупиковые пути, навязанные космонавтике России.
Свой первый информационный опус – озарение, направил Жуков в Совмин Косыгину после того, как у маршала в гостях побывал Терентий Мальцев.
Народный академик рассказал о преступной глупости: распашки казахстанской целины. Как можно живодерно вспарывать биоценоз, пускать на ветер гумус, курочить уникальное, неповторимое великолепие казахстанских прерий?! Кто ввинчивал в Брежнева эту дурь, доставшуюся от Хрущева? Чей сатанинский разум продолжает наносить на живое тело планеты еще одну незаживающую рану? Ведь был уже пример истребления степей Канады 30-х годов! И это тупо повторяют в Казахстане.
Есть на Полтавщине Моргун, Сулейменов и Бараев в Казахстане. А главное – Шугуров с Прохоровым в Поволжье. Они – спасители и мудрецы, кормильцы, задерганные, измордованные властью. Они, скрывая опыт в тайне, спасая его от вражды властей, не пашут и не удобряют, только рыхлят и сеют под взрыхленный дерн, разбрасывая перед этим по стерне порезанное крошево мульчи-соломы, а также сверхживучих, особым способом выведенных червей. И получают тридцать – сорок центнеров зерна с гектара, чья себестоимость – гроши. Тогда как остальные пахари получают по десять или пятнадцать центнеров, затрачивая втрое больше средств. При этом у Шугурова и Прохорова лишь наращивается плодородие земли. Внедри в разбросанное громадье колхозов и совхозов их методу – и государство расцветет как при Столыпине, а закрома заполнятся элитной рожью, ячменем и пшеницей!