Аверьян, мягко и цепко стиснув его руку, поднимал голову.Не разжимая ладоней, вошел взглядом куда-то в переносицу и размягченное дружелюбием «я» Прохорова, его подсознательное «эго» стало обволакиваться чужой властной волей.
Прохоров выплывал из краткосрочной, туманной пелены, судорожно перевел дыхание: он не ожидал этого вторжения и не успел подготовиться к нему.
– Эщ-що аз– обро– ош-ша-ло-вать, – произнес Аверьян и Прохоров, поймав боковым взором движения Евгения к нему для перевода, отрицательно качнул головой. Теперь он понимал все, что говорил Аверьян. Гортанный шип, вытекающий из его горла теперь резко и отчетливо трансформировался в мозгу Василия понятной сутью:
– Еще раз добро пожаловать. У меня нет от тебя секретов. Ты тоже воин – на тебе печать Перуна. Но твои бои в жизни будут труднее и важнее наших. Садись и смотри. Евген, продолжим.
– Полную программу, как всегда? – как то неуверенно переспросил Женька, глядя на Прохорова.
– Ему можно все, – подтвердил Аверьян.
Все двенадцать учеников Аверьяна обнаженные по пояс, переобувшись в диковинные, сшитые на заказ кеды с шипами, выстроились у подножия хребта. Ладони у каждого прикрывала широкая кожаная полоса, в один конец которой был продет средний палец, второй конец был завязан на кисти. Аверьян сел на ближайший пень со свистком во рту и секундомером.
Щелкнул пальцами. Команда присела, подобралась. Свисток коротко, пронзительно чиркнул и тут же хрустнула кнопка секундомера.
Шесть полуголых тел, выброшенных словно из катапульты, ринулись вверх по вздыбившейся, поросшей молодым дубняком крутизне коридора, окаймленного белыми шнурами с двух сторон.
Рассыпавшись в коридоре, хватаясь за стволы, взрывая землю шипами, ватага непостижимо быстро удалялась ввысь. Заворожено вбирая яростную панораму одоления подъема, Прохоров едва успевал фиксировать в память невиданные еще способы передвижения.
Одни, толкнувшись шипами о корневище дубка в распластанном двух-трехметровом прыжке доставали руками до вышерастущего дерева. Цепляясь за него, рывком забрасывали тело за ствол упирались в него шипами и снова пружинисто бросали туловище ввысь, подминая высоту под себя.
Другие, кабаньими скачками на четвереньках одолевали высоту по иному: толчок двумя ногами о землю, полет, приземление на две руки, во время коего шипастые ступни подтягивались под грудь, и снова толчок ногами о склон с крутизною порой в пятьдесят градусов. Третьи чередовали первое и второе.
Спустя три минуты почти вся яростно-звериная гонка достигла финишной черты на высоте, отмеченной голубизной флажков.
Тридцать секунд запаленного отдыха, нещадно прервал свисток Аверьяна. И теперь уж две полуголые лавины ринулись по склону: верхняя – вниз, нижняя – навстречу.
Сердце Прохорова ухнуло и болезненно оборвалось. Летящие на встречу друг другу человечьи лавины перехлестнулись в дикой мешанине где-то на половине склона, Василий закрыл глаза. Отчетливо представилась неизбежность происходящего: в тесноте коридора, среди стволов, на этой бешено-немыслимой скорости влетают друг в друга или в стволы мальчишечьи тела. Вдребезги ломаются кости, выворачиваются суставы.
Спустя несколько секунд его опахнуло потным сквозняком, настоянном на свистящем шелесте запаленного дыхания. Он открыл глаза: на старте у подножия стояли невредимые шестеро. Истекала минута отпущенного им отдыха, и лаково-блестевшие мокрые тела стали пригибаться к земле для нового старта. Свисток Аверьяна бросил их вверх, одновременно сорвав с верхнего финиша остальных – для спуска.
На этот раз Прохоров переломил себя, все же заставил досмотреть момент столкновения, и увидел совершенно нереальную картину: когда до соприкосновения верхних с нижними оставалось два-три метра, верхний толкнувшись о землю взмывал над склоном в длинном полете с вытянутыми вперед рукам – как в нырке в бассейн. Но каждого поджидала внизу не упругая гладь воды, а нещадная твердь утрамбованной земли с торчащими из нее стволами.
Нижние, поднырнув под прыжок продолжали неистовый рывок к финишу. Летящие после пяти-шести метрового полета над склоном, натыкались руками на дерево. Со стонущим хрустом, упруго прогибались дубки от могучего тычка, пружинили, гася инерцию полета. С хлестом совершив оборот в сто восемьдесят градусов вокруг ствола верхние спрыгивали на склон и продолжали срыв к подножию хребта. Те из спускавшихся, на чьем пути не оказывалось дерева, подгибали под живот ноги, выбрасывали их вперед, рухнув на шипованные стопы с трех-четырех метровой высоты, переводили приземление в кувырок.
Шесть раз бросал Аверьян воинство свое на трехминутный горный штурм. И Прохоров с какой-то вконец истрепанной за это время психикой уже бесстрастно и вяло сопоставлял увиденное с обычной спортивной своей практикой: шесть раундов высшего чемпионского боя. Каждый из нынешних «раундов» высасывал из участников в пять-шесть раз больше энергии, чем в боксе. Вершилась совершенно немыслимая, нечеловеческая нагрузка на молодой организм.
Он встал, подошел к только что спустившемуся Чукалину, взял его руку, пощупал пульс.
Сердце заметно осунувшегося парня билось с частотой за двести ударов. В человеческой породе не было, не могло быть такого пульса. Но он реальной крупнокалиберной пулеметной очередью бил в пальцы Василия.
– Ну как ты?
– Нормально, – разлепил пересохшие губы побратим, обычный тренаж на выносливость.
После нескольких глотков воды начался второй этап занятий.
Аверьяновцы разбились на пары, встали друг против друга. Евгений присел рядом с Аверьяном. На глазах у Прохорова стало разворачиваться, наращивая темп, древнее, как мир, ристалище боевой тренировки, подхлестываемое неслыханными доселе командами Евгения. И первая из них была:
– Свиля! – Запустившая в действие петлеобразные со скрученной траекторией уходы бойцов от прямых ударов. Поочередно, гибко огибали кулак противника чужие головы, плечи, торсы. Как в замедленной съемке протекало перед Прохоровым змееподобное скольжение тел. Все они заканчивались заходом за спину нападавшего, с последующими тремя-четыремя замедленными ударами в незащищенные, жизненно важные центры организма: печень, почки, шею. Свилю сменило нападени.Одна за другой протыкали поляну команды Евгения:
– Подсад пластом!
– Отрыв!
– Скрут!
– Ванька-встанька!
– Росток!
– Кнут!
После чего задавался ритм упражнениям: «тепер», «тевто», «тетри» Команды свили усложнялись в сцеплениях.
– Кнут и скрут с отрывом! Подсад пластом!
– Росток, скрут с подсадом!
Таранные удары и уходы от них сплетались в гибкие, кнутообразные многоходовки, свивавшиеся между собой.
– Тевто! – подхлестнул командой Евген и Прохоров увидел: продолжение каскада резко взвинтило скорость – предельной для себя определил он, ибо молниеносные рывки голов и плеч, корпуса стали ускользать от сознания, пытавшегося впечатать в тренерскую память хронику боя. Между тем, защитные приемы «свили» сменились отработкой самих ударов. Одна за другой взрывались атакующие команды, которые меняли структуру движений:
– Косая распалина!
– Засечный стык!
– Кий!
– Рубильня!
– Мзень!
– Затрещина!
– Голубец!
– Буздыган!
С чудовищной скоростью пронизывали расстояние меж бойцами кулаки, локти, летящие в резаном ударе ладони, большинство из которых пытались настичь противостоящую плоть в неестественно-диких скрутах тела, в подсадах и приседаниях. Подножный, стелящейся нырок с последующим таранным ударом локтя в пах в промежность сменила «третура», в первом этапе коей «мерцание» атаковалась и нейтрализовывалась рука противника, а предплечье перекрывало траекторию его свободной руки. Одновременно следовал криво-таранный «буздыган» в голову, а другая, свободная после удара рука нападавшего вставала в позицию «Греко-римской» защиты, автоматически выдвигаясь в исходное положение для нового «мерцания», закольцовывая тем самым трехчастный цикл «третуры».
– Те три!» – переключил скорость сражающихся Чукалин и движения их смазавшись в свистящую неуловимость, окончательно ушли из под контроля Василия. С каким-то тупым безнадежным изумлением лишь изредка он осмысливал происходящее: в одну секунду бойцы успевали нанести пять-шесть ударов. Кульбиты, нырки и направления атак не поддавались фиксации. Время от времени сгустившеюся панораму свирепой драки средь грозно торчащих пней прорезал тупой хряск: кулак одного из бойцов доставал– таки плоть не успевшего увернуться и тот шмякался на землю навзничь, уже в падении группируясь для своей контратаки или увертки, ибо с азартной яростью летел в броске к нему обидчик – добивать!
Здесь,оказывается били и лежачих и делали это с особым смаком!
Это запредельное бешенство агрессивной техники продолжалось несколько минут, когда нечто фырчащее прорезала воздух: «Фр-рр-рр-с-сь!» – будто спорхнул тетерев с губ Евгена в зеленую кружавность чинар, разом оборвав стычки. Наклоняясь к Аверьяну стал транслировать его разбор бойцам Чукалин, протыкая адресными замечаниями кузнечный шелест легких – мехов, запаленно раздувавшихся в драчунах.
– Гена, у «скола» во втором темпе вместо круговой амплитуды от плеча, – примитивный прямой тык.
– Тимоха, в «подплужном стыке» дважды мазал, не доставал. Причина: не натащил Генку на себя.
– Вадим, лепишь «затрещину» от фонаря, без первой фазы. Первая фаза: тычок левой в чужой бицепс – нейтрализация атаки. Вторая фаза: хлест снаружи – внутрь правой строго по горизонтали.
– Коля, «распалина» в третьем темпе сдохла. Ты работал крюком над головой почти без бокового кивка торсом. При кивке удар сильнее.
«Они все фиксировали!» – изумленно осознал Прохоров, – как можно различать, запоминать, раскладывать движения на сочленения при этом «третьем темпе»?!
Они работают практически без пауз, практически без отдыха, уже пятнадцать минут пульс у всех за двести… у детей… им всем по шестнадцать – семнадцать… доползет слушок обо всем этом до чиновных ушей – Аверьяна ведь сжуют с хр