– Зачем?
– Чтобы сохранить и собирать ее! И отвозить к нубийцам, абиссинцам, эфиопам.
– Для чего?
– А ви не догадались? Чтоб эти стада туземцев все больше привыкали жрать, пить, курить мое зелье, уплачивая за нее скотом, зерном и рыбой. Чтобы потом иметь всех в должниках.
– Ты вправе так обращаться с ними?
– Опять мой господин делает из меня мартышку. Кто будет стричь этих баранов? Я получил такое право от рождения, когда по моим жилам побежала кровь богов! Ви, может быть, хотите, чтобы грязные зулусы, суахили, эфиопы меня держали голодным в клетке для свиней? Чтобы не я с них получал их рабский труд, а они с меня?!
Ич каменел в злом изумленьи. Не понимал он, что хочет от него Владыка! Он разве не имеет право набрасывать намордник на туземцев? Тогда зачем такая жизнь, где у потомка бога нет права делать все, что умножает власть, богатство?!
…Энки глушил в себе гневливое разочарование: Адам, закостенев характером, всем опытом собственного бытия в человеческой среде, свирепо отторгал гармонию людского сосуществования и, как его геномо-донор бог Энлиль, был начисто лишен главнейшего из качеств человека: способности отличать Добро от Зла. И это различение Добра и Зла, которое всей страстью внедрял в аборигенов Энки, так и не привилось в этом мутанте.
– Ной, как ты поступишь с плотиной?
Бог, одолевший горечь разочарование повел исследование дальше.
– Ич прав, мой господин. Задание для каждого из нас предельно примитивно, не требует работы разума. И если Ич заделает дыру в плотине, то я истрачу силы, чтобы ее расширить. Вода, несущая нам жизнь, должна смывать с земли всю нечисть.
Он даже не подозревал насколько близок его вывод от вывода Сущего: вода должна смыть с земли Потопом всю нечисть.
– Все говорят, что он блаженный от ума, – с злой меланхолией выцедил Адам, – скажу другое, он просто – таки идиот, не могущий запомнить больше восьми предметов.
Энки дослушав, раздал подопытным по небольшому лоскуту папируса, где киноварью вписаны были три действия (те же фразы высветились на двух экранах).
«Большая мать нещадно выпорола сына за лень, затем принялась вразумлять за то же самое и внука».
«Величественная Нибиру, направленная Создателем к Тиамат, ударила ее и отколола от нее КИ. А, зародивший на Нибиру жизнь, Создатель делает то же самое и на осколке Тиамат – на KI».
«Раскаленный поток лавы сполз по склону вулкана и разрушил храм Гелиоса. Затем стал испепелять и малый храмовый жертвенник, стоящий рядом».
– Прочли? Тогда прослушайте, что надо сделать. Здесь три события, три действия. Найдите единую суть изложенного. Отобразите общее в событиях единой фразой.
…Он наблюдал на люминисцентности экранов абсолютно разный ход мыслительных процессов у двоих. Мысль Ича загнанным, растерянным хорьком металась между слов, пытаясь склеить их, соединить похожестью – и не справлялась, панически наращивая скорость и хаос метаний.
«Мать – баба…планета Нибиру…Лавина…что тут общего!? Что схожего между храмом Гелиоса и красной задницей выпоротого лентяя, осколок Тиамат – наша планета KI и пацан, которого, как и сына порет баба…кошмар и ужас. В них ничего похожего!».
– Мой господин! – панически взмолился Ич. – Планеты, храмы и вулканы… клянусь, до этого пока не доходили мои мозги! Они не любят сравнивать все то, что вертится за пределами привычного. Ви не могли бы дать задание попроще, назвать мне то, что я привык держать перед глазами, кусать на зуб и щупать?
Энки помедлив, усмехнувшись, выдал:
«Матерая ослица, единолично поедавшая маис в кормушке, лягнула пришлого осла, полезшего в кормушку мордой и укусила заодно его осленка».
Его слова тот час пристроились во фланг к написанному на экранах.
Еще раз зафиксировал злую бессильность взгляда Ича, метавшегося между фраз, Энки переместил внимание на Атрахасиса. Здесь цепко и неторопливо шел синтетический процесс: предметы, действия анализировались, сшивались воедино.
«Большая мать…величественная Нибиру…раскаленная лава… матерая ослица – везде незаурядный и значительный субъект.
«Выпорола сына, расколола Тиамат…разрушила храм… лягнула осла: субъект агрессивно воздействует на объект.»
«Внук – это сын сына большой матери, KI – дочерняя часть Тиамат, храмовый жертвенник – неотъемлемая принадлежность храма, осленок – детеныш осла. Везде объект имеет близ себя малый и зависимый объектик. На который так же агрессивно воздействует субъект.»
– Владыка, все действия, события, здесь перечисленные, надлежит отобразить единой речевой формулой. Какой использовать язык для этого: зулусов, суахили или наш денавагари?
– Мне все равно. Ты можешь выбирать любой из них. И даже неизвестный всем – язык абракадабры.
– Благодарю за послабление. Мне легче на последнем, – улыбнулся Ной.
Ич слушал их, панически и безнадежно рыская глазами меж несшиваемой разнородностью фраз. Задание пекло мозги, где загнанно пульсировало от непосильной перегрузки левое полушарие. И туповато, дистрофично едва ворочало извилинами правое.
– Я готов, Владыка, – сосредоточенно сказал Ной. – Атрахасис.
– Я слушаю.
Глокая куздра штеко будланула бокра и куздрячит бокренка – сосредоточенно, не торопясь, слепил абракадабру Ной, объединившую все четыре события на экранах мониторов.
Ич заворочался, свирепо ерзая, завопил:
– Ви посмотрите на него! Ты за кого нас держишь? Я тебе сделаю и напишу такой болтливой дури на три часа! И, если хочешь, даже в рифму!
Энки нажал на кнопку пульта, Ич отключился. Спустя минуту бог вернул подопытного в явь, сказал размеренно:
– Ты мне надоел. Еще раз откроешь рот без спроса, велю содрать с тебя штаны и выпороть плетьми. А обещание льгот с ракушками – деньгами возьму назад.
Ной – Атрахасис, ты синтезировал и обобщил, слил воедино образную сущность четырех разнородных явлений. И сделал это безупречно.
Ич медленно серел: он никогда еще за две последние сотни лет не подступал так близко к горнилу гнева бога, откуда полыхнуло свирепым и неприкрытым отторжением.
…Последующие несколько часов Энки фиксировал потоки разнородных токов, эманаций от двоих. Он стимулировал и замедлял у них мыслительный и подсознательный процессы. Он измерял, систематизировал ответные химические реакции на раздражители: словесно-смысловой, температурный и ситуационно-психологический. Он сравнивал, сопоставлял многопластовые системы душ и мыслей, их ценности, приоритеты, возможность подключаться к информполям Вселенной.
Особое внимание он уделил агрессии в характерах на стрессовые раздражители, способность укрощать, гасить эту агрессию в себе.
Спустя часы в итоге испытаний стала выстраиваться архитектоника двух человеческих психотипов. Они сформировались на земле под действием двух факторов: первоначальное вмешательство в систему хромосом гено-хирурга породила экспериментальные хомо-образцы лево и правополушарников, которые затем шлифовала, столетиями, оттачивала, доводила до кондиции среда обитания.
Один мыслил предметно-образными процессами. Второй – бессодержательными формами, крикливой оболочкой сути. Одному открыт был общий ход процессов мироздания. Второму – лишь конечное проявление их.
Один исповедовал гармонию во всей Вселенной, второй с настырно-агрессивнейшим азартом навязывал всем свое право измерять эту гармонию сивухой алгебры, глумливо отторгая ценности и веру первого. Один не мог переступить в себе незримого запрета на неправду, второй – вечный чужак среди племен – легко и с упоением лгал: словами, обликом и поведением. Один осознавал иерархическую первоценность людского сообщества в горнилах выживания, где личность всего лишь малая и составная часть. Второй ценил безмерно собственную личность, несокрушимо полагая, что вокруг его пупка вращается Галактика. Один ценил в себе божественный дар творить и созидать. Второй стремился любой ценой с оголтелой хищностью лезть на вершину власти и верховодить там, не видя дальше собственного носа.
Мозг этого, второго, забит был разнородным и блескучим хламом бытовизмов, кои держала в себе цепкая память, нафаршированная доскональным знанием всех черных клавиш человеческой натуры. На них играл он с неподражаемым и виртуозным блеском, продираясь по завалам трупов к диктатуре. Другой же был бессилен в болоте интриганства, в его предательских и подлых топях, где увязал беспомощным жирафом. И этим он из века в век проигрывал первому.
Один брезгливо сторонился как тщеславия, так и богемной суеты.
Второй трещал, чирикал пестрым попугаем в пустозвонных толпах, топорщил разноцветность перьев, порхая по верхам, кривлялся пародийно, передразнивал и насмехался.
Один был плоть от плоти всех племен, любил и исповедовал законы Ладного сожития, входил в сообщества носителем здоровья, аккумулятором все новых знаний, обогревая состраданьем жестокий, скудный человечий быт.
Другой бесцеремонно, агрессивно ворочался невежественным кабаном в людских сообществах, плодил в них смуту и хаос, менял цвета у шкуры, свои привычки, речь и облик, вползал в сообщества аборигенов паразитарной ящерицей – чураясь с омерзением их тяжкого труда, тотемов и ремесел, навыков, стремясь захватнически оккупировать лишь власть. Такой не должен просочиться сквозь, потоп. При нем не будет лада на планете!
Бог завершил исследование двух человеческих экземпляров к вечеру и выключил Мегсинт.
Освободил подопытных, едва живых от долгого сидения и перенагрузки. Сказал Адаму – Ичу:
– Иди к своим. Тебя заждались толпы.
– Какие толпы? – едва ворочал языком Адам, ползал по сияющей начинке провидческой машины потухшим, мутным взором.
– Толпы ходячих утроб. Они перегрызутся без тебя, Адама – патриарха. А ты без них иссохнешь. Они – твоя среда, где можешь ты существовать бесхлопотно. Иди и возглавляй все эти мегатонны плоти, не принявшей мерила различения Добра и Зла.
Ич проволокся к двери, измотанная хомо – оболочка, так и не понявшая: к чему все эти испытанья богу..