Поэтому архонты, отыскав вершины гор для своих кланов, готовили внутри них убежища для тысяч избранных и запасались продовольствием.
– В каких горах?
– Килиманджаро в Африке, Эльбрус, Арарат на Кавказе, Джомолунгма в Тибете. В пещере на Тибете перед Потопом состоялась встреча архонта Энки с одноглазым великаном Полифемом.
– Кто такой?
– Потомок былых цивилизаций атлантов и асуров – гиперборей. Он передал Архонту описание и чертежи Ковчега для плавания на нем во время Потопа. С одним условием.
– Каким?
– Ковчег должен стать фильтром для послепотопных этносов. Который отфильтрует и не пропустит в будущее расу хомо– паразитов с мутагенными вкраплениями 12Q22 – 24 и 21Q+.
– А проще можно?
– Просто только кошки с акумами (туземный плебс– евр.) плодятся.
Жуков дрогнул от словесного плевка. Сидел, поглаживая пальцами лист плексигласа на столе. Взял в руки толстенный русско-немецкий словарь. Полистал. Перехватил поудобнее спресованно-бумажный кирпич. И, приподнявшись, крякнув дровосеком, метнул его со всего маха в Посланца. Словарь увесистым снарядом прорвал пространство, трепеща листами. За полметра до головы Ядира вильнул и, обогнув его, грохнул в стену. С шуршанием сорвался вниз и брякнулся об пол.
– Маста-а-ак! – Оценил и похвалил защиту маршал, – умеешь отклонять. А пулю отклонишь?
Достал из кобуры пистолет.
– Я не советую вам это делать, – сказал Ядир.
– А мне на …ть на твои советы, – взвел курок маршал.
– Не надо, Георгий Константинович, – холодным предостережением полнились глаза Пришельца. – Ваш выстрел мне не причинит вреда… ну разве что служебную неприятность. Но вы уже не узнаете всего, что вам положено.
– Не я к тебе пришел! – уперся кулаками в стол, плеснул в сидящего своей гадливостью Георгий-Победитель. – Тебя ко мне прислали! Работай, погань, как положено! Предупреждать больше не буду.
Он положил на плексиглаз взведенный пистолет.
– Ну, так кого надо было отфильтровать великом Архонту Энки?
– Паразитарный вид аборигенов со встроенным геном аскариды.
– Выходит, можешь проще, коль захочешь. Дальше.
– Помощник архонта – LULU Ной – Атрахасис сколачивал на горе Килиманджаро Ковчег по чертежам Полифема. Архонт Энки с женою Нинхурсаг отбирали и консервировали на двух континентах геномо-банк туземцев без гельминтно-мутантых…без паразитарных свойств Адама – Ича. А так же собирали гены животных, птиц и рыб.
– Для возрождения послепотопной жизни?
– Для этого. В Ковчег было погружено 10 тысяч геномо-консервантов из племен туземцев, видов фауны и флоры, зерно, скот, птицу для еды.
– И все это – без паразитов?
– Без них… не получилось.
– Что, маху дал Архонт Энки в отборе?
– Вмешался Архонт Энлиль.
– Вот-та-а-ак. Ну-ка, подробней.
– За двое суток до Потопа первочеловек Адам был направлен Энлилем к горе Килиманджаро, где Ной соорудил на средине склона Ковчег. Ной-Атрахасис заканчивал погрузку на корабль: овец и кур, зерно и овощи. Их принимали, размещали на Ковчеге команда трюмных матросов, три его жены и взятый на борт друг Атрахасиса, учитель Садихен с женой.
Ночью архонт Энлиль помог проникнуть на Ковчег Адаму-Ичу.
– Каким образом?
– Подробности займут 2–3 часа нашего времени. Вы хотите потратиться на скучные подробности, маршал?
– Ну, черт с тобой. И что… Энлилю все сошло?
Ядир молчал. Закаменело, подергивалось в судороге лицо, белели, вклещившись в подлокотники кресла, пальцы.
Наконец заговорил.
– Архонт Энки собрал Совет богов у подножия Перунова трона. Совет должен был решить: кто виноват в паразитарном заражении планеты после Потопа – Энлиль или Энки. Совет исследовал всю ситуацию и постановил: Энлиль нарушил Кодекс невмешательства в дела людские. В итоге остатки человечьих стад, что сохранились после Потопа на горах, оказались мутантно заражены паразитарным геномом Адама-Ича.
– Ну дела-а! Выходит, вмешательство великого Архонта Энки в нашу войну – всего лишь цветуечки… простенько, но со вкусом. Ну, а Энлилю все сошло, что ли?
– Совет приговорил весь клан Энлиля к департации. Клан должен был покинуть KI на три прецессионных цикла, не прерывая своего предназначения. Он обеспечивал прародину Архонтов Мардук – Нибиру, когда та возвращалась в Галактику, необходимым ей набором минералов и драг металлами.
– А драг металлы для чего вам?
– Для SНU-SAR, ZAG – MU-KU, ID-GE-UL, ES – HARRA.
– Опять твоя мудистика?!
Для орбитальных станций и межпланетных кораблей. Их корпуса, иллюминаторы покрываются золотым напылением от радиации.
– Три цикла… это сколько?
– Шесть с половиной тысяч лет.
– По максимальной тот Совет сработал. Без права переписки, как говорится, а? И где тот клан коротал деньки?
Ядир поднял, поставил на колени туго набитый саквояж, достал увесистую кипу квадратных, бело-матовых листов. Пристал и положил всю груду перед маршалом.
С обратной стороны листов плеснуло в Жукова радужным разноцветьем то ли картин, то ль фотоснимков. Едва приметно мерцала с них голографически живая, натуральная объемность.
Он стал перебирать их.
ГЛАВА 30
Евген был старше своей подсобной бригады на два курса. Или на сто лет. Совхоз с фанфарным именем «Заветы Ильича» разместил эту команду из продуваемых соц– ветрами семи голов в пустующей подсобке коровника на окраине Нового Буяна. Стадо фермы летовало на отгонных пастбищах. Там буренки паслись и доились – с блаженным мычаньем опрастываясь от распиравшей вымя молочной ноши: среди березовых свечей под зеленокудрыми их шапками, на атласном буйстве разнотравья, где отсекли жердями от благоуханного размаха просторный баз.
Рядом нахлобучили на зеленя две домовитые, армейские палатки для пастухов и доярок.
…Пустующая ферма близ села сварливо шибала в нос ядреным, спрессованным навозом. Под бетонными перекрытиями потолка гулко гуркотали сизари, в местечковой суете верещали, драчливо клубились воробьи, истошно пасуя друг другу вековечный насущный вопрос:
– Ж-жид жив?!
В свеже беленой кубатуре подсобки густо висел навозный взвар, к коему примешивался запашок известки от стен. Сквозняк трепал на стенах замурзаные графики привесов и надоев. В углу влипла в стены шершавыми боками кирпичная печура – зиял чернотой остывший квадратный зёв. Рядом распластался дощатой квочкой приземистый стол, высиживая под собой семь колченогих табуреток.
Под графиками, средь беленых стен разместились семь железных коек, брюхато обвисших продавленными сетками. Вскоре на ГАЗоне привезли столько же матрасов, туго набитых луговым, хрустким разнотравьем. И атмосфера подсобки вкрадчиво, но устойчиво пропиталась мятой, чебрецом и полынью. Жить в этом амбрэ захотелось сразу и бесповоротно, тем более, что к матрасам приданы были комплекты снежно– белых простыней и наволочек.
Застелились, разложили на столе городские газеты и журналы и временно-жилищный кокон студентов обрел окончательную домовитость.
Единственная малость отравляла бытие: стеклянно-голый прыщ электролампочки под потолком, свирепо засиженный мухотой. Будучи включенным вечером, он пролил на обитателей подсобки тусклый, желто-гнойный полусвет. Пародию на освещение отмыли и протерли бумагой до скрипа. Но к ночи сей светоносный недоносок довел студенческую братву до злой досады: читать в нем было невозможно.
Евген, пяливший глаза в страницы «Огонька», досадливо уронил лаковый еженедельник на пол: надоело напрягаться.
И тут же, в унисон с журнальным шелестящим треском, откуда-то с окраины села всплеснулся и пронзил перепонки заглушенный расстоянием женский вопль. В нем выжгло, выхолостило бабье естество немеряным страданием: вопила смертно раненая самка, зверь.
Бригада всполошено, вразброд приподнималась с коек, вслушиваясь в черный бархат кромешной ночи. Но та уже молчала. В ней, нафаршированной сверчками и цикадами, все онемело.
В работе утекли три дня. Рядом с временным жилищем студентов затевалась такая же махина коровника – ферма в половину футбольного поля. Здесь подрядилась строить бригада знаменитого Тихоненко из городского «Межколхозстроя». И ввинчивалась в работу уже неделю. Последние три дня – к приезду Чукалинских подсобников, работали без бригадира: тот был в отъезде, на каких-то Всероссийских соревнованиях.
Евген со своими спортархаровцами суетились на подхвате, в режиме «куда пошлют». Рыли траншею под фундамент, носили к будущим стенам из ссыпанных в отдалении кирпичных груд целый кирпич и складывали его в стопки, засыпали в железное корыто гравий и песок, готовя раствор под фундамент.
Евген всей кожей чуял непотребство: лениво и туповато ворочалось строительное действо, лишенное какой-то направляющей пружины. Самосвалы с грохотом валили кирпич на окаменелый суглинок не доезжая до объекта полсотни метров, гарантированно круша в половинки и восьмушки до четверти кузова. Через тягучие интервалы с рессорным визгом прибывали гравий и песок. Цемент почему-то не завозили совсем. И спросить с поставщиков было некому. Потому и оседала бригада скисшею квашнею на перекуры каждый час. Стройка сиротливо шкандыбала без присмотра через пень-колоду третий день.
На четвертый к обеду на горизонте запылил авто-кортеж из грузовика и двух легковушек. Бригада встрепанно оживилась, изображая хлопотливые труды. Когда автопробег, ударивший по бездорожью, преодолел пустырь с колдобинами, чертополохом и грудами сваленного кирпича, над тихоненковцами струилась показуха остервенелой, круглосуточной работы.
Первым из бежевой «Волги» кочетом выпорскнул наружу сухонький, из мышц и сухожилий скрученный мужичок – в самом соку. Окинув стройку цепким, коршунячим взглядом, все понял. Ухмыльнулся, гаркнул:
– Михалыч! А ну сюда! Кончай труды изображать пердячим паром.
Михалыч со товарищи с блудливыми ухмылками подтягивались к машинам: бригадир раскусил ситуацию враз. Дошаркали до кортежа, сгрудились. «Волги» распахнуто выпустили совхозное начальство и какую-то обкомовскую шишку. Начальство было явно навеселе. Из председателя вдруг потек фальцетно-козлетонный куплет: