Притрушено-дебильная вырисовывалась версия, долбанувшая участкового молотком в темечко. Отчего у него стали сворачиваться набекрень мозги.
... Он доложил о неведомом знаке на арбской вязи прокурору. И наткнулся на свирепый отлуп прокурорского сыскаря:
– Вас кто просил заныривать в осмотр? Вас сюда допустили, чтобы на цырлах по свободному месту порхать, желательно пола не касаясь.И на наши вопросы отвечать! А вы, оборзев в усердии, суете нам в нос свою дребедень про какой-то знак на стенной тряпке. Я тебя не слышал, капитан. И категорически желаю, чтобы эту, твою ахинею никто не услышал.
Не лезло открытие капитана ни в какие ворота. И нагло рушило столь стройно и логично народившуюся у всех версию: про зверское медвежье нападение. Которое уютно вписывалось в «несчастный случай». И уж конечно не вешало на районную шею нераскрываемый «висяк».
… У ворот, дальше которых не пускали прибывшего директора совхоза, на повышенных тонах шла перепалка. Завершил её так и не допущенный во двор Бугров злым выплеском:
– Прокурора позовите! Чего ты меня как девку за грудя лапаешь? На кой хрен мне ваши секретно-розыскные действия? Мне велено передать… я должен передать: прокурора просил дождаться секретарь обкома Кутасов. Он скоро прибудет из Буяна. А теперь будьте здоровы!
Двуногой мухой, влипшей во всевластие обкомовца, прожужжал все это Бугров. Утонуло в нем, как-то по скотски дико растворилось в страхе человеческое сочувствие к истребленной семье лучшего совхозного плотника. Уносили ноги от ворот не директора, а зомби, которого так и не пробудили смерть и горе в этом доме, поскольку накаляла затылок и припекала сзади мстительная воля и карательные возможности пославшего его Хозяина.
«Твою дивизию! Кутасову чего здесь надо?! – всполошенно разгоралась паника в раздрызганом сознании прокурора – значит так: пока он не прибыл, эту тряпку с арабской и кровяной чертовщиной немедленно снять. Капитана с его длинным носом – в три шеи отсюда. Чтоб не совал его больше куда не следует.»
– Вы меня хорошо поняли, капитан? Ваше мнение держите при себе. Во избежание дальнейших, оч-ч-чень крупных осложнений. Я вас больше не задерживаю.
Не знал еще прокурор, что некстати надвигающейся стихии – Кутасову, не нужно было открытие участкового куда больше, чем самому полковнику.
И было это синхронное вожделение (похерить дальнейшее расследование и не выпустить Истину на свет) математически точно вычислено и просчитано в тех инстанциях, куда им двоим не было, и не будет допуска по гроб жизни
ГЛАВА 38
«Ну и что? Что вы тогда подсунули взамен, когда короновали Ядира на Директора? Вы таки считаете, что это приличное сальдо-бульдо? За то, что директору надо поддерживать на планете кошмарный бардак, он может сидеть на золотом унитазе, ходить по воде и менять тело раз в полсотни лет… ну что еще … может терять к чертовой матери под ножом или топором хоть руку или ногу, поскольку она снова вырастет как у ящерицы хвост. Еще я получил от вас чистку мозгов, и память, которые теперь работают не на пять процентов, как у всех, а на сорок. Ах, силь ву пле, пардон, экскьюз ми – ты забыл про самый большой подарок: Директор может надевать на свой хер чехол в алмазах!
И это окончательно все. У них такое называется солидный гешехт!?
Это, конечно, интересно: держать в своем черепке события последних десяти тысяч лет, но они себе представляют, какая проблема от этого мусора в голове?!»
Ядир шел к берегу по воде. Тихая, тоскливая злоба мало-помалу заполняла грудь. Вековая накопленная усталость копилась в порах, клетках, в генах мозга. Он изнывал в жгучем всепамятстве.
Мешанина гойских языков, которую он носил в себе, опаляла изнутри – как россыпь углей, еще не успевших превратиться в золу. Непрестанная прокрутка в памяти событий и катаклизмов людских скопищ, их войны, переселения и этническая трансформация, симбиозы этносов – все более тяжким грузом падали в осадок на дно его гибридной сущности, свинцово утяжеляя её.
Вдобавок ко всему, двадцать лет назад ему снова заменили тело. Но до сих пор, будто перцем натертый, мозжит и ноет по ночам шов на шее.
И это лишь прихожка пред самой проблемой. В нем нагло бунтовал инородный спинной мозг, нафаршированный чужими рефлексами, инстинктами и прочей свинячей дрянью. Изводила в этом мясном мешке тяга к столярному делу. Клешнястые руки, клеточная память мускулов выли и клянчили у головы молоток, рубанок, стамеску и топор: телесный донор был столяром при жизни. И теперь он, Директор земли, дирижер межнациональных войн, старший скотник людских стад на планете должен был запираться в мастерской, чтобы, обсыпаясь опилками, коряво сварганить какой-нибудь кедровый или сандаловый поджопник.
Ядир остервенело сплюнул, имея в виду наслаждение, с которым он бы повесил хирурга из Энлиль-Центра. Второй раз тот подсовывает ему донорский Хомо-брак, к тому же с ярко выраженной педерастической тягой.
Предыдущий безголовый муляж был так же идеально здоров и накачен, имел мясистый, ослиного масштаба фаллос– чем прежде всего руководствовалась хирургия в Энлиль-Центре. Однако та донорская сволочь из Голландии, тот потс необрезанный, оказался потайным кошкодавом при жизни. И сколько пришлось потом передушить этих орущих, царапающихся тварей – до нынешней замены – знает один Яхве.
…Ядир поднял голову. В глаза мягко плеснула свежемытая, сочная зелень Самурского бора, сливочная желтизна барханов перед ним. До тверди осталось триста– четыреста шагов.
Сзади вкрадчиво шелестела на почтительном расстоянии надувная лодка с экипажем: Властелин, идущий по воде, всей спиной, торчащими лопатками источал немое, ядовитое бешенство. Какое не вязалось с морской негой, разлитой до горизонта, не было этому немому психопатству причин – так казалось.
Однако им, досуговой обслуге, неведома была главная первопричина, которая затмевала остальные и изводила тяжким ожиданием. Уже завтра перед Ядиром выткется из воздуха РЕВИЗОР. И будет протыкать вопросами, как шампурами, все изработанное существо Ядира, которое, конечно, за века что-то недоучло, где-то недоработало, чего-то недосмотрело на этой блядской планете с ее тараканно – кишащим населением, с ее дегенератами в правительствах и гениями в народах. И если дебильно-основная часть этой двуногой биомассы управляемо и устойчиво сокращалась, то наделенные неподвластной даровитостью вундеркинды и индиго плодились все чаще, поджаривая мозг Ядира так, что он шкворчал и трепыхался свежей рыбой на раскаленной славянской сковородке. Арийский этнос, обогащенный генами Энки, Ноя, Иафета был истинным кошмаром для Ядира.
Наваливаться войском на арийцев, выдавливать из них полезный для Хабиру результат угрозами и силой – было безнадежно. В памяти Ядира, в недрах мозгла зажглась и полыхнула изводящяя генную память бедоносная панорама.
… Над бескрайним полем восходило кровеносное светило. Полынно горек и ознобист посвистывал над степным размахом утренний свежак, гнал серебристо-ковыльную волну меж двумя ратями. Первая – черная, закованная в кожу, в бронзу растеклась по зыбко-розовой степи несчетными тысячами. Вторая, в полумиле, встала тремя сотнями на саранчово-обжорном пути первой, загородила собой родовые городища огнищан, что осели в Семиречьи, у истока Ра-реки, близ вершины Ямантау – в священной для арийцев долине Аркаима. Первая рать, распялившись двумя конными лавами по горизонту, ползуче, молча охватывала в полукольцо вторую.
Вторая рать, сгрудив коней давлением колен на ребра,
Швыряла на ковыль рубахи и портки –
Так сбрасывает свой хитин личинка,
Чтобы взмыть бабочкой в пропитанную ароматом синь.
Закончив раздеванье,
Бугрясь литым бронзовотелым слитком,
Рать доставала фляги с лютяным напитком:
Мед-сурьей, бродившей на припеке много дней,
Настоянной на мухоморе, травах и дивосиле,
Процеженной сквозь шерсть медведя.
Хлебнув по три глотка,
Влив лошадям глоток из тех же фляг –
В оскаленные белозубьем пасти,
Заткнула рать вощеной пробкой горловины.
И опустила фляги в холст хурджинов.
И лишь затем,
Вцепившись мертвой хваткой в рукояти,
Со свистом дернула из ножен акинаки.
И вздела ввысь сияющий металл булата.
«ДВУРУЧНИКИ!!» – утробный ужас-гул
Орда исторгла. Увидела, впитала зяблой кожей,
Заледеневшими хребтами ощутила
Небесно-синеватый отблеск смерти,
Что полыхал над ратью русов.
То было воинство Энки– Перуна,
Царя арийцев – Имы-Богумира,
И сыновей его: Кимори, Севы, Руса,
Их дочерей: Полевы, Древы, Скревы,
И внука – Ария Оседня
Им всем сам Мазда Велес
Преподносил умение ковать мечи,
Пахать и сеять, злаки жать,
Лепить из глины, обжигать посуду,
Хлеба с хрустящей коркой печь,
Которые неделю не черствели.
Но главное, чему Волхвы учили:
Вникать и с детства понимать
Незыблемость Законов Мирозданья.
Там Правь и Навь и Явь,
Гнездились в Киммерии Богумира,
Там властвовала чистота арийцев,
Телес могучих их и душ бессмертных.
«В час смерти тел не умирают души» –
Так волхвы учили.
Двуручники, меж тем,
Наращивая рокот глоток,
Восславили Перуна и Сварога,
Которые в веках им завещали:
«И ЛУЧШЕ МЕРТВЫМ БЫТЬ, ЧЕМ РАБСТВОВАТЬ ЖИВЫМ НА ЧУЖАКА!»
Молитва нарастала, крепла.
О-м Боже! О-м Перун!
Ты дал нам сурью выпить!
О-м хайе, помоги!
О-м Боже, Ом Перун!
Грядешь ты смертью на врагов!
Мечом ты нашим блещешь!
О-м Боже, О-м Перун! ПОБУД!
Гремишь ты громом, Боже!
Поем тебе мы славу!
Тебя мы величаем!
О-м хайе! Хайе! Хайе!
Так вспарывала небеса арийская молитва
И протыкала тучи ликованьем боя.
Клубясь неистовой отвагой,
Хор ариев тряс небосвод.