– Как у вас у женщин все просто. Понравился – подошел, разонравился – пошел нах*р, да? А мне что делать?
– Прости, Ник. Я правда думала, что стоит попробовать и дать шанс. Но не получилось.
– Да ты и не пыталась.
– Не тебе судить.
Мы еще долго объяснялись в тот вечер. Тогда я узнала, что Ник не такой уж и спокойный, и даже его можно вывести из себя, а я просто запуталась. Ник не был средством забыться. Он просто был рядом, а я в какой-то момент подумала: почему бы и нет?
Наша связь длилась несколько месяцев. Было всякое: и нежность, и ласка, даже страсть случалось. Но в глазах его я не тонула, а бездны я не видела.
Жалею ли я о прошлом? Нет.
В тот вечер он ушел так и не попрощавшись. Напоследок только поцеловал. А я стояла в дверях и плакала. Ему стало больно от моих слов, и я чувствовала эту боль кожей. И правда не хотела, чтобы так все произошло. Коряво как-то, кургузо. Словно я писала черновик. Почерк еще детский и неровный, поэтому мама спешно исправляет ошибки и недочеты красной ручкой. Эту тетрадь выкидывать не хочется. Она напоминает тебе об ошибках, которые совершил.
Сейчас Ник другой. Он прошел в коридор и сразу снял с себя светлую джинсовку, оставаясь только в белой футболке.
Улыбается широко. Он рад меня видеть, как тогда, в клубе.
– Ты бы позвонил хоть.
– Прости. Я подумал, что если предупрежу, ты откажешься от встречи.
– Ты прав. Откажусь. И ты решил заявиться ко мне домой, – смотрю строго, с долей укоризны.
– Да. Нагло?
– А если бы я была не одна? – мозг подбрасывает мне мысли, что я могла бы быть с Глебом, и если бы тот увидел Ника, который практически по-хозяйски осваивается тут, то было бы неловко. Интересно, а Глеб бы ревновал? Смеюсь, чем поражаю Ника. Чтобы Навицкий и ревновал? Это же фантастика, так? А я никогда не любила этот жанр.
– А что, ты сейчас можешь быть не одна? Не думал, что развод быстро сделает тебя такой свободной.
– Прекрати.
– Или ты с Навицким опять вместе? – Ник подходит ближе, а я чувствую себя снова неуютно. Он него приятно пахнет, но этот аромат все равно вызывает неприятие: он близко, но я этого не хочу.
– Мне кажется, тебя это не касается.
– Да брось, Милка. Я по старой дружбе решил заглянуть.
Он проходит в спальню и бросает многозначительный взгляд на постель. Она у меня большая, а еще там две подушки, можно подумать я сплю не одна. Мало кто знает, что мне просто так нравится. А Ник должен был знать. Или забыл?
Он садится на кресло и продолжает рассматривать обстановку. Поведение наглого мальчишки. И я один на один с ним.
Кошусь на телефон. Он остался лежать на тумбочке у кровати. Глупо, наверное, писать Глебу с просьбой приехать.
– Может, кофе угостишь?
– Ник, давай на чистоту, зачем ты пришел?
Он сощурил глаза и теперь изучает меня. Под его взглядом поежилась. Он странный и нехороший.
– Соскучился.
Ник встает с кресла и подходит ко мне. Отступать некуда, позади меня стена.
– Я когда тебя в клубе увидел, в этом платье. Черт, меня снова переклинило. Ни о ком другом думать не могу, только о тебе. Милка, давай попробуем еще раз, а?
Наклоняется, чтобы поцеловать, а я отворачиваюсь.
Противное пиликанье телефона. Оно словно спасение. Я уворачиваюсь и спешу к кровати. На телефоне сообщение от Глеба. Но я понимаю, что зайди он и увидь меня в таком виде рано утром, когда еще и в моей квартире посторонний мужчина, все-таки представить боюсь, что он обо мне подумает. Скверно будет выглядеть.
“Я занята.”
Остановит ли его это, не знаю. Только уверена, что сейчас ему не надо ко мне.
– Я сделаю кофе, а потом ты уйдешь, хорошо, Ник?
– Все-таки гонишь?
– Ник, между нами были отношения. Они были прекрасны, – смелею я и подхожу чуть ближе, смотрю в глаза. И говорю правду. Тогда тоже была правда, но он ее так и не принял, – только этого было мало. Для меня. И пытаться снова я не буду.
Ник грустно улыбнулся. Я скрылась в ванной и переоделась в то, что лежало там. Какие-то короткие шорты и топик. Теперь не знаю, что хуже, быть обмотанной в одеяло или такой вот вид.
Кофе делаю быстро, мне кажется, даже сахар не добавляю. Сидим напротив друг друга. Ник поникший, а я слежу за секундной стрелкой на часах. Сейчас она кажется очень медленной.
– Ты хотела начать с нуля, но чтобы сделать это, надо обнулиться, Мила. Это была твоя главная ошибка. Ты так и не выкинула его из головы.
– Это неправда.
– Правда, Мила. Правда. И сейчас он живет у тебя там. Только в прошлый раз он оставил тебя. И был ли он рядом, когда ты упала? А на операции? Был? Помогал тебе? Поддерживал? – голос слегка повышает.
– Это тебя не касается. Наши с ним проблемы тебя не касаются.
– Его не было рядом. Никогда. Но был я. И ты все равно выбираешь его.
– Я никого не выбираю.
– Господи, Мила, когда ты уже наконец поймешь, что для него все игра: с тобой, в чувства, в семью, в отношения. А когда он наиграется, что будешь делать ты? Снова искать утешение? У кого-то в постели? Сравнивать потом у себя в голове, да? Ты же постоянно это делала?
– Замолчи!
– Нет уж, Мила. Отпусти ты его, забудь и живи дальше.
Ник отодвигает свою чашку и встает. В коридоре быстро обувается.
А потом ручка двери дергается и входит Глеб.
Стало по-настоящему страшно. Его ярость я чувствую всем телом, по коже проходит разряд тока. Меня начинает потряхивать, а по спине скатывается пара капелек пота.
“А ты еще та шлюшка, шоколадка”
Его слова, его мысли. Сейчас они режут острее ножа. В глаза смотреть боюсь. Мне кажется, там кроме ярости плещется и разочарование. От чего будет больнее: от того, что не оправдала надежд или что он меня будет ненавидеть?
Ник уходит, сказав что-то невнятное мне на прощание, а я так и остаюсь стоять. Ноги словно проросли в землю, как корни вековых деревьев.
Мы с ним одни. И хочется кинуться на шею и все объяснить, рассказать. Я в шаге от этого. Но язык предательски прирос к небу, в горле сухо, а перед глазами пелена. Слезы стараюсь сдерживать. Я не должна терять лицо ни перед чем и ни перед кем.
Какая-то шутка от него, мой странный ответ. Пререкания, снова шутки. Глеб видит две чашки кофе, делает неправильные вывод.
А потом он подходит и просто пытается меня поцеловать. Я вырываюсь. Не могу сейчас, чувствую себя какой-то дешевкой. Несколько минут назад от меня вышел мой бывший любовник, а сейчас меня хочет поцеловать тот, кто всегда и был в моем сердце, так получается? Но вот нужно ли оно ему? Или он со мной только ради своих ответов?
Касается только меня по-другому, и поцелуи из бешеных и диких иногда становятся нежными, томными. От них ведь таешь, как снежинка на ладони.
И секс с ним теперь другой.
Глеб перебирает мои волосы, которые спутались, вдыхает аромат шоколада. В эту секунда я действительно счастлива, и мне больше никто и ничего не нужно.
– Мил?
– М? – говорить не хочу. Он своими руками стер то, что было до. Как волшебник какой-то.
– Ты трахалась еще с кем-то?
Когда я упала первый раз в поддержке, думала, эта самая сильная боль, которую я когда-либо испытывала. Не душевная, а физическая. Из глаз брызгали слезы, а я просто сжимала челюсти, чтобы не закричать, не взвыть. Попытка дышать заканчивалась провалом, единственной моей потребностью было унять режущую и пульсирующую боль. Кислород уже не нужен.
А сейчас я поняла, что то падение ни о чем. Сейчас – вот он удар, от которого просто хочется умереть.
Глеб смотрит в глаза. Они горят адским пламенем. Я же ведьма, вот он меня и сжигает. Душа так же кричит, как и женщина в этих огненных языках.
– Правда или действие, Мила?
Оказывается, я не хочу, чтобы он знал, что у меня были отношения, что я кончала с другим. Что он больше не единственный. Чувствую себя предательницей. Я не давала ему никаких обещаний, да и Глеб не святой. Но вот от его вопроса хочется отмыться.
Может, я и правда та еще шлюшка….
– Действие.
Глава 29
Мила.
Глеб откинулся на спину и прикрыл глаза. А я теперь не решаюсь даже положить на него руку. Вдруг, он ее отбросит, как нечто противное и грязное.
Это был вопрос-ловушка. Что бы я не выбрала, ответ все равно был бы очевидным. Но “действием” я хотя бы избежала вопросов о подробностях.
– Бл*ть!
– Глеб… – что стоит говорить в таких ситуациях? Просить прощения? Ругаться? Объяснить все? Что?
– Я понял одну вещь.
– Что именно?
– Я тебя ревную, – он садится на кровать и прикрывает голову. Так делают, защищаясь от удара.
Маленькие крылышки вырастают за спиной. И теперь мне хочется стать легкой, почти невесомой. Желание закружиться.
– Это с ним ты, да? С этим еб*чим ангелом?
– Прекрати.
– Да не х*я. Говори! Пока я мчал на бешеной для себя скорости, ты с ним тут трахалась?
– Ты чего такое говоришь? – меня потряхивает. Хочется и плакать, и ругаться, и смеяться одновременно.
Глеб встает с кровати и начинает мерить шагами маленькую комнату.
– Ты видела себя со стороны, Мила? Когда я пришел? Черт… – он взъерошивает волосы, а сам как загнанный в клетку зверь. К нему бы подойти и успокоить, сказать нужные и верные слова. А я мечусь: мне же нравится, что Навицкий меня ревнует. Может, не такая уж это все для него и игра. Или мы просто заигрались. Но мучения его видеть невыносимо. Я понимаю, что вот так он страдает.
Встаю с кровати и иду к нему. Обнимаю со спины и утыкаюсь носом между лопаток. Я чувствую, как часто вздымаются его плечи, а мышцы напряглись и стали просто стальными. Улыбаюсь, и хорошо, что он не видит мою улыбку.
– Он заявился ко мне без приглашения, рано утром. Мы поговорили и все. А потом ты… ворвался. Такой весь грозный, в глазах искры…. Навицкий, ты правда меня ревнуешь? – целую я между лопаток.
– Правда.
Отходит от меня и садится на кровать, на меня больше не смотрит. Но теперь это не обижает. Просто он не хоч