знаться. Улыбка в следующую секунд может озариться на лице. А руки начинают жить отдельной жизнью – снова гладить его плечи, зарываться в его короткие волосы.
– Люблю, Навицкий. Всегда любила. Всегда ждала. Всегда верила. А теперь отпусти меня.
Глеб хитро улыбнулся и сощурил глаза, но отпустил. Поднял руки и отступил на пару шагов назад. Он и правда сдался.
– Может, тогда хотя бы прощальный поцелуй, а, Апраксина? – шутливый тон. На глаза спустил очки. Теперь он закрылся, и я не смогу его прочитать.
– Обойдешься. – Направляюсь в сторону машины. Небыстро, словно меня еще что-то ждет.
– Хотя знаешь что? Почему я должен тебя спрашивать, а?
Он подходит резво, тянет на себя, что снова оказываюсь в кольце его рук, и целует в губы.
Это и правда было неожиданно. Я не успела ничего сообразить, даже защититься от такого наглого жеста.
Просто стою и позволяю себя целовать.
Неспешно так, мучительно нежно. Снова вдыхаю аромат сандала и тихо постанываю.
Глеб отпустил меня так же резко, как и схватил.
– До встречи, Апраксина.
Он первый сел в новую машину и уехал. А я так и осталась стоять с открытым ртом. И не знаю, что мне захотелось больше: плакать, смеяться или снова звонить ему с угрозами.
Глава 44
Мила.
– Вы знаете, это даже к лучшему, что все закончилось.
Девчонки переглянулись, думали, я этого не заметила. Мы не спеша прогуливаемся вдоль проспекта. Сегодня репетиция назначена на более позднее время. И я решила эти два часа пообщаться с Зойкой и Соней. Они скоро уезжают на гастроли. Мои же, что должны начаться через пару недель, отменены из-за недавней травмы. По словам хореографа, чтобы снизить риск повторной травмы, я должна буду заново пройти курс реабилитации.
Когда слышишь подобную новость во второй раз, то и воспринимается она немного легче. Да, мне по-прежнему некомфортно, когда многие напоминают мне о травме. Я не могу полностью участвовать в театральной жизни. Но я учусь справляться, учусь с этим жить.
– И что, ты так просто забудешь? – не унимается Зойка. Они с Соней сегодня странные и молчаливые, – Навицкого своего?
Закусываю внутреннюю сторону щеки. Обсуждать Глеба с девчонками не готова. Воспоминания еще такие свежие, что иногда закрываешь глаза, а он передо мной, Глеб рядом. Того и гляди, зайдет в комнату, обнимет и пошло пошутит. А открываю глаза – пустота и одиночество.
– Может быть.
– Ну ты и брехушка, Навицкая!
– Прекрати меня так называть!
– Почему? – Зойка преграждает мне путь. Останавливаюсь резко, чтобы не врезаться в нее. В хитрых глазах вижу неподдельный интерес и какое-то торжество. Так глупо сейчас это все замечать.
– Потому что я больше не Навицкая.
– По документам еще она. Так что… брехушка ты, Навицкая.
Злюсь на нее, обхожу и ускоряю шаг. В порыве такой неконтролируемого раздражения могу наговорить много чего. Я ведь только учусь держать себя в руках.
– Да ладно, не дуйся ты. Слышишь? Мила? – не останавливаюсь.
Зойка хватает меня за руку. Не дает ступить и шагу. Что у них за привычка с Глебом?
Соня тактично отмалчивается, не встревает в конфликт. Хотя конфликтом это сложно назвать, скорее небольшой ссорой. Такие случались и у нас. Наша дружба проверена многим, в том числе и в таких ситуациях. Но пройдет несколько минут, и Зойка извинится за такие шутки, а я за свою несдержанность. Соня похлопает по плечу нашу “грымзу”, так она все время называет Зойку, меня же просто приобнимет. И пойдем дальше.
– Знаешь что, Нав.. извини, Мила, – тянет она мое имя, – пойдем, покажешь нам свой театр. Я ведь только в зрительном зале и была. А, Сонечка, что скажешь?
– И что вы не видели там? Гримерку? Кабинет руководителя? Или туалеты? – огрызаюсь я.
– Ничего ты не понимаешь. Это же так классно проникнуть в здание театра, когда там еще нет зрителя. Знаешь, что самое ценное в такие моменты?
– И что же?
– Тишина. Но если прислушаться, то можно услышать музыку – идет репетиция. Самое желанное, что хочет увидеть зритель. Не сам спектакль, а его репетицию. Именно в такие моменты раскрываются тайны постановки.
– Красиво сказано, – Соня поддержала Зойку, что бывает очень редко.
А я просто сдалась. Взяла под локоть этих двоих и повела к главному входу. Они снова загадочно улыбнулись. Соня хотела что-то сказать, но Зойка опередила ее и цыкнула.
В театре и правда тихо. Я бы сказала необычайно тихо. Репетиции пока нет. Но в холле даже тети Светы не видно. Нашей бессменной гардеробщицы, с которой иногда просто приятно пообщаться на отвлеченные темы. Нет охранника, который всегда заседает у себя в уголке с газетой. Эхо разносится по коридору. На доли секунды мне стало страшно.
– Ну и что вы хотите здесь посмотреть? – почему-то тихо говорю я.
– Веди нас туда, – Зойка показала в сторону дверей в партер.
– Зачем?
– Ну как зачем? Хочу, – и первая ступила на красный ковер, дорожка ведет прямо к центральному партеру.
Мы идем следом. Может показаться, что не я привела девчонок на экскурсию, а Зойка нас. Таким уверенным шагом она идет по ковру, я успела немного позавидовала ее уверенности.
– И что ты там хочешь увидеть? Ты ни разу зрительный зал не видела?
– Видела. Но не в этом дело, – настала очередь цыкать Соне.
Останавливаюсь посередине пути. Эти двое явно что-то задумали. И скрывают от меня. Мне становится неуютно, когда я чего-то не знаю.
– Так. Стоп. Что здесь происходит?
Девчонки снова переглядываются. Соня закусывает губы, Зойка переминается с ноги на ногу. И теперь я отчетливо понимаю – против меня что-то готовится. Какой-то гребаный сюрприз. А я их не люблю. Они только в фильмах бывают интересными. А в жизни эти неожиданности влекут за собой море переживаний, нагнетаний, а по итогу либо дикое разочарование, либо смех и жалость по потраченному времени.
– Ничего.
– Вы две актрисы, что так погано играете в жизни. Можете меня не обманывать. Вы что задумали? Развлечь меня хотите после развода с Навицким? Думаете, я правда так горюю, что меня надо развеселить? Или в чем заключается ваш план?
– Какой план?
– Ох, Соня… – она опускает взгляд и отходит за Зойку, маленькая трусиха.
– Мила, это все не так. Мы тебя поддерживаем, а еще желаем счастья.
– И как это связано?
Я теряю нить. Это напрягает, заставляет нервничать.
– Идем уже, устала я, – Зойка хватает меня за руку и ведет к той двери, куда мы изначально и направлялись.
Безмолвно следую за ней, ни капли не сопротивляюсь. Мне бы заподозрить неладное, что-то спросить у них, хоть какую-то подробность, но я будто проглотила язык. Стала куклой.
В зрительном зале темно, освещена только сцена. Шум от оборудования мягкий. Я захожу в зал, тонкий ворс ковра заглушает стук моих каблуков. Я вдыхаю запах сцены. Чувствую пыль, перед спектаклем она всегда ощущается отчетливей. И сладкие ноты цветов. Никогда не понимала откуда. Словно все букеты, подаренные в этом зале, оставляли часть себя, свои тонкие лепесточки с приятным ароматом. Он впитывался в стены, в мягкую обивку стульев, в портьеры.
Девчонки стоят позади меня, дальше не проходят.
– И что? Это все?
– Нет. Ты прости нас, Милка, мы хотели как лучше, – бессмысленная речь, в которой нет ни грамма логики. По крайней мере, я так думала.
Делаю еще несколько шагов вперед. Мне всегда нравился зрительный зал до начала. Тишина, которая будет нарушена спустя время громкими аплодисментами.
– И что значит “хотели как лучше”? Я ничего не понимаю.
За ними закрывается дверь, и я остаюсь в помещении одна. Должна испугаться, но я понимаю, что это полная глупость. Я знаю в этом помещении каждый уголок, каждое кресло и каждую ступеньку. Если выключить весь свет, то я без труда найду то, что мне нужно.
Но уходить я не спешу. Мне стало интересно, что происходит. Я будто задействована в каком-то спектакле. Не знаю сценарий, не знаю режиссера и главных артистов. Но я в нем. Определенно.
На сцене в углу замечаю стол. Круглый, деревянный. На нем небрежно накинутая льняная скатерть. Бутылка вина, фрукты и два бокала. Реквизит. Оставленный кем-то, но так удачно вписавшийся.
Я прохожу на сцену, взбираясь по ступеням. Их всего три. Теперь звук каблуков я слышу отчетливей. Эхом разносится по всему помещению. Так громкой и звучно.
К столу подхожу медленно, выверяя каждый шаг. Сцена на ладони. Хочется включить музыку и начать танцевать. Может, этого от меня ждут? И теперь я жду, когда заиграет хоть какая-то мелодия. Но ее нет.
Отправляю оторванную виноградинку в рот. Она хлопает, и на языке чувствую сладость. Она приятно окутывает небо. Хватаю следующую и также отправляю ее в рот. Там еще нарезанный ананас – не самый мой любимый фрукт. Но я беру и надкусываю. Теперь легкая кислинка слегка пощипывает кончик языка.
Смотрю по сторонам. За кулисами никого. Мрак. Нет ни одной тени.
Наверху только направляющие для портьер и декораций.
Все это так глупо, но заканчивать не спешу. Любопытной девочке Миле интересно. Похожее чувство было в самую нашу первую встречу с Глебом. Когда забываешь про все правила приличия и гостеприимства и идешь на поводу у своих желаний.
Присаживаюсь на стул и вытягиваю ноги. Делаю глубокий вдох в ожидании появления главного героя. По всей видимости, он должен появиться вот-вот.
– Удобно, балеринка? – голос исходит с последних рядов партера. Свет слепит глаза, я не могу увидеть его лица. Но даже не пытаюсь всматриваться в незнакомца. Я знаю, кто это и кому принадлежит голос.
– Сам выбирал? – отламываю еще одну виноградинку. Эта немного кислая, морщусь.
– Нет, местное все.
Глеб встает со своего места. Все это время он там сидел и наблюдал за мной. Идет мягкой поступью в буквальном смысле. Ковер глушит и его шаги.
– Ну фрукты хоть ты купил? – всматриваюсь в сторону, откуда должен показаться, но пока не вижу. Свет беспощаден к моим глазам. Словно он обдумывал этот момент. На сцене пока одна героиня. Герой запаздывает, его вводят в сценарий чуть позже. Кто же наш режиссер?