С этим фестивалем, вернее с тем, что последовало после него, связана, пожалуй, самая драматическая страница в истории авторской песни в Казани. Во-первых, по времени это совпало с чехословацкими событиями, что само по себе накалило атмосферу в обществе. А кроме того, на фестиваль в Новосибирск приехал Галич. И понятно, что всё там проходило под бдительным оком КГБ. В поле его зрения попали и казанские участники фестиваля. По их возвращении в Казань был устроен показательный разгром авторской песни.
Это происходило, кстати, в том же зале университета. Он опять был переполнен, но уже определённо настроенной публикой. Первые ряды занимали члены Союза композиторов, которые обрушились на исполнители авторской песни, обвиняя их в непрофессионализме, мелкотемье, политической незрелости и т. д. То есть всё происходило по обычному для тех лет сценарию. Не учли только одного, что в зале, кроме подсадных комсомольцев, всё же окажется достаточно много честных, порядочных ребят. Они-то своими репликами «А вы докажите, что это плохо!» и не позволили разыграться этому фарсу в полной мере.
Однако после этого случая уже никто из тех, кого мы называем «стариками», больше на эстраду никогда не вышел. Как отрезало…
Так закончился первый этап бардовского движения в Казани.
На Грушинском у нас был целый городок
Эстафету авторской песни принял Владимир Муравьев. Он осуществил своеобразную ее реабилитацию. Каким образом? В своих песнях он почти не касался политики, пел преимущественно лирические песни, где присутствовала и военная тема, и патриотическая. Но при всём том это была авторская песня, то есть в ней было сильно личностное начало. И о чём бы Муравьев ни пел, хотя бы от той же войне, сама его интонация вызывала доверие. Он как бы говорил: не бойтесь авторской песни, она может быть очень разный. И лед тронулся. . Самое удивительное, песни Муравьёва полюбили даже в тех кругах, откуда в свое время исходил запрет на авторскую песню.
Подготовив таким образом почву, Муравьев решился организовать в Казани первый фестиваль авторской песни. Он пригласил Сергея Никитина, Юрия Кукина, и те приехали. Это, как я помню, был большой праздник.
Почти одновременно с Муравьевым появились Валерий Боков, Ильдус Гирфанов, Борис Львович, который, единственный из участников первого концерта, вернулся к авторской песни. Тогда же запел и я вместе с ансамблем «Трубачи». Как оказалось, авторскую песню можно исполнять не только под гитару, но и красиво ее аранжировать. Мы были четырехкратными лауреатами Грушинского фестиваля, который появился в те же семидесятые годы. Тогда же возникла мода на клубы самодеятельной песни (КСП). Первый такой клуб был организован в мединституте.
В 1976 году в университете мы провели большой концерт, в котором выступили практически все казанские барды. И мы посмотрели наши силы. К тому времени в авторской песни появились новые замечательные имена Леонид Сергеев, Ильгиз Мазитов, Владимир Ченцов, Владимир Шуляковский. На геофаке появился ансамбль «Дорога», в мединституте — замечательный дуэт Дмитрия Менделевича и Евгения Сахарова. И ещё многие, многие.
Поколение семидесятых отличалась от «шестидесятников», как я уже сказал, большим уходом в лирику, и музыкально оно было более подкованным. В те годы появилось много прекрасных лирических песен. А сатирическую, юмористическую нишу в авторской песне, безусловно, занял Леонид Сергеев.
Годы были характерны еще и тем, что в стране проводилось множество фестивалей самодеятельной песни, и мы очень много ездили, много выступали, общались. Но главным событием всегда был Грушинский фестиваль, к которому мы задолго готовились, и у нас там был целый городок. . Тогда же был дан «зеленый свет» на приезд в Казань некогда опальных основоположников авторской песни. У нас побывали практически все, включая Владимира Высоцкого. Кстати, именно он первым назвал самодеятельные песню авторской.
И наконец, поколение восьмидесятников. У него тоже были свои особенности и свои лидеры. Это поколение можно назвать композиторским. То есть ярче всего здесь проявились те, кто сочинял музыку к любимым стихам и исполнял их. Это Дмитрий Бикчентаев, Виталий Харисов, ансамбли «Уленшпигель», «Маятник». В восьмидесятые годы был также знаменитый клуб «Апрель», который обязан своей интереснейшей жизнью Стасу Аршинову, организовавшему в свое время айшинский фестиваль самодеятельной песни.
Вместо эпитафии
И вдруг в середине восьмидесятых годов, в начале перестройки, когда, казалось бы, наступила желанная свобода и всё стало можно, в жизни авторской песни произошел какой-то странный провал, она практически замерла. . Несколько лет не было ни фестивали, ни концертов. Видимо, общее центробежные тенденции, хаос, дестабилизация общества отразились и на авторской песни. Одновременно с этим рухнул Комсомол, практически перестали выходить поэтические сборники, что, я считаю, тоже была напрямую связана с закатом авторской песни.
Хотя, с другой стороны, в это же время расцвёл рок и появился, в частности, Юрий Шевчук. То своеобразная трансформация авторской песни. И я думаю, что она вообще не умрёт никогда, потому что в шестидесятые годы была найдена настолько уникальная форма творческого самовыражения, емкая и лаконичная, человеческого общения, что найти ей замену творческий и одновременно общественно значимый эквивалент, практически невозможно. И по мере стабилизации общества, в этом я убежден, авторская песня откроют нам новые яркие имена.
Вчера в Униксе состоялся первый из трех заключительных концерта фестиваля 30 лет авторской песни в Казани. Его участниками стали многие из тех, чьи имена упомянуты выше. И ещё многие из замечательной плеяды российских бардов выйдут на сцену сегодня и завтра. Случайно или нет, но в эти же дни возобновил свою деятельность городской клуб самодеятельной песни, и на днях здесь состоится первый конкурс — дебют молодых казанских бардов, дуэтов и ансамблей. Их имена нам ещё ни о чём не говорят, но, может быть, стоит и их запомнить?.
«Казанский университет», ноябрь 1996 г.
МЫ ЖИВЫ ПОКУДА ПОЕМ…, Н. Тиунов.
30 лет назад. .
Я слушаю. Нас много. 800, 900, больше 1000? Мы сидим, стоим в проходах между рядами, гнездимся на подоконниках. Уже третий час мы здесь, Но никто не уходит. Нам жарко, и кто-то открывает высокие окна. Ветер врывается в зал. Октябрьский вечер 1966 года.
Это наш актовый зал. И за окнами его ещё нет второго корпуса, а белеет дом Крупенникова. А подальше мокнет под дождём летний кинотеатр «Комсомолец». Огромные тополя вокруг него кипят тяжёлыми, шумными кронами. «Сковородка» пуста.
Потому что все здесь. Кажется, сто даже лекций в тот день не было во всём Университете. Жили только одним: «Вечер песни». Первый во всей Казани. Что там КАИ, КХТИ? Мы были первыми. В неброских костюмах, в битловках и свитерах. Белых и защитных рубашках под ними. Брюки прямые или чуть клёш (непременно с офицерским ремнем — мода!) и наши девушки с волнами начесов на легкомысленных головах, а у кого и короткая стрижка, немного макияжа (слова такого еще нет), в узких юбках и всевозможных кофточках. У кого-то пластмассовые бусы и клипсы, а кто и просто так, без украшений. Вот они, с нами. Любимые!
Джинсов еще нет. А у кого и были, тот не пришел бы в них в актовый зал.
Студенты 1966 года. Нас объединяет многое: Александр Грин и Ремарк, Бёлль и Хемингуэй. Стихи Когана (не забыл «Бригантину»?) и Кульчицкого. Каждый номер «Юности» с Аксёновым, Битовым, Анчаровым, Гладилиным и Вознесенским. «Пепел и алмаз» А. Вайды, «Как быть любимой» Хаса. «Один день» Солженицына и материалы ХХП съезда с первой правдой о Сталине.
И наконец, песни. Мы почти ничего не знаем об авторах — Высоцком, Визборе, Кукине. Но это неважно. Мы пропитаны их мелодикой, ритмом, смыслом. Они как первый утренний глоток. Их нотно-рифмованный код доступен нам, кажется, с детства.
Вряд ли они, как потом скажут, противостояли официальной эстраде. Ведь мы пели и «Голубые города», «Если радость на всех одна». А наши девушки — «На тебе сошелся клином белый свет», и «Там, где сосны». Были дороги нам и Бернес, и Шульженко, и Майя Кристалинская. .
Мы в актовом зале. С песней о нём выходят второкурсники истфилфака Нина Нечаева и Лёня Попов:
Старый актовый зал наш
В электрическом свете,
Где сегодня обычный
Наш студенческий бал,
Тихо кружатся пары
На блестящем паркете,
И студенты танцуют,
И студенты танцуют
Любимый вальс.
Я слушаю. На сцене Боря Львович. Он учится на физфаке, но, как потом признается, не может починить выключателя. Именно он создал наш песенный клуб. Это про него потом будут петь:
Он стал душой любого общества,
Хотя фамильи не имел,
Зато имел он аж 2 отчества
И пел со сцены, что хотел.
Это он создаст позже театр «Зримая песня». Это он будет прямо по телефону петь мне только что узнанную песню Галича. .
Весь вечер он будет на сцене. Отдыха не узнает его гитара (добрая, кстати, самая, за 9 р. 60 коп.) Он будет петь и соло, и а капелла. Объявлять выступление своих друзей и гостей. Своими приколами (как сейчас говорят) или Богом данными задирать зрителей и слушателей, зримых или незримых.
А потом над микрофоном встанет друг Бориса, тоже физик, Валя Жихарев. Светловолосый, нежнейшей лирик, он выйдет с «Атлантами» Городницкого. И голос его захолодит душу, если у тебя жива память о петербургском небе:
Держать его махину
Не мед со стороны.
Напряжены их спины,
Колени сведены…
Но жить еще надежде
До той поры, пока
Атланты небо держат
На каменных руках. .
Элегантно сдержанный Толя Макин появляется перед нами в неизменных затемненных очках. Таких нет ни у кого в зале. Но они были у главного героя всех фильмов Анджея Вайды Збигнева Цыбульского. И это делает Толю неотразимым в глазах очень красивых девушек (в очках и без) некоторых казанских ВУЗов. И песня Визбора «Вставайте, граф!» неотделима от