чательно. Но когда Кулиш завёл с ним разговор о пережитом, стало ясно, что прошлое так и не отпустило этого человека и ещё раз прожить этот эмоциональный опыт ему будет не по силам. На следующий день в гостиницу к режиссёру пришла жена Хижнякова и буквально умоляла не давать мужу роль — он этого не переживёт. А тут появился и сам артист — и немедленно отказался от съёмок.
Пришлось в срочном порядке искать замену. Считается, что Ролана Быкова утвердили даже без проб. Не исключено, что так оно и было — «пропуском» для актёра мог послужить… Акакий Акакиевич Башмачкин из гоголевской «Шинели», снятой режиссером Алексеем Баталовым в 1959 году. Да и тюзовское прошлое Ролана Антоновича было лыком в строку. Правда, по другим источникам на роль претендовал ещё и Лев Дуров. Если это так, то тандем Тихонов — Дуров мог сложиться на пять лет раньше и в совершенно ином контексте. Но это была бы уже совсем другая история.
Кулишу нужен был абсолютно трагический персонаж. Когда в высоком кабинете два генерала КГБ (в филигранном исполнении Бруно Фрейндлиха и Сергея Курилова) обсуждают пригодность Савушкина для задуманной операции по опознанию нацистского преступника доктора Хасса, один из собеседников выдает убийственную характеристику: «Слишком большой риск. Человек бесконечно далекий от разведки — играет в детском театре Робинзона Крузо». И слышит в ответ от коллеги: «А вам, что, Гамлет нужен?» Много лет спустя Елена Санаева охарактеризовала дарование мужа именно в этом ключе: «Чем крупнее художник, тем больше он спорит со смертью. Выиграть этот спор невозможно, но бросить ей вызов было необходимо». Меньше, чем на Гамлета режиссёр и не согласился бы.
Отношения Быкова и Кулиша на площадке складывались непросто. Удивляться нечему: Быков только что закончил свою вторую картину — «Айболит–66» и режиссёрское начало включалось в нём, как только он входил в кадр. И Кулишу, человеку от природы довольно мягкому, приходилось самым решительным образом остужать его неуёмный пыл. Доставалось от Ролана Антоновича и его партнёру — Донатасу Банионису. Фразы Ладейникова «Кто сказал, что он драматический актёр? По-моему, он из цирка!» в сценарии не было. Это была чистая импровизация литовского артиста, редко выходившего из себя.
Роль Савушкина многое определила в дальнейшей судьбе Ролана Быкова — в нём перестали видеть исключительно комического артиста. Многие годы он вёл дневник и можно только сожалеть, что тетради за этот период не сохранились…
Шапки долой!
Савва Кулиш, снявший и смонтировавший картину так, как считал нужным, не мог не понимать, что главный бой у него впереди. Риск оказаться на полке для «Мёртвого сезона» был велик. Очень велик. Сломать строптивого режиссёра не получилось, а вот загубить его детище киночиновникам и партийным бонзам было вполне по силам. А кроме того, на молодого «соперника» затаил обиду Владимир Вайншток — и за то, что ершистый дебютант осмелился перекраивать его сценарий, и за то, что тот выжил мэтра из-за монтажного стола. К сожалению, Владимир Петрович немало поспособствовал тому, чтобы на «Ленфильме» у картины противников было больше, чем сторонников. В Ленинграде её помимо киношного начальства принимало и партийное. В просмотровом зале ленинградский обком во главе с первым секретарем Василием Толстиковым, сидел практически в полном составе. Рубили по живому.
Ушла в корзину вся романтическая линия Ладейникова с очаровательной Элис, которую играла Светлана Коркошко. Особенно жаль было режиссёру сцену последнего объяснения. Он считал её одной из лучших — единственный раз за весь фильм Ладейников приоткрывался зрителю как глубоко чувствующая, страстная натура. Актёры сыграли её не по сценарию, на чистой импровизации и получилось так искренне, так жизненно, что даже у видавших виды киношников на глазах заблестели слёзы. Когда спустя много лет появилась возможность вставить в картину всё утраченное, оказалось, что плёнку с ней просто смыли. Кулиш считал это делом рук Вайнштока. В любом случае «пуритане» от кино были тверды и едины: во-первых, не может советский гражданин любить иностранку, да вдобавок ещё и буржуазку — владелицу ресторана. А во-вторых, разведчик не может вообще никого любить при исполнении служебных обязанностей, поскольку все силы он должен тратить на спасение мира, а не на шуры-муры.
А вот Савушкину пришлось метража добавить. В картине он погибал, но такой исход худсовет не устраивал — люди подумают, что спецслужбы готовы ради своих интересов жертвовать ни в чём не повинными мирными гражданами. Пришлось придумывать, как оставить его в живых. Пересняли сцену погони, из ниоткуда возник напарник Ладейникова, на которого и была возложена эта благородная миссия. Получилось не слишком убедительно, но картину нужно было спасать. И в финале героический Иван Павлович скромно «воскрес» в сцене пресс-конференции, созванной дабы обличить перед широкой общественностью коварные происки врагов.
На то, чтобы внести все требуемые поправки, группе понадобилось несколько месяцев. Но киноначальство алкало новых жертв. Кто-то написал в Госкино гневное письмо, сиречь — телегу, упрекая создателей фильма в дегероизации отважных советских разведчиков. И ленту затребовали на просмотр в столицу. Высшая киноинстанция была настроена крайне негативно ещё до показа — блюла, можно сказать, честь мундира. Однако на решающий просмотр пришли «представители заказчика». Смотрели внимательно, сосредоточенно и молча. И когда на обсуждении кто-то из киношников начал перечисление претензий к фильму с того, что актёры, мол, плохо играют, один из генералов, не дав ему договорить, встал и сказал, как отрезал: «Актёры играют превосходно!» Чиновник, явно не привыкший, чтобы ему возражали — а дерзкий оппонент был не при мундире — в гневе бросил: «Да кто вы такой!» и услышал в ответ: «Я тот, кто знает, о чём говорит!» Не желая сдаваться, киношишка выпалила, что это общее мнение кинокомитета. «Это нас не интересует!» — и «заказчики» сплочённой группой покинули поле боя.
Последнее слово осталось за Андроповым. Юрий Владимирович посмотрел полный вариант фильма и решил, что его надо как можно быстрее
выпускать на экран. По легенде, кто-то из референтов сказал, что в прокат пойдёт отцензурированная версия. Андропов попросил срочно связаться с Госкино, но было уже поздно — ленту отдали на тиражирование. Трудно поверить, что глава КГБ не смог остановить печать копий. Удивительно другое — полной версии не оказалось даже в Госфильмофонде. Обнаружилось это в конце 80-х. К 20-летию фильма возникла идея — на дворе же гласность! — показать зрителю первоначальный вариант. Не случилось. Кто-то очень жестоко отомстил режиссёру Кулишу, отняв у него его первую большую картину.
Премьера «Мёртвого сезона» состоялась в самом престижном кинотеатре страны — в «России». Мало кто из режиссёров-дебютантов удостаивался такой чести. Публика повалила в кинотеатры валом. Фильм шёл первым экраном в течение десяти месяцев, и его успели посмотреть почти 35 миллионов зрителей. Критика была настроена весьма благожелательно. Рецензент «Правды» счёл, что главное достоинство «Мёртвого сезона» в «развенчании ходячих штампов приключенческо-детективного жанра» и в показе «его большие возможностей, ещё не использованных ресурсов». Словом, хвалили ленту как раз за то, за что изначально ругали в процессе создания.
Фильм оценили даже, как теперь принято выражаться, «наши западные партнеры». Одна из западногерманских газет, к примеру, восклицала: «Шапки долой перед методами советского агитпропа. Господин режиссёр хочет доказать, что с советскими шпионами можно не только завтракать, но и обедать и ужинать». Про отзывы французской прессы Савва Кулиш вспоминал: «Французы написали рецензию, поразившую меня. Она писали, что картина не о шпионах. Это — классический случай отчуждения человека, который живёт в стране по законам этой страны, а на самом деле внутренне живет в совершенно иной стране и совершенно иной духовной жизнью. Это абсолютное раздвоение личности. Никому не известный русский режиссёр снял картину об экзистенциальном отчуждении».
Годы спустя, оглядываясь на свой первый шаг в большом кинематографе, режиссёр признавался: «В фильме было соединение игрового и документального кино. Я вставил куски из нацистской картины «Воля к жизни», которую запретил сам Геббельс. Там, где мальчик ест траву. Нацисты готовили операцию по эвтаназии сумасшедших. Идеологически подготавливали народ. Картину показывали только на закрытых собраниях эсэсовцев, вермахта и, что поразительно, детям из гитлерюгенда. Домохозяйки посмотреть это не могли. В «Мёртвом сезоне» речь о проблеме совести. На вопрос, заданный Оппенгеймеру: что для вас выше, лояльность перед страной или перед человечеством? — ответил потом Сахаров. Конечно, перед человечеством. Профессор Рейли, которого убивают в фильме, говорит об этом. Картина была на самом деле не простая».
В середине 90-х у Саввы Кулеша возникла безумная идея снять продолжение. Банионису и Быкову она пришлась по душе — а почему бы и в самом деле не сделать честный фильм о том, как страна живёт на собственных обломках? В новые времена Савушкин должен был разбогатеть, стать чуть ли не олигархом, а Ладейников, наоборот, остаться не у дел. Ну, чем мог бы заниматься человек с таким прошлым, да еще при тогдашнем отношении к советским спецслужбам. Замысел вырисовывался только в общих чертах. Как это часто бывает, всем троим трудно было выкроить время, чтобы всё обсудить и засесть за работу. Всё казалось — успеется. Но в августе 98-го грянул кризис, а в октябре не стало Ролана Быкова. Без него снимать картину не имело никакого смысла. «Мертвому сезону–2» не суждено было появиться на свет…
Один и без оружия
Где-то в Европе, в чистеньком и аккуратненьком курортном городке на берегу не слишком тёплого моря за вывеской добропорядочного фармацевтического центра притаилась лаборатория смерти. В её стенах нацистский палач доктор Хасс, ныне именующийся Борном, завершает дело своей жизни, начатое ещё в концлагерях Второй мировой. В микронных дозах изобретённый им газ R-H может тупицу превратить в гения. Если концентрацию увеличить, то гений становится даже не дебилом, хуже — животным, готовым безропотно исполнять любой приказ новых хозяев жизни. Ну, а если её ещё чуть-чуть увеличить, можно, как иезуитски выражается сей эскулап «выполоть с лица земли ненужные сорняки». Секрет универсального Wunderwaffe (чудо-оружия) и стал для него индульгенцией, позволившей избежать скамьи Нюрнбергского трибунала. И теперь доктор Хасс прикидывает, какой из заинтересованных сторон продать его подороже.