Выбор Екатерины Градовой на роль Кэт оказался снайперски точным — актриса филигранно выстроила психологическую канву образа, опираясь на бесценные советы Анны Федоровны. За судьбой Кати, сдерживая слёзы, следила вся страна. Лиознова впоследствии вспоминала, как по окончании одной из серий ей дозвонились работницы какой-то ткацкой фабрики. Самой Татьяны Михайловны дома не было, и женщины насели на её маму, умоляя сказать только одно — закончится ли история Кэт благополучно, а то все переживают настолько, что работа в цеху стоит.
Пастор Шлаг или светлый образ его…
Ростиславу Яновичу Плятту досталась в картине, пожалуй, самая сложная задача — сыграть священника, являющегося положительным героем. Актёру пришлось мобилизовать всё своё недюжинное дарование на поиск нужных красок. Он был, можно сказать, первопроходцем — подобных прецедентов советское кино не знало. Служители церкви, независимо от конфессии, представали перед зрителями, в лучшем случае в гротесково-комическом виде, в худшем выставлялись махровыми мракобесами и отъявленными негодяями. Ростислав Плятт сыграл эту роль с таким мастерством, что его пастор получился едва ли не самым человечным и душевным персонажем телесаги. Тому, что Шлаг мгновенно покорил сердца зрителей, удивляться не приходится. Восторги отечественной критики тоже вполне объяснимы. Потрясает другое — восхищение, которое вызвал экранный пастор у своих «коллег», заслужив немало тёплых слов от протестантских священнослужителей.
Они не только извинили создателей фильма за такую странность, как объявление пастора католическим священником (так указано в справке, которую зачитывают Айсману), тогда как по всем законам логики и разума ему полагается быть протестантским. В своих симпатиях к Шлагу они дошли до того, что наперебой стали предлагать кандидатуры возможных его прототипов. Кто-то называл пастора Пауля Шнайдера, выступившего против фашистов еще в 1933-м. Его несколько раз арестовывали, но всё же выпускали, надеясь на то, что он «перевоспитается». Тщетно. В 1939 Пауль Шнайдер погиб в Бухенвальде.
Кто-то полагал, что это пастор Мартин Нимёллер, которого антифашистские проповеди привели в Дахау. По счастью, он уцелел и дожил до освобождения лагеря американцами. Но более всего сходства со Шлагом обнаруживают в судьбе пастора Дитриха Бонхоффера, имевшего немалый вес в международных религиозных и политических кругах. Когда война ещё была в самом разгаре, он ездил в Швецию и Швейцарию с целью убедить клерикальных иерархов объединить усилия католической и протестантской церквей в борьбе с фашизмом. В 1943 его арестовали и, продержав два года в застенках гестапо, казнили в самом конце войны.
Несмотря на явные совпадения с биографиями реальных служителей церкви, пастор Шлаг персонаж вымышленный. Но «прообраз» у него всё-таки был. Юлиан Семёнов наделил Шлага умом, обаянием, остроумием и логикой мышления своего друга — известного литературоведа и литературного критика Льва Аннинского. По воспоминаниям Льва Александровича, он однажды зашёл к писателю в гости, тот предложил ему разыграть в лицах диалог между Штирлицем и Шлагом и записал его на диктофон. Выбор писателем собеседника был не случаен — Аннинский в то время работал в Институте философии и христианское богословие входило в круг его профессиональных интересов. Многое из этой беседы Семёнов потом включил в свой роман. Когда книга вышла из печати, он подарил своему «соратнику» экземпляр с дарственной надписью: «Лёвушке — пастору Шлагу».
А вас, Штирлиц, я попрошу остаться
Вскоре после выхода фильма на Центральное телевидение пришло письмо от экипажа одного из кораблей Тихоокеанского флота, адресованное сразу и Юлиану Семёнову, и Татьяне Лиозновой: «Одни утверждали, что полковник Исаев вымышленный герой, другие — что подлинный. Просим вас написать единственно правильный ответ на наш спор». И годы спустя почти на каждой творческой встрече читатели задавали Юлиану Семёнову вопрос о том, существовал ли Штирлиц на самом деле. И искренне огорчались, узнав, что это образ собирательный. Однако отправной точкой для фантазии писателя послужил вполне реальный документ.
В начале 60-х писатель, собирая материалы для другого романа, случайно наткнулся в одном из архивных дел, относящихся к началу 20-х годов, на сообщение, полученное военным министром Дальневосточной республики Василием Блюхером от Павла Постышева, занимавшего тогда пост члена реввоенсовета Приамурской области. Текст донесения гласил: «Сегодня перебросили через нейтральную полосу замечательного товарища от ФЭДа: молод, начитан, высокообразован. Вроде прошел нормально». ФЭД — это, конечно же, Дзержинский, а значит, сомневаться в том, что речь идёт о разведчике-нелегале, не приходится. Коротенькая записка засела в памяти Семёнова. Впоследствии он установил, что тот «замечательный товарищ» благополучно добрался до занятого японцами Владивостока и устроился корреспондентом в одну из белогвардейских газет. Очень удобное прикрытие для сбора информации.
Жизнь Штирлица в границах «Семнадцати мгновений весны» не составлена из фрагментов биографий разных людей. И не только потому, что никто из наших разведчиков таких высоких званий в иерархии немецкой разведки не достигал. Это, кстати говоря, было бы просто невозможно — вопрос чистоты происхождения нацисты считали первостепенным, так что у всех, кто поднимался в высшие эшелоны руководства, проверяли родословную на протяжении, как минимум, последних ста лет. Но главное, большая часть информации, имеющей непосредственное отношение к дезавуированию операции «Sunrise», как она называлась у американцев, или «Crossword», как ее именовали англичане, не подлежит рассекречиванию до сих пор, значит, доступа к ней Юлиан Семёнов, при всех его связях, иметь не мог. Ему приоткрывали лишь верхушку айсберга.
Однако и работа в архивах, и беседы с кадровыми разведчиками служили для писателя не столько кладезем конкретных фактов, сколько энергобатареей, от которой питалась его поистине неуёмная фантазия. Завистники, недостатка в которых у Семёнова никогда не было, острили — зачем ему архивы, ему собственного воображения хватает. Доля истины в этой шутке есть — если бы Юлиан Семёнович строил Штирлициану на фрагментах биографий реальных разведчиков, прототипов главного героя можно было бы вычислить более-менее точно. Но Семёнов был не историком-популяризатором, а писателем. Власть факта не являлась для него непреложной, и возможность хитро закрутить сюжет в его глазах выглядела куда заманчивей, чем необходимость скрупулёзно следовать истине. В его воображении реальные истории наслаивались одна на другую, дробились и перетасовывались, чтобы в итоге сплавиться в биографию штандартенфюрера СС фон Штирлица Макса Отто.
Образ получился настольно живым, что мириться с его «сконструированностью» не хочется даже спустя десятилетия после выхода картины. По мере открытия новых имен в истории советской разведки, и обычные зрители, и киноведы, и профессиональные историки не оставляют попыток вычленить из «биографии» Штирлица эпизоды, имевшие место в жизни реально существовавших людей.
Например, в личном деле Штирлица указано, что он является чемпионом Берлина по теннису. Среди наших разведчиков был профессиональный теннисист. Правда, успехи Александра Короткова в этом виде спорта были несколько скромнее, и достигнуты были в Москве. До войны Александр Михайлович работал во Франции и даже сумел поучиться в Сорбонне. В Берлин Коротков попал только в 1940 году в качестве 3 секретаря советского полпредства, а на самом деле — заместителя руководителя легальной резидентуры. После нападения Германии на СССР был возвращён на родину и занимался подготовкой разведчиков-нелегалов. Друживший с Семёновым генерал-майор КГБ Вячеслав Ервандович Кеворков полагал, что к Штирлицу «наиболее близок именно Коротков, действительно работавший во время войны в Германии».
Александр Коротков
Тихонова-Штирлица не раз упрекали за излишнюю сдержанность, даже холодность. Легендарному Киму Филби приписывают неутешительный вердикт — с таким сосредоточенным выражением лица Штирлиц не продержался бы и дня. С другой стороны, имеются свидетельства, что именно таким был в жизни советский резидент Норман Бородин, работавший в Германии до прихода Гитлера к власти, а потом переброшенный во Францию. Семёнов был с ним лично знаком. На первую встречу с писателем Норман Михайлович взял своего тогдашнего подчинённого — Кеворкова.
Впоследствии Вячеслав Ервандович вспоминал, что Семёнов был очень дотошен, старался выудить из своего собеседника как можно больше мелочей, бытовых деталей. Бородин-то и рассказал Юлиану Семёновичу о том, как переживала его жена Татьяна — она ждала ребёнка и очень волновалась, сможет ли кричать по-французски. «Я те слова пропустил тогда мимо ушей, — признавался Кеворков, — а когда увидел в фильме сцену, где Кэт разговаривает об этом с мужем и Штирлицем, просто ахнул: «Вот это настоящее, писательское! То, что Толстой умел делать — тщательно собирать детали и потом удачно и к месту их использовать».
Справедливости ради отметим, что у советской разведки был «свой человек» в Главном управлении имперской безопасности, причём на весьма важной позиции. Потому и оперативный псевдоним ему присвоили Breitenbach, то есть «полноводный поток». Гауптштурмфюрер СС Вилли Леман, истинный ариец, не обладавший, в отличие от Штирлица, ни спортивным сложением, ни аристократической внешностью, курировал вопросы безопасности в сфере военного строительства и оборонной промышленности. Герра Лемана никто не вербовал — он сам вышел на советскую резидентуру, агентом которой случайно оказался друг его юности. И работал не ради денег. Через него шла ценная информация об оснащении немецкой армии, производстве различных видов вооружения и техники. «Брайтенбах» был одним из тех, кто сообщил дату вторжения Германии в Советский Союз.
К разоблачению успешно работавшего агента привела роковая случайность. Радист Ганс Барт попал в больницу и под наркозом во время операции наговорил, что называется, лишнего. Врачи доложили по инстанции, едва оправившегося Барта арестовали и под пытками он не выдержал. Отголоски этих событий явственно прослеживаются в истории Кэт. В конце 1942 года Лемана арестовали. Он исчез без следа — никаких документов в архивах гестапо не сохранилось, вероятно, они были уничтожены, чтобы никто, кроме само