Влезая в шкуру своего персонажа, Кадочников убеждал даже консультанта картины Михаила Маклярского. Во время съёмок они много общались, и цепкая актёрская память Павла Петровича фиксировала малейшие нюансы — и профессиональные и бытовые — начиная с того, каким жестом нужно вытаскивать сигарету из портсигара и заканчивая тем, как правильно отставить стул от стола в ресторане. Перед Кадочниковым стояла очень непростая задача — сыграть советского человека, буквально сросшегося с формой, которую ему приходится носить в тылу врага. Советский кинематограф предпочитал чёткую дихотомию враг — это враг, свой — это свой. Приём, когда враг выдает себя за своего использовался достаточно часто, а вот обратный «маскарад» освоен ещё не был. И чтобы его «оправдать», сценаристы рассыпали по сюжету сцены, в которых Алексей Федотов словно выглядывает из-под маски Генриха Эккерта, подмигивая зрителю. Фразы «двойного назначения» моментально ушли в народ. «Мы с вами рассчитаемся», брошенная предателю Медведеву, «Надо очень любить свою родину» в ответ Поммеру, «Как разведчик разведчику» и «Вы болван, Штюбинг!» и, конечно же, самая знаменитая — тост «За нашу победу!» на именинах генерала Кюна, неизменно вызывавший в зале бурю восторга.
За роль майора Федотова артист будет удостоен Сталинской премии. В семействе Кадочниковых сохранилось предание о том, как вождь народов, посмотрев картину, сказал, что Кадочников показал на экране настоящего советского разведчика. На банкете по случаю награждения, Иосиф Виссарионович поинтересовался у актёра, что он может для него сделать. Кадочников перевёл всё в шутку, попросив, чтобы высокая оценка его работы была закреплена на бумаге. Через некоторое время Павлу Петровичу было передано свидетельство за подписями Сталина и Ворошилова, гласившее что артисту присваивается звание почётного майора всех родов войск Советского Союза.
Сергею Мартинсону роль Вилли Поммера предложили без всяких проб, и тот с радостью согласился. Правда о столь любимой актёром эксцентриаде, «вирус» которой Мартинсон подхватил от своего учителя Всеволода Мейерхольда, пришлось забыть. Ну, пусть не забыть, но очень аккуратно дозировать. Наследник семейного дела Поммеров — большой любитель сидеть на двух стульях. С одной стороны, он — адъютант Руммельсбурга, особы приближенной к самому фюреру, и ему льстит это достаточно заметное положение. Но денег он жаждет куда сильнее, чем славы и почёта, а значит, коммерсант (или скорее, торгаш, ведь щетинная империя отнюдь не процветает) в нём одерживает верх над служакой.
Сложности возникли и с поиском актрисы на роль связной Фёдорова Лизы. Барнету непременно хотелось, чтобы она была красавицей — вот мол, какие женщины рисковали собой ради нашей победы! Борис Васильевич уже почти смирился с тем, что нужный типаж так и не сыщется. Но за пару часов до отхода киевского поезда, ему пришлось срочно ехать на студию подписывать какие-то документы по смете на картину, и в коридоре он увидел её — Елену Измайлову — пленительную миссис Уэлдон из только что вышедшего на экраны «Пятнадцатилетнего капитана». Кстати, один из упреков по адресу картины связан именно с ней. В фильме есть сцена, где Лиза и Алексей сидят на лавочке у реки и довольно органично изображают влюбленную пару, а при расставании прощаются за руку. Попадись они на глаза мало-мальски опытному немецкому разведчику, он наверняка пришел бы к выводу что тут что-то нечисто.
Неутомимый Амвросий Бучма руководил Киевской киностудией, что называется без отрыва от главного своего дела — он был главным режиссёром и ведущим артистом Киевского драматического театра им. И. Франка. Из своего театра он привёл Дмитрия Милютенко, сыгравшего предателя Бережного, и Виктора Добровольского, которому досталась роль советского генерала, из театра имени Леси Украинки — Михаила Романова, идеально вписавшегося в образ Руммельсбурга. Но знаменитому актёру и самому очень хотелось поработать с Барнетом. По словам всех, знавших Бориса Васильевича, он замечательно — подробно и вдумчиво репетировал с артистами, добиваясь максимальной точности в любой мелочи. В кино Барнет работал как в театре — с застольным периодом: «Сначала разберёмся в логике поведения наших героев, а затем уже поищем мизансцену» — любил повторять режиссёр. В итоге Бучма сыграл небольшую, но очень драматичную роль подпольщика Григория Лещука. Не удержался и сам режиссёр, взяв на себя самую уязвимую роль в сценарии — генерала Кюна, за сверхсекретными документами которого охотился главный герой. Даже в переделанном сценарии этот персонаж получался не слишком убедительным — если его так легко переиграть, то как такому вояке могли доверить архиважные планы рейха? И Барнету, и Маклярскому, и Кадочникову хотелось, чтобы Федотов и Кюн были достойными противниками. В противном случае победа нашего разведчика едва ли не обесценивалась. Не найдя нужного по фактуре и глубине актёра, Барнет сам сыграл эту роль.
То, что начиналось так тяжело, через несколько месяцев превратилось в практически круглосуточный творческий круговорот. Депрессию режиссера как рукой сняло. Барнет спал всего несколько часов в сутки — ночью снимал, днём сидел за монтажным столом. И умудрялся выкраивать время для дневника. «Картина получается интересная. Было два просмотра. Был большой успех. Смотрел Луков (режиссёр легендарной картины «Два бойца» — В.П.) — рычал от удовольствия…» — написал Борис Васильевич жене после одного из предварительных просмотров.
Но, как это обычно и бывает, на генеральном просмотре в Госкино на Барнета посыпались упреки в том, что картина якобы разглашает государственные секреты, что финал с похищением генерала должен быть переработан. Тактики «как бы чего не вышло» киночиновники придерживались чётко. Неизвестно, как сложилась бы судьба картины, если бы не Михаил Маклярский. Он позаботился о том, чтобы фильм посмотрели его коллеги — и лента получила одобрение. Так что его выступление оказалось решающим. Михаилу Борисовичу пришлось на пальцах объяснять киношникам, что операции, аналогичные похищению генерала Кюна, проводились нашими разведчиками достаточно часто. И практически всегда для тех, кого они похищали, независимо от должностей и званий, собственная шкура оказывалась дороже верности присяге и долгу.
Подвиг разведчика не остался неизвестным. Фильм вышел на экраны 19 сентября 1947 года, а уже 1 октября «Вечерняя Москва» сообщила, что в столице его посмотрело больше миллиона человек. Только за первый год проката картина собрала почти 23 миллиона зрителей и была удостоена Сталинской премии. Фильм нашёл теплый приём и за рубежом. Рецензенты не скрывали своего восторга: «Павел Кадочников проводит роль работающего среди врагов майора блестяще. Этот высокий и интересный парень играет мужественно и одновременно чутко. Он такого рода типаж, который обратил бы на себя внимание даже в Голливуде».
Уже в наше время известный критик Майя Туровская анализируя причины невероятного успеха фильма, писала: «Если в довоенных картинах имидж опирался на таких актеров как Борис Чирков, Николай Крючков или Борис Андреев — простонародный тип, то в послевоенном кино появился совершенно новый тип героя. Он был продиктован реальностью, потому что молодые лейтенанты, которые пришли на войну мальчиками, а покидали поля сражения уже капитанами и майорами, представляли собой совершенно новое поколение, и это были в основном интеллигентные люди. И в кино появились интеллигентные лица, которых раньше не было — Кадочников, Дружников. Вот такие актеры стали новыми героями советского кино. И это были уже люди не физического, а так сказать, умственного труда. И если посмотреть картину сейчас, то можно сказать, что Кадочников в роли Федотова в этом фильме был предшественником знаменитого и всеми обожаемого Штирлица».
Разведчиком нужно родиться
Одна из самых ярких сцен в картине — диалог между Федотовым-Эккертом и Поммером о разведке. Разбухающий от гордыни Вилли разглагольствует о том, что разведчиком надо родиться: «У разведчика должен быть особый талант. Особое чутье. Особый нос. Особый глаза. И злость…» Эккерт добавляет: «И нужно очень любить свою родину». Но Поммер считает это сентиментальностью, и уверяет, что в том числе и по этой причине Эккерт никогда не сможет быть разведчиком. Тот, с кого сценаристы списывали образ Алексея Федотова, похоже, разведчиком именно родился. И талантом особым обладал и родину любил больше жизни.
На титульном листе сценария стояло предуведомление: «Всё, что вы увидите, случилось не так давно. По понятным вам соображениям имена героев изменены. Места действия иногда названы неточно». Предназначалось оно, конечно же не будущим зрителям, а «читателям» из Госкино. Михаил Маклярский, консультировавший картину, всегда подчёркивал, что у Алексея Федотова есть реальный прототип, однако имени никогда не называл. Принято считать, что им был Николай Кузнецов. Разумеется, акции, подобные показанным в фильме, осуществлял не только он, и в известном смысле образ аса-разведчика, действительно, собирательный. Но одна явная «подсказка», указующая на то, что именно Кузнецов для создателей фильма стал первым среди равных, в картине есть. Это сцена между Руммельсбургом и Бережным. Генерал спрашивает своего агента, нравятся ли ему русские песни, на что тот отвечает: «Нет. Я — украинец. У Москвы свои песни, у нас — свои». А свой последний бой Николай Кузнецов и его товарищи дали не фашистам, а головорезам из Украинской повстанческой армии* (*организация, запрещённая в РФ — ред.). Виктор Добровольский, сыгравший руководителя советской разведки, неспроста был утверждён на эту роль. И обликом, и мягким южным говором он весьма напоминал человека, которому в реальной жизни подчинялся прототип главного героя: в НКВД особой группой по организации разведывательно-диверсионной работе в тылу у немцев руководил уроженец Мелитополя генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов.
В детстве любимой книжкой Никанора — да-да, Николаем он стал много позже — Кузнецова была «Песня о Соколе». История гордой птицы произвела на впечатлительного мальчика впечатление настолько сильное, что на подсознательном уровне «запрограммировала» и его собственную судьбу. Жизненный путь Николая Кузнецова поневоле заставляет задуматься над древней истиной — человек не просто так п