– Внимание, охрана!..
Что-то уже и с громкостью трудности. Ну, думаю, услышали. Продолжаю:
– Меч необходимо тоже подставить под солнечные лучи. В общем, не дергайтесь, бойцы.
С шуршанием живая сталь покидает ножны, и по ней начинают гулять светящиеся волны. Понимаю – он тоже наслаждается.
– Александр Владимирович…
Генерал-полковник совсем рядом, стоит за решетчатым ограждением. Взор устремлен на двуручник, как, впрочем, и взгляды напарников. Кстати, а глаза у них уже не светятся.
Начальник продолжает:
– Меч… это что?
– Скорее уж «кто». Он живой и разумный.
Переворачиваю, чтобы «погреть» другой бочок.
– Его зовут Финист. Меч Святогора.
Услышав свое имя, клинок выдает могучую золотую вспышку, постепенно меркнет. Убираю в ножны, из последних сил ковыляю по лестнице. Пройдя в салон, падаю в кресло. Как хорошо! Глаза закрываются сами. Не в силах противиться безмерной усталости, проваливаюсь на дно черного колодца.
И опять сознание разделяется. Одна часть отключилась вместе с телом, другая хладнокровно наблюдает, как напарники заботливо раскладывают кресло, расстегивают одежду.
Появившиеся охранники вызывают некоторую настороженность, но оружие направлено в пол, да и во взглядах нет угрозы, лишь уважение, гордость и сочувствие.
Ближе к научному центру искры-друзья заволновались. Причина понятна – тело-оболочка действительно в плохом состоянии, почти исчерпало свой ресурс. Но стоит ли так переживать о временном? Я уже могу обходиться без него, изменение почти завершено. Смотрю на бледное, изможденное лицо и чувствую (чувствую?!) неправильность. Нерациональную, почти человеческую неправильность. Разве я должен чувствовать? Листаю картины воспоминаний, когда мы единое целое, снова переживаю то, чем щедро делилась человеческая составляющая. Нерациональная, ограниченная в силах, непродуманно расходующая себя на эмоции и чувства. Нужны ли они?
Проанализировав вопрос, отчетливо понимаю: нужны. Я гармоничен и полноценен только тогда, когда мы вместе. Пусть где-то нерационален, но слияние двух сутей неизмеримо выше, чем одна, пусть и сверхъестественная.
Надо взять под контроль оболочку-тело, помочь. Пройдет ограниченность забытья, можно будет уйти цельным. Потом, позже. Спешить некуда – впереди вечность.
И это правильно.
Сознание соединяется.
Теперь хорошо понимаю тех, кто пребывает в летаргическом сне. Все слышишь, частично ощущаешь, но вот пошевелиться и как-то выразить свое отношение к происходящему – увы.
Лариса и Сергей Дмитриевич:
– Лариса Сергеевна, я вас настоятельно прошу – перестаньте так нервничать. Из-за ваших эмоций сбивается аппаратура.
– Значит, это плохая аппаратура, товарищ полковник. У вас было целых десять дней – неужели, используя все ресурсы научного центра, вы не смогли разработать действительно надежную вещь?
Глубокий вздох, ученый старательно удерживает себя в руках. Деликатно, с оттенком сочувствия отвечает:
– Она экспериментальная и не имеет аналогов в мире. Проблема в том, что электроника работает на пределе чувствительности. Слишком слабы биотоки у Аль… нашего подопечного. Пожалуйста, посидите спокойно, подождите еще пару минут.
Так, не понял – уже прошло трое суток карантина? Или кто-то забил на обязательные мероприятия? Нет, в себе я уверен, любого демона сделаю на раз. Но где понятие дисциплины? Ладно, там Лара… Но что тут делает товарищ маньяк-вивисектор?
Вивисектор тем временем довольно отзывается:
– Вот, совсем другая картина. Можете взглянуть.
Торопливый стук каблучков пересекает комнату, раздается возмущенное:
– Лариса Сергеевна, я же просил!..
– Что еще?!
Пауза.
– Э-э-э, вы знаете, восстановилось… Непонятно.
В ответ уставшее и терпеливое:
– Сергей Дмитриевич…
– Да, взгляните сюда.
Диалог с обильными вкраплениями латыни и медицинских терминов. Практически ничего не понимаю, но внушает уважение.
– Значит, вы уверены, что это не кома?
– Абсолютно.
– Тогда почему он не приходит в себя? Почему не оказывают влияния препараты?
– Возможно…
Опять сплошная наука. Только буквы знакомые. Нет, в чем дело, я знаю. Но вот подсказать…
– … переливание крови?
– Вы видели результаты анализов. То, что у него в сосудах, уже не кровь. В человеческом понимании, естественно.
– Попытка повысить температуру тела использованием внешнего источника тоже результата не принесла…
Лара задумчиво расхаживает по помещению. Кстати, а почему слышу звуки шагов? Где мягкая обивка?
– Да. Температура так и осталась низкой. Я практически уверен, что это последствия сильнейшего энергетического истощения.
Ну, наконец-то! Очень сложно было догадаться?
– Сейчас его организм пребывает в стазисе, пытаясь накопить энергию. Не забывайте – изменения не прекратились, они продолжаются. Соответственно, чем-то подпитываются.
– Чем?
– К сожалению, я не могу дать ответ на этот вопрос.
Звук приближающихся шагов. Едва уловимое касание – кожа словно онемела.
– Лариса Сергеевна!..
Раздраженное:
– Слушаю вас.
Взволнованное:
– Что вы сейчас сделали?
Недоуменное:
– Поправила одеяло, провела по лицу.
– Повторите. Стоп!
Все лучше чувствую нежную ладошку, от которой распространяется живительное тепло.
– Положите вторую руку. Наклонитесь к нему ближе. Еще. Еще!
– Сергей Дмитриевич…
Безапелляционное, полное самоуверенности гениального экспериментатора:
– Лариса Сергеевна, ложитесь к Альфе в постель. Немедленно.
Возмущенное:
– Что вы себе позволяете?!
Ученый сбавляет обороты:
– Э-э-э. Прошу прощения, я не так выразился. Ваша близость оказывает на Альфу положительное влияние. При физическом контакте отмечается…
Улавливаю в монологе знакомые предлоги…
– …картина работы мозга.
– Вы уверены?
– Разумеется! Дельта-пики…
Бред из монолога доктора Франкенштейна…
– …и температура уже поднялась на три сотых.
Сомневающееся:
– Вы уверены, что это не погрешность аппаратуры? По-моему, лицо все такое же холодное.
Просто взмолившись в ответ:
– Лариса Сергеевна!.. Но ведь вы самый близкий Аль… Александру Владимировичу человек. Он каким-то образом ощущает ваше присутствие. Ложитесь, я прошу вас.
Нерешительное:
– Ну, хорошо.
После паузы:
– Сергей Дмитриевич, вы не хотите выйти?
– Э-э-э, я планировал провести наблюдения, возможно, подсказать наиболее эффективную по…
По-моему, до ученого дошло, что он сейчас собирался сказать. Вовремя остановившись, продолжил с явным смущением:
– Извините. Я выхожу.
– Будьте любезны.
Шаги, звук прикрываемой двери.
Шорох одежды, прерываемый стуком в дверь.
– Что еще?
– Лариса Сергеевна, прошу понять меня правильно…
– Я слушаю.
– Я уверен, что будет достигнут надлежащий результат, если на вас останется минимум одежды. А лучше…
Ледяное:
– Сергей Дмитриевич!..
– Да-да, я выхожу. Извините.
Одеяло приподнимается, очень слабо ощущаю осторожное прикосновение.
Поначалу слабо. Вот чего мне действительно не хватало в холодном забытьи. Живое тепло, бьющие через край энергия, любовь и забота, воспринимаемые всем телом. Ласковая ладошка гладит по груди, замирает напротив сердца, заставляя его чаще проталкивать непослушную кровь.
Через какое-то время возвращается паранормальное зрение. Вот совсем рядом милая искорка, накрывшая меня перламутровой дымкой. Некоторое время любуюсь ей, потом осторожно убираю из оболочки тревогу и переживания. Вздрогнув, устало дремлющая Лара расслабляется и крепко засыпает. Каким-то образом понимаю – с момента нашего выхода прошли сутки. И все эти сутки она не смыкала глаз, неотлучно находясь в палате, борясь за мою жизнь.
Благодарность и любовь наполняют душу, светлой волной омывают искру дорогой сердцу женщины. Я знаю – ей сейчас снится счастливый сон.
Временный прилив энергии сменяет усталость. Но не та, свинцовая, которая совсем недавно давила неподъемной плитой. Обычная, когда хочется просто спать.
Как ни странно, но, похоже, прописанное лекарство помогло. Открыв глаза, понимаю, что меня пробил сильный пот, во всем теле слабость, а меч вполне дружелюбно уперся гардой в плечо. Вот железяка настырная! А в одиночестве он побыть не пробовал?
Из затопивших сознание полных боли от череды потерь и людского предательства образов делаю вывод – я не прав. Извини, друг, не знал. Даю слово – не брошу.
Так, с этой стороной взаимопонимание достигнуто. Что с другой? С трудом повернув голову (ослаб, кстати, нереально), любуюсь моей темноволосой красавицей.
Почувствовав взгляд, она шевелится, открывает глаза, проводит рукой по моей влажной груди и встревоженно приподнимается:
– Саша!
Улыбаюсь.
– Ты весь мокрый!
– Думаю, это хорошо.
Изящная ладошка ложится на лоб:
– Да. И температура нормальная. Так, надо быстро сухое…
Выскальзывает из-под одеяла.
М-да, с исполнительностью у Ларисы все замечательно. Даже в высшей степени. Сказали «без одежды», значит… Гм-м.
Лара укоризненно поглядывает на меня.
– Саша… Ты не хочешь отвернуться?
– Извини, милая. Это выше моих сил. Во-первых, ослаб, во-вторых, ты очень красивая. Просто невозможно оторвать глаз.
Поправляет комбинацию, снимает со спинки стула юбку:
– Ненакрашенная, нерасчесанная…
– Прекрасная. Восхитительная. Бесподобная. Ненаглядная. Любимая. Единственная.
– Господи, так бы и слушала всю жизнь…
Надев медицинский халат, вынув из стенного шкафа стопку белья, Лара приступает к обслуживанию больного.
На которого, к слову, без слез не взглянешь. Такое впечатление, что остались одни кости и жилы, обтянутые кожей.
Ассоциативно вспоминается: «Ресурс почти исчерпан». Радует лишь упоминание частью сознания слова «почти».