Стоит мне только начать высасывать солёную мякоть, как я давлюсь под взглядом Димы.
И добивает меня Лосев тем, что под столом пытается достать меня ногой.
Это что еще за Шерон Стоун в нем проснулась? Он серьёзно думает, что это секси?
Дима, Дима. Вот смотрю я на него: и ведь не дурак, не лентяй — нормальный парень. И экстерьер есть, и мозги, и должность, и зарабатывает неплохо, а вляпался в Наташку.
Но мне его не жалко, и дело не в предательстве. Я в целом считаю, что ответственность надо нести, и не только за ребёнка, а вообще за свои поступки. Не хер совать писюн в бабу, если боишься, что она от тебя залетит.
Разглядываю челку, падающую ему на брови, волевой подбородок, красивые губы, вспоминаю его шуточки. И вроде понимаю, что я в нём находила, а больше не торкает.
Под моим взглядом Димка мрачнеет, словно понимая, что крест я на нём поставила окончательный. Честно говоря, мне непонятно его удивление. Он меня знает хорошо и должен соображать, что крест этот поставлен сразу, как только Наташка прислала мне фото теста на беременность, сопровождаемый слезливым требованием отпустить отца ребенка к любимой.
Заметившая наши переглядывания Наташа бесится и теряет остатки сдержанности.
— Яна, а где же твой парень? Он придёт? Я от тёти Марины, — она кивает в сторону кухни, куда мама умчалась, чтобы достать торт, — слышала, вы прямо неразлучны. И хоккей, и выставки… И вот вчера даже потащился с тобой днём в консерваторию.
Перевожу тяжёлый взгляд на Наташу, но она не затыкается:
— Идеал, а не молодой человек. Как придуманный…
Мне хочется провалиться от испанского стыда за нее, одна радость, что за столом только мы втроем. Тетя и мама на кухне, отец и дядя курят на балконе. Если я сейчас поставлю ее на место, свидетелем будет только Лосев, а у него права голоса нет.
— Я его видел. Нормальный мужик, — махнув рюмку, горько говорит Дима.
— Мужик? — цепляется Наташа за формулировку. — Старый, что ли? Ян, ну не стоит так отчаиваться…
— Бергман-то? — криво усмехается Лосев.
Ого, бывший знает, кто такой Гера?
— Тот самый? — охреневает Наташа.
— Да, — поджимаю я губы, не понимая, играет ли мне на руку известность Германа.
Наташа смеривает меня недоверчивым взглядом.
— Он к тебе зубы пришёл лечить и из благодарности…
— Наташ, — одёргивает её Дима.
— Ну а что? Все знают, что он по молоденьким. Янка же не девочка уже, — не затыкается Наташка, гордящаяся, видимо, тем, что в свои двадцать четыре уже залетела от чужого мужика.
— Вот так я перевернула его мир, — огрызаюсь я.
Посмотрите на нее. Со мной только из благодарности можно, значит? Да у самой нос, как у бабы-Яги и щиколотки уродские, только дойки и есть.
Да, нет во мне ни милосердия, ни человеколюбия. Довела. Еще одно слово, и я тоже перестану стесняться испортить мамин праздник.
В тягостную атмосферу вклинивается голос папы, выглянувшего с балкона:
— Вы откроете дверь или нет? Наверное, Мирка пришла.
Точно, в пылу перепалки мы игнорируем звонок домофона.
Видимо, не придумав достойного ответа, пузатая кидается к двери. Мирка её младше и раньше ей в рот смотрела. Сейчас Наташке нужна подмога, и, скорее всего, она надеется перетянуть Миру на свою сторону.
Димка явно что-то хочет мне сказать, но не решается.
Еще бы. Все, что мог, он уже сказал.
— Ой, а вы к кому? — слышу, как блеет Наташка, после того как Мирка весело здоровается с ней.
Кто там еще?
— Я не к кому, а за кем, — раскатистый недовольный баритон Бергмана доносится до нас, и Димка мрачнеет ещё больше.
С мерзким скрипом отодвигаю стул и чешу в коридор.
Удерживая одной рукой огромный букет темно-красных роз, Герман помогает Мирке выпутаться из куртки.
— Слушайте, мамочка, вам явно стоять тяжело, — устало посылает он беременяшку века. — Идите, присядьте.
Бергман не церемонится, но Наташка словно приклеилась к косяку в прихожей. У неё в глазах, как в мультике, цены с долларовыми значками высвечиваются при взгляде на ботинки, пальто и часы Геры.
— Яна, собирайся, — сварливо начинает он, заметив мое появление, и я понимаю, что что-то не так.
Первоначальный склочный настрой испаряется, хотя это я сегодня оскорбленная сторона, но Бергмановский взгляд заставляет меня засомневаться и прямо-таки задуматься, не грешна ли я.
Чего он злой такой? Из-за того, что я его от бабы вытащила? Так я не настаивала. Из-за того, что козлом обозвала? Герман просто бы припечатал меня в своей манере. А тут прям гром и молнии под ледяной коркой сдержанности.
— Но ведь еще десерт, — лепечу я, испытывая серьезное желание сдать назад.
— Ты же не ешь торт, — сдает меня с потрохами мама, выглянувшая из кухни. — Здравствуйте, Герман.
Бергман вручает ей букет и какую-то маленькую коробочку.
— Марина Александровна, с днем рождения! А это — взятка за похищение дочери, — ослепительно улыбается он поплывшей имениннице.
— Но… — пытаюсь я выразить протест.
— Конечно, конечно, забирайте, — соглашается мама, пряча нос в одуряюще ароматной охапке. Мать-ехидна…
Она еще и подпихивает меня к Герману, который на меня смотрит совсем не так ласково, как на нее.
— Ты что творишь, Бергман? — шиплю я, когда он нахлобучивает на меня шапку, причем не мою.
— Левина, не зли меня, — рокочет он. — Быстро оделась! Назрел серьёзный разговор с тяжёлыми последствиями.
Глава 38. Кузькина мать с неожиданного ракурса
Будь я щенком, я бы сейчас поджала хвост.
Бергман зол всерьёз, это читается в его потемневших серых глазах.
Даже заторможенная после двух фужеров красного вина, которое действует на меня как релаксант, я соображаю, что лучше сейчас не возникать, а подождать выгодного момента.
— Перчатки, Левина! — продолжает шипеть на меня огнедышащая змеюка, которой неизвестно какая вожжа под хвост, попала.
Покладисто размахиваю кожаной парой перед его носом.
Гера свирепо вешает мне на шею мою сумку на манер «а-ля кондуктор» и, не дав толком застегнуть пальто, за руку выволакивает из квартиры, напоследок одарив маму сногсшибательной улыбкой, которая, стоит только за нами захлопнуться двери, превращается в кровожадный оскал.
Чего-то мне ссыкотно. И обидно.
Ссыкотно, понятно почему: Бергман явно принял озверину и сейчас вовсе не походит на того Геру, с которым мы упоённо пикировались, он больше похож на машину для убийства. Такой себе бандюган из конца девяностых. Лощеный, но опасный.
А обидно, потому что сегодня именно я пострадавшая сторона. Частично Бергман реабилитировался, все-таки появившись на дне рождения, но нервы ушатал он мне сурово.
А ещё у меня отчего-то сосёт под ложечкой.
После печальных утренних выводов о моём неравнодушии к мерзкому типу я смотрю на него совсем другими глазами. Не могу удержаться и постоянно бросаю на него взгляды украдкой, пока он за руку тащит меня за собой. Тепло его ладони заставляет сердечко замирать, и во мне поднимает голову давно забытый девичий трепет.
— А как ты узнал, где живёт мама?
Я же ему адрес так и не сбросила.
— О! Левина, это был весьма любопытный квест. Поучительный, я бы сказал, — интригует Герман с недобрыми нотками в голосе, запихивая меня в машину.
И я решаю ещё немного помолчать. Подожду, пока он остынет или придет в свое обычное состояние. Несвойственное мне решение, но сегодня я сама не своя.
На кольце мы встреваем в бесконечную пробку. И без того пребывающий не в духе Бергман молчит и бросает на меня злые взгляды, только что зубами не скрипит, но сегодня я остерегаюсь предлагать ему стоматологическую помощь.
Под щёлканье поворотника в тепле салона разморённую меня клонит в сон. Веки тяжелеют, и я поминутно выпадаю из реальности.
В один прекрасный момент, когда я открываю глаза в очередной раз, я обнаруживаю, что машина уже стоит, а перед носом закрываются автоматические ворота. Растерянно оглянувшись, в заднем окне автомобиля вижу коттедж, крыльцо которого гостеприимно освещает фонарь.
— Мы где? — сипло спрашиваю я.
— Дома, — ласково, как акула, отвечает Герман.
У меня закрадывается недоброе предчувствие.
— Это не мой дом, — намекаю я на необходимость пояснительной бригады.
— Ага, — Бергман игнорирует мои намеки и отстёгивает мой ремень безопасности.
— А зачем мы здесь? — ещё один умный вопрос.
Ответ я получаю такой же содержательный:
— Поговорить.
— А почему мы не могли поговорить в городе?
— Сейчас узнаешь. Пошли, я тебе кое-что покажу… — с этими словами Бергман покидает салон автомобиля.
Даже понимая, что меня ждет какой-то подвох, я, как котёнок Гав, никак не могу совладать с любопытством. Неохотно я выбираюсь из машины вслед за Бергманом, который уже гремит ключами на крыльце.
Как только мы оказываемся в тепле, я удивлённо оглядываю интерьер. Открытая планировка первого этажа, явно недавно закончился ремонт, но мебели маловато.
— И что ты хотел мне показать? — недоумеваю я.
— Кузькину мать! — рявкает Бергман.
— Что? — офигиваю я.
— Левина, а Левина? Я, может, и козёл, но не баран. Как долго ты планировала вводить меня занос? — он неумолимо надвигается на меня, по пути расставаясь с пальто и бросая его на диванчик в холле.
— О чем ты? — пячусь я, а сердце моё колотится в адреналиновом всплеске.
— Ты же у нас последняя девственница города… — Герман делает бросок в мою сторону, а я резво отскакиваю, но он успевает сорвать с меня шарф.
— И что? Это грех? — пытаясь остановить его, я совершаю несусветную глупость — бросаю в него перчатками. Перехватив их на лету, он, не глядя, вместе с шарфом присоединяет их к своему пальто.
— Нет, лапочка, это не грех. А вот обманывать старших — нехорошо, — настигнув, Бергман вытряхивает меня из пальто, и оно приземляется на том же диване.
— С чего ты взял, что я врала? — я драпаю в сторону кухни, но коварная плитка меня подводит, вызывая чувство дежавю.