— Аминь, — тихо повторила Люська.
Я открыл глаза, отпустил Люськину руку.
— Приятного аппетита, — пожелал я и проглотил первую ложку супа, откусил хлеба…
В практически полной тишине хижины только моя ложка звякала о тарелку. Я поднял глаза. Сестра как-то странно смотрела на меня, будто первый раз увидела и теперь изучала незнакомого ей человека.
— Что? — не выдержал я.
— Знаешь. — Люська как-то по-взрослому была серьезна, словно только что перешагнула юное легкомыслие, и ее мысли потекли совершенно по-новому. — Знаешь, а ведь я только сейчас поняла, что все то, что ты мне говорил до этого: про Дорогу, другие миры, перевозку грузов, различных тварей и прочее, — все это действительно реально, и я по-настоящему нахожусь не на Земле, не на нашей планете…
Она вздохнула. Я молчал, ожидая продолжения.
— Это и грустно, и торжественно как-то. — Люська покачала головой, подперла щеку ладонью. — Ты мне расскажешь, что там с тобой происходило, что такое случилось, что ты к Богу стал обращаться? Я знаю, что на войне многие верить начинают, в серьезных ситуациях, в катастрофах… Расскажешь? Нет, можешь не сейчас — потом, когда у тебя настроение будет, ладно?
Я кивнул, продолжая хлебать суп.
— Вот и ладно. — Люська снова взяла ложку. — Ой, суп-то так себе: концентрат, он и есть — концентрат… Ты, вообще, продуктов таких набрал неполезных!
Я облизал ложку, кинул в рот оставшийся кусочек хлеба.
— Родная, иногда это счастье — иметь вот такой ужин, огонь, крышу над головой и приятного собеседника. Мы настолько забили свою жизнь пустой суетой и гонкой за наживой и признанием своего авторитета, что пытаемся выдумывать себе потребности, в которых, зачастую, не нуждаемся. Люди забыли, насколько важны такие действительно нужные и необходимые понятия, которые и являются основами жизни человека: дружба, взаимопомощь, жертвенность, мир в сердце. Даже слово «Любовь» стало у нас синонимом, а зачастую заменителем выражения «беспорядочные половые связи». Люди потеряли ценность понятий «семья», «семейный очаг», «супружеская верность». Мы разучились ценить простые вещи, без которых человеку иногда так трудно выжить… выжить и остаться при этом человеком.
Люська сидела, выпрямив спину, строго и внимательно глядя на меня. Чего это она? Или, вернее, — чего это я? Разошелся, прямо проповедовать пошел…
— Знаешь, — наконец сказала сестра, — мне очень хочется взглянуть на нее.
— На кого? — не понял я.
— На ту девушку, что тебя ждет. — Люська погрозила мне пальчиком: — Я чувствую, что многое поменялось в тебе после того, как ты с ней познакомился. Она, наверное, действительно очень хорошая.
Я пожал плечами, предпочитая не отвечать, хотя образ Илоны тут же встал перед моими глазами. Илонка…
Темно-зеленые глаза, такие темные, что кажутся, на первый взгляд, карими, копна каштановых волнистых волос, немного вздернутый нос, изящно очерченные полные губы… Она красива, очень красива, но вся эта красота была бы ничем для меня, если бы не скрывала за собой еще большую красоту души.
Я не знаю, какой силой обладала эта девушка, чтоб вот так, буквально за пару недель, привязать мое сердце к себе, скрепить, подобно диффузии в материалах, так что часть меня теперь с ней, а часть ее дышит где-то у меня внутри. Я был знаком со многими девушками в моем земном, преддорожном прошлом, с некоторыми даже пробовал встречаться: так, словно играя в какую-то игру с общепризнанными правилами и затасканными ходами под псевдоромантическим соусом. Но это все: встречи, прогулки, походы в кафе, гордость перед друзьями за красивую подругу, надежды и обещания, клятвы в любви, ревность — было не то, не настоящее, поддельное. Даже такие милые и романтичные ночи, поцелуи-объятия под луной — все поверхностно, всего лишь игра-заменитель настоящего. Словно пластиковые цветы, или растворимый кофе, или… шашлык из соевого мяса. Илона же была настолько настоящей, что всякая фальшь оказывалась абсолютно неуместной рядом с ней, хоть иногда и оторопь брала от ее непринужденной прямолинейности.
«Я тебе нравлюсь, — сказала она утверждающе тогда за ужином и добавила после: — Не полезешь ты ко мне — по глазам видно, а в случае чего я сама с тобой справлюсь: я и стреляю неплохо, и в рукопашной за себя постою…»
— Леш, Алеша! — Голос сестры прервал мои сладостные воспоминания. — Алеш, там за дверью твоя куница что-то шипит…
Я тряхнул головой, сгоняя неуместные грезы… И вправду: Маня за дверью тихонько шипела, вдобавок царапая лапой дверь. Гивера с дверьми обычно особо не церемонилась: прогрызала достаточную для своего свободного перемещения дыру — и дело с концом. Значит, Маня или вдруг поняла суть человеческого общества, прониклась сознанием понятия «частная собственность», или…
Или она хочет предупредить меня об опасности.
Я подхватил дробовик, подскочил к горящему как ни в чем не бывало очагу, накрыл его железным листом. Огонь пыхнул под листом еще пару раз и, выдав напоследок клуб ароматного дыма, затух. Так, теперь — дверь.
— Сиди тихо, — прошептал я сестре. — Похоже, у нас гости. Может — зверь, может — люди. Лучше бы — зверь. Он хоть не стреляет. К окошкам не подходи, если что — постарайся не кричать, ладно?
— Леш, — шепнула Люська.
— Что?
— Дай и мне оружие.
Я вздохнул. Вот тебе и сестренка!
— Нет у меня больше оружия. Если хочешь, можешь консервными банками в неприятеля кидаться. Только не мешай.
Я подошел к двери. Попытался тихонько открыть ее, дверь тут же радостно взвизгнула, словно щенок, заждавшийся хозяина…
— Леш, — снова шепнула Люська.
— Да что тебе?!
— Ты дурак.
Я яростно обернулся, чтобы выпалить что-нибудь в ответ сестре, и в этот момент ворох искр мелькнул возле моей щеки.
Бзаммм! Щеку стегнуло, словно от нее рывком отлепили лейкопластырь. Вот тебе и на! Из снайперки, что ли, стреляют?
Я нырнул за надежный камень стены, перевел дух. Дверь, после удара пули, осталась закрытой. И в ней было на одну дырку больше: предательски яркая луна ехидно заглянула в свежую пробоину. Незадача: хижина в свете луны как на ладони, стреляй — не хочу.
— Леш! — панический шепот из темноты хижины.
— Чего?! Сиди под стеной, не высовывайся!
Сестра шумно выдохнула. От облегчения, наверное.
— Ты цел? Это выстрел был?
— Цел, — проворчал я. — Ржавчиной слегка по щеке царапнуло.
— Прости меня, Леш.
Мысли лихорадочно вертелись в моей голове, так что я не сразу понял, что Люська там бормочет.
— Простишь?
— За что?
— За то, что дураком обозвала… — По голосу чувствовалось, что Люська вот-вот заплачет.
Я помолчал немного, соображая. А ведь правда…
— Ладно, бравая воительница. Банки приготовила?
Люська озадаченно замолчала.
— Наполни несколько банок жидкостью из очага и принеси их мне. Только постарайся не оказываться на одной линии с дверью — можешь попасть под пулю. Идиот какой-то палит на звук…
Сестра завозилась с банками. Умница. Вот только мне бы еще возможность увидеть, кто же в меня стрелял… или узнать количество поздних гостей. А ведь стоило догадаться, что тот, кто поставил самострел-ловушку, придет проверить результат. Иначе какой смысл в нем: ничего ценного в лачуге не наблюдалось, чтобы оберегать с помощью самострела. А так получается неплохой капкан с приманкой: путник заглядывает на вечный огонек и валится на пол с поврежденной нижней конечностью, а там и охотничек нагрянет, проверить добычу на полезные вещички. Или охотничья ватага…
Влипли, короче. Вот права Люська: я дурак со стажем! Ладно, протупил так протупил, — нечего волосы из подмышки рвать!
Я достал из кармана куртки тактические очки, надел их и застегнул куртку наглухо. Мой торс, по крайней мере, был защищен. Ну а в голову попасть ночью… это вам не компьютерная игра, товарищи!
— Готово, Леш.
— Значит, так: одну банку давай сюда. Другие оставь при себе, на всякий случай. Как услышишь, что я вскрикну, не паникуй: кричи тоже, чтобы противника обмануть, ясно?
— Ясно.
— Я постараюсь выбраться наружу и занять где-нибудь огневую позицию, ты же, если кто-то сунется сюда, окати его из банки и зажги зажигалкой. Вот, возьми, — и я сунул плоскую миниатюрную коробочку сестре в дрожащую ладошку.
Глава 2
Вот ваш друг, Билли…
Я, стволом дробовика, стараясь держать его над самым каменным пологи, начал аккуратно приоткрывать дверь. Как только она скрипнула, снова мелькнуло несколько искр и дробовик основательно дернуло. Одновременно в боковые окошки хижины влетели пули, срикошетили от стен, высекая искры. Я непроизвольно вжал голову в плечи. Вот черт! Так и рикошетом продырявить могут! Да и врагов, оказывается, не меньше трех, а то и больше…
Ладно, нужно было претворять в жизнь мой нехитрый план.
Я сначала негромко вскрикнул, а после от всей души, со вкусом, завопил. Распахнул дверь и покатился по склону холма, одной рукой прижимая к себе дробовик, другая же, с зажатой в ней банкой, болталась совершенно произвольно. Густая жидкость щедро разбрызгивалась во все стороны, в том числе и на меня. Остановился я, где и хотел: у большого валуна почти в самом конце склона. Другое дело, что приложился я о валун излишне крепко: аж в голове зазвенело, ну да это — всего лишь издержки производства. Главное то, что никто не станет палить в катящееся по склону тело: зачем? Заряды впустую тратить? Конечно, я не тешил себя надеждами, что на меня, оставшегося за валуном, никто больше не станет обращать никакого внимания, — это было бы глупо. Обязательно проверят целостность моего организма и, если она не соответствует меркам моих врагов, дело постараются поправить, проделав во мне пару отверстий… э-э-э… несовместимых с жизнедеятельностью. Только вот кто все же эти мои тайные недоброжелатели?
Снова раздалось несколько выстрелов. Над головой вжикнула пуля. Остальные заряды были выпущены в сторону хижины. По гивере, что ли, палят? Что ж, надеюсь, Люська не выглядывала в окошко в это время. Иначе… иначе то, что я выбрался на Дорогу, теряет всякий смысл.