В узком коридорчике прихожей он включил свет и отдернул цветастую занавеску с глубокой ниши в стене. Там, у самого порожка, на полу, стояла черная дамская сумка. На ее лакированных боках даже при электрическом свете можно было разглядеть густые отпечатки пальцев и несколько продолговатых пятен, вроде бы оставленных смоченной в одеколоне или спирте ваткой. Антон открыл сумку — она была забита мотками серо-голубого мохера в яркой импортной упаковке. Пройдя в комнату, Антон осторожно вытряхнул содержимое сумки на стол. Кроме четырех мотков королевского мохера, в ней оказалась новенькая косметичка с косметикой, ключ на брелоке, пустой почтовый конверт, надписанный Холодову Федору Федоровичу, проживающему в городе Алексине Тульской области, и паспорт на имя Холодовой Александры Федоровны.
— Видимо, отцу писала, — сказал Ильиных, показывая на конверт.
— Вероятно, — согласился Бирюков и повернулся к Сипенятиной. — Значит, не видели, когда сын поставил сумку в нишу?
Мария Анисимовна развела руками:
— Сама дверь открывала. Как помнится, без сумки Василий входил. Или не приметила я — глаза никудышные стали.
— Из старых дружков сына в последние дни у вас никого не было?
— Ломаю вот голову. Так, никто, похоже, не заходил.
— А что за бывшая соседка у вас ночевала?
— На улице Петухова мы рядом жили. Фросей ее зовут, фамилия Звонкова. Очень милая девушка, заботливая. Так хорошо сдружились, как мать с ласковой дочерью.
— В какое время Фрося приехала?
Сипенятина, прищурясь, посмотрела на тикающие часы:
— Где-то близко к одиннадцати.
— Что ее так поздно привело к вам?
— Говорит, пришла из кино, стала ложиться спать, вдруг телефонный звонок. И как будто голос Василия сказал, что я сильно захворала, просила ее приехать. Фрося по простоте душевной поверила и, не глядя на ночь, примчалась.
— Не она ли сумку в забывчивости оставила? — на всякий случай решил проверить Антон.
— Не было при ней никакой сумки. Фрося, как увидела, что я здорова, прямо от двери мне на шею бросилась.
— Как тот мужчина выглядел, который вслед за Фросей заходил?
— Представительный, с портфелем… Очки темные, отблескивают. Я еще подумала: неужто он в них ночью видит? В таких очках только на солнце глядеть.
— Одет как?
— Серый железнодорожный пиджак, а фуражка… будто летчицкая, с крылышками.
— У железнодорожников на фуражках тоже крылышки, — сказал Антон.
— Не разбираюсь я в форменных одеждах.
— Фрося не говорила с ним?
— Она даже не видела его. — Мария Анисимоана тревожно покосилась на Ильиных и тут же опять перевела взгляд на Бирюкова. — Неладное что-то с Фросей творится. Только мужчина стукнул в дверь, она лицом изменилась: «Миленькая, не открывайте! Это за мной». — «Чего ты, касатка?» — спрашиваю. «Ой, вы ничего не знаете!» Открываю — мужчина в темных очках! Признаться, у самой екнуло сердце. А он вежливо поговорил, выпил водицы я откланялся. Возвращаюсь в комнату — Фрося из-за оконной портьеры выглядывает, белее белого лицом. Кое-как успокоила ее, утром сели чай пить, завела разговор о какой-то женщине, которую с третьего этажа сбросили. «Вот и мне, Анисимовна, наверняка скоро такое будет, — говорит. — Ой, что творится на белом свете, что творится!» С тем и на работу убежала. Ничегошеньки я не поняла.
— В комнату мужчина, значит, не входил?
— Нет. Всего с полминуты постоял в прихожей, пока стакан воды из кухни вынесла.
— А вы, Мария Анисимовна, старшую сестру Фроси Звонковой знаете?
— Когда рядом с Фросей жили, видела. Представительная женщина, строгая. У Фроси что на уме, то и на языке, — а старшая — с секретом.
Через полчаса, проведя необходимые формальности, связанные с изъятием дамской сумки, Бирюков и капитан Ильиных вышли из квартиры Сипенятиной. Пригласив Ильиных в свою машину, Антон показал ему фотографию Пряжкиной:
— Эта девочка состояла на учете в инспекции по делам несовершеннолетних?
Капитан Ильиных поправил фуражку и утвердительно кивнул:
— Помаялись мы с ней. Шестнадцать лет Люсе было, когда сотрудники ее приметили. Бросила школу, нигде не работала. Вызываю как-то, предлагаю устроиться на завод ученицей или в профтехучилище. Люся смерила меня равнодушно-туманным взглядом и спрашивает: «Зачем это?» — «Чтобы получить специальность и работать», — говорю. «А зачем работать?» — «Чтобы вкусно есть, прилично одеваться. Разве тебе не хочется этого?» Усмехнулась: «Еду и одежду мне принесут мужчины». Понял, что за девочка Люся Пряжкина была? Чего ты вдруг ею заинтересовался?
— Впуталась она, по всей вероятности, в неприглядную историю.
— Люся сама кого хочешь может впутать…
Разговор прервал загудевший зуммер установленной в машине рации. Бирюков взял трубку. Сквозь эфирный треск из динамика послышался хрипловатый голос дежурного по управлению:
— Антон Игнатьевич?.. У меня на телефоне начальник Тогучинского линейного отдела транспортной милиции. По нашей ориентировке задержан Сипенятин. Приехал в Тогучин на первой утренней электричке из Новосибирска. При проверке документов пытался бежать, три тысячи денег имеет…
— Срочно Сипенятина к нам! — почти прокричал в трубку Антон. — Поняли меня?..
— Вас понял, — подтвердил дежурный.
— По квартире Степнадзе какие новости?
— Никаких. Хозяин так и не появился. На улице Челюскинцев кое-что есть… Овчинников побывал в подъезде дома, где живет Зарванцев. Вышел оттуда с газетным свертком. Сейчас находится в своей квартире.
— На улицу Челюскинцев, — выключив рацию, быстро сказал шоферу Бирюков и повернулся к Ильиных: — Тебя по пути высадим.
Глава 15
Квартира Овчинникова находилась на втором этаже. Бирюков резко надавил кнопку звонка и долго ее не отпускал. За дверью послышался приближающийся баритон:
Червону руту не шукай вечерами,
Ты у мэнэ едина, тильки ты…
Дверь, щелкнув замком, мгновенно распахнулась на всю ширину, и в проеме возникла монументальная фигура Анатолия Николаевича в протертых на коленках спортивных брюках и в майке-безрукавке.
— Шеф?.. — Крупное лицо Овчинникова вначале нахмурилось, но тут же улыбчиво расплылось. — Заходи. Гостем будешь, поллитру принесешь — хозяином станешь!
В стандартной, скромно обставленной двухкомнатной квартире никого не было. Посередине комнаты на полу лежала полупустая пачка «Беломора», на ней — коробок спичек, а под окном возле наполовину выкрашенной отопительный батареи стоял котелок с торчащей из него ручкой малярной кисти. Овчинников, не переставая улыбаться, спросил:
— Ты, шеф, наверное, пришел проверить: не сбежал ли я?.. Зря волнуешься. Отпускные мои все до копейки кончились, а без денег далеко не разбежишься…
— Деньги — дело наживное, — тоже улыбнулся Бирюков.
— Старая мудрость! Правда, я в последнее время стараюсь их не наживать.
— Это почему же?
— Да, понимаешь, когда деньги есть, появляется столько разных идей, что голова кругом идет. А когда презренные бумажки в кармане не шелестят, только одна идея: где бы достать на бутылку. Сегодня, например, сходил к Алику Зарванцеву, хотел перехватить десятку до получки. Тот отказал. Пришлось у него взять кисть, и вот малярничаю в доме, как заправский художник. Завтра голова болеть не будет, на опохмелку искать не надо…
Анатолий Николаевич безмятежно улыбался, но внутренне все-таки нервничал, многословил безостановочно, словно хотел увести беседу в сторону. Бирюков умышленно молчал, рассчитывая, что темпераментный, но далеко не изворотливый умом Овчинников сам заговорит о том, что в данный момент его тревожит. Так оно и вышло. Уже через несколько минут Анатолий Николаевич, будто оправдываясь, усмехнулся:
— Про Холодову, шеф, наверное, опять пытать пришел? Клянусь, всю правду о Сане рассказал.
— Всю ли?..
— Не веришь?.. Думаешь, финты кручу? Или что-то новое угрозыск разузнал?
— Анатолий Николаевич, расскажите о вчерашнем вечере, начиная с того, как купили билеты в кинотеатр «Аврора», и кончая тем, как вернулись домой.
Овчинников ногой придвинул к себе лежащую на полу пачку «Беломора» со спичками и достал папиросу…
В середине прошедшего дня к Овчинникову заехал на своем «Запорожце» Алик Зарванцев и пригласил к себе домой попозировать для какого-то срочного заказа. Часов в пять к Алику заявилась Люся Пряжкина. Предложила на восемь часов билеты в «Аврору» на «Есению». Алик, занятый срочной работой, сам идти в кино отказался, но по просьбе Овчинникова купил у Люси два билета. Пряжкина, сказав, что ей надо продать еще один билет, быстро ушла. Около шести вечера ушел от Зарванцева и Овчинников. Забежав домой, переоделся — и к Звонковой.
Дальнейшее в основном Антону Бирюкову было известно, однако он не стал перебивать или торопить Анатолия Николаевича. Тот довольно правдиво досказал до того момента, как, поссорившись после кино со Звонковой, которая просила проводить ее, сел в такси. И замолчал.
— Почему не проводили Фросю Звонкову? — спросил Антон.
— Что я, мальчик ей? Ближний свет — на Затулу мотаться!
— Значит, сели в такси… Дальше что?
— Ничего, шеф. — Овчинников принялся сосредоточенно рассматривать спичечный коробок. — Сунул таксисту три рубля и с шиком укатил домой.
Это была ложь.
Бирюков, сделав вид, что поверил в рассказанное, начал издалека:
— Вы старшую сестру Звонковой знаете?
— Нину?.. Давно знаю. С той поры, когда футбол гонял, а она со стадиона не вылазила.
— Расскажите о ней подробнее.
— С женской логикой баба. Анекдот такой есть, про женскую логику…
Антон посмотрел на часы:
— Для анекдотов, Анатолий Николаевич, у нас времени нет.
Овчинников опустил глаза:
— А так мне нечего особенно о Нине рассказывать. Когда с ней познакомился, вокруг меня козырные девочки крутились. Правда, маленько подружил с Ниной. Вижу, она принца ищет. А какой я принц?.. Я, скорее, нищий. Познакомил ее с Аликом Зарванцевым. Тот влюбился в Нину по уши, но тоже в принцы не