Бирюков показал старый паспорт Степнадзе:
— Вглядитесь в фотографию. Есть что-то общее с Зарванцевым?
Маковкина посмотрела в паспорт.
— Ничего нет.
Антон протянул фотоснимок Альберта Евгеньевича:
— Сравните нос и глаза…
— Очень отдаленное сходство, — неуверенно проговорила Маковкина. — Лбы совершенно непохожи: у Степнадзе — широкий, у Зарванцева — будто редька хвостом вверх.
— А если лоб Зарванцева прикрыть форменной железнодорожной фуражкой?..
Маковкина помолчала:
— Тогда, возможно, что-то общее будет.
Бирюков, сняв трубку телефона, пригласил эксперта-криминалиста. Как только Дымокуров вошел в кабинет, сразу спросил:
— Аркадий Иванович, что показывают пробы грунта с «Запорожца» Зарванцева?
— Делаем спектральный анализ, будем сравнивать с пробами из Шелковичихи.
Антон передал эксперту фотографию Альберта Евгеньевича:
— Очень срочная просьба. Надо с помощью фоторобота одеть вот этого гражданина в железнодорожный пиджак и фуражку.
— Тоже железнодорожную?
— Да.
— Оденем, — сказал Дымокуров.
— А вот, Аркадий Иванович, образец почерка. — Маковкина протянула эксперту-криминалисту «объяснительную» Зарванцева. — С почерком Степнадзе ничего общего здесь нет, но для почерковеда это, как говорят, карты в руки. Экспертиза по обуви движется?
— Полным ходом, результат вот-вот будет готов.
Дымокуров вышел из кабинета. Бирюков, посмотрев на Маковкину, вдруг проговорил:
— В опере-то Зарванцев, оказывается, не был.
— Признаться, мне тоже показалось странным… — Наташа сосредоточенно задумалась. — Альберт Евгеньевич, в общем-то образованный человек, художник, а не запомнил фамилию московского артиста, исполняющего ведущую партию. И еще: почему Зарванцев так упорно подводит Реваза Давидовича под статью о покушении на изнасилование?
Бирюков помолчал.
— Эта статья не предусматривает конфискации имущества подсудимого…
— Значит, не заботясь о репутации дяди, Зарванцев заботится о сохранении его имущества?..
— Не будем пока гадать, Наташенька. — Антон вздохнул. — Послушаем, что скажет Вася Сипенятин, узнав о смерти Пряжкиной. Разрешите, сам побеседую с ним. Замысел один есть.
— Беседуйте!
Глава 30
Сипенятин долго усаживался на стуле, как будто сознательно оттягивал начало разговора. Потом с любопытством посмотрел на Маковкину, улыбнулся ей и, кивнув на микрофон, с наигранной бодрецой сказал Бирюкову:
— Поехали, гражданин начальник.
Антон показал снимок полуобнаженной Пряжкиной, ничком лежащей на берегу реки:
— Еще один труп, гражданин Сипенятин…
— Ну и чо?.. — на Васином лице появилось недоумение. — По мне, теперь пусть хоть пол-Новосибирска угробят. Я ж который день как пойманный орелик сижу за решеткой.
Антон взял другой снимок, где Пряжкина была снята лицом кверху.
— Узнаете?..
Сипенятин сосредоточенно замер. Помолчал и с фальшивым возмущением заговорил:
— Вот гад в Новосибирске завелся! Одним почерком работает! Раздевает баб и…
— А кого он еще раздел? — быстро перебил Антон.
— Как кого? Ту, чью сумку матери-старушке моей подбросили.
— Откуда знаете? Я ведь ее снимок вот так, как этот, вам не показывал…
Сипенятин мгновенно постарался исправить неожиданный промах:
— Чо, капитан, зазноба продолжает меня топить?
Бирюков положил фотоснимки на стол.
— Дело значительно хуже, Василий… Не Звонкова вас уличает, а соучастники, с которыми вы связались.
— Не имею привычки в групповых делах участвовать. — Сипенятин обиженно насупился. — Я один на один работаю.
Случай был самый подходящий, чтобы проверить предположение Степана Степановича Стукова относительно подделанной иконы, и Антон спросил:
— За что последнее наказание отбывали?
— За бабкину икону.
— Сами ее подделали?
Сипенятин словно приготовился к прыжку.
— От бабки такая досталась. А чо?..
— Неправду говорите, вот что. — Бирюков разложил около десятка фотографий, среди которых были и снимки лиц, причастных к делу Холодовой. — Может быть, скажете, кто из этих людей мастер по подделке икон?
— Чего старое ворошить? — буркнул Сипенятин. — За икону я три года от звонка до звонка в зоне оттрубил.
— Напрасно строите «джентльмена», когда вас снова без зазрения совести на скамью подсудимых усаживают.
Вася не проронил ни слова, но по насупленному лицу можно было понять, что он борется с собой. Чтобы вызвать его на откровенность, сейчас следовало очень быстро найти какой-то, пусть незначительный, довод. Бирюков достал из сейфа сумку Холодовой и, поставив ее на стол, строго проговорил:
— Теперь, как понимаете, не тремя годами пахнет. Кстати, в этой сумке были деньги. Где они?
— Там всего двести рублей было, — ухмыльнулся Сипенятин.
— Откуда у вас три тысячи взялось?
— Я ж говорил уже: пахан дал.
— Какой? За какую услугу?
Вроде решив, что терять нечего, Вася поморщился и ткнул пальцем в фотографию Степнадзе.
— Вот этот пахан. Расплатился за то, что я не заложил его перед последней отсидкой.
— Рассказывайте все по порядку.
Сипенятин посмотрел на Маковкину:
— Корреспондентка?..
— Следователь прокуратуры, — коротко ответила Наташа.
— А-а-а… — разочарованно протянул Вася и опять повернулся к Бирюкову. — Однажды такая же симпатичная писала про меня в газете. «Из зала суда» статья называлась. Кореша с воли присылали в зону. Хотел сберечь на память, а один щипач искурил…
— Говорите по существу, — оборвал Антон.
— По существу так дело было… — Сипенятин шумно вздохнул. — С паханом тем снюхался, когда мать-старушка рядом с Фросей Звонковой жила. Пару иконок по червонцу ему продал. Через неделю двинул я от скуки на толкучку помышковать. Смотрю, один гусь мои иконки по сотняге толкает, а пахан, как вроде бы посторонний, цену взвинчивает. И продали каким-то чудикам! Только вырученные башли в лопатники сложили, подхожу к ним: «Здрасьте, папаша. Прошу пожертвовать бедному наследнику пятьдесят процентов из вашей выручки, а то Уголовный кодекс по вас скучает». Заюлил, выкладывает сотнягу. Говорю: «Есть икона шикарней. Толкнем совместными усилиями?» — «Сам толкай». — «Папаша, кто у меня за приличную сумму купит? Как увидят мой портрет, сразу кошельки щупать начнут — не испарились ли червонцы?..» Короче, клюнул пахан. Отдал я ему икону. Через месяц приносит назад — золотом горит и камушки играют. Толкует: «Проси две тысячи. Цену накрутить помогу». У меня глаза чуть не выскочили от такой цены: «Сколько на мой пай отвалишь?» — «Пятьсот». Хлопнули по рукам. Нашел я на толкучке чудика. Закрутил тот икону со всех сторон. И поиметь ее хочется, и цена колется, и мама не велит. Солидно подходит пахан. Проверил «золото», «камушки» поглядел, подсказывает чудику: «Не меньше трех тысяч, понимаешь, стоит». Чудику как скипидару плеснули — испугался, что я заломлю все три… — Сипенятин, помолчав, презрительно хмыкнул. — А когда угрозыск взял меня за хвост, звоню пахану, мол, в исправительно-трудовой колонии двое нар пустует. Пахан хлеще того чудика взбрыкнул. Дескать, бери дело полностью на себя. Вернешься после отсидки — три тысячи наличными получишь и, кроме того, при необходимости в любой день червонец без отдачи на выпивку иметь будешь. Кумекаю, такого козырного пахана беречь надо. Если с умом доить, то красиво жить можно. А в зону я его всегда успею пристроить, если вздумает наколоть. Вот так, начальник, по существу…
— Кто подделывал икону? — спросил Бирюков.
— Не знаю.
— Зачем время тянете? В этой компании художник ведь один…
Сипенятин нахмуренно замкнулся, словно еще не мог решить, стоит ли откровенничать до конца. Чтобы поторопить его, Антон спокойно сказал:
— На этот раз скрыть компаньона не удастся, а наказание за соучастие в убийстве будет значительно строже, чем за подделку старой иконы. Надеюсь, сами понимаете это…
— Не знакомился я с тем художником и ни в каких мокрухах не участвовал, — хмуро набычась, проговорил Сипенятин.
— И прописку в Новосибирске вам никто не обещал?
— Чего?..
Зазвонил телефон. Обычно спокойный Аркадий Иванович Дымокуров возбужденно сообщил Бирюкову, что в срочном порядке закончены экспертизы.
— Что сличение обуви показало? — спросил Антон.
— След, обнаруженный под трупом Пряжкиной, оставлен кедом с правой ноги Зарванцева.
— Почерковеды что установили?
— Вместо Степнадзе деньги по переводам получал Зарванцев. Завершен и спектральный анализ. Пробы грунта, взятые с «Запорожца», и семена пырея, обнаруженные в зазорах подфарников, одинаковы с пробами грунта и растительности, которые мы привезли из Шелковичихи. Вывод: Зарванцев был на своей машине в том районе, где обнаружен труп Пряжкиной.
— Что фоторобот сработал?
— Могу принести снимок.
— Принесите, Аркадий Иванович.
Очень скоро эксперт-криминалист вошел в кабинет и положил перед Бирюковым фотографию Зарванцева, одетого в железнодорожную форму:
— Вот смотрите…
Едва взглянув на снимок, Антон показал его Маковкиной:
— Чем не Реваз Давидович, а?..
— Очень заметное сходство, — удивленно проговорила Наташа.
Бирюков поблагодарил Дымокурова и, подождав, пока Аркадий Иванович вышел из кабинета, передал фотоснимок Сипенятину.
— Узнаете художника?
Вася, оценивающе прищурясь, натянуто усмехнулся:
— Как волков флажками обложили.
— Вы что, думали, в бирюльки с вами играть будут?
— Кончаю, капитан, игру — масть не та пошла. — Сипенятин разочарованно, словно битую карту, бросил фотоснимок на стол. — Он икону химичил. И мокруху с дамочкой, что с балкона свалилась, тоже он сделал.
— Рассказывайте по порядку.
— Не было порядка, гражданин начальник. Сплошной беспорядок был… — Вася хмуро поморщился. — В общем, этот художник, как и пахан, тоже у меня на крючке сидел. Алик его зовут. Когда я вышел на волю — сразу к нему. Здрасьте, мол, пора платить по счету. Алик перетрусил, как самый последний фраер. Жалобиться начал, дескать, заработков не стало. Кое-как полста рублишек мне наскреб и какую-то хиленькую иконку с распятым Христом сунул. Кому продал того Христа, я уже говорил, а рублишки в первый вечер с корешами истратил. Опять к Алику иду: «Где пахан?» — «В поездке». —