XXIX
Зарванцев после того, как Маковкина назвала ему свою должность и фамилию, настолько перепугался, что долго не мог ничего сказать. Первой членораздельной его фразой было:
— За что меня арестовали?
— Вас не арестовали, — стараясь успокоить, сказала Маковкина. — Просто надо кое-что выяснить…
— Нет, меня арестовали! — звонким тенорком выкрикнул Зарванцев. — Мою машину осматривали как преступную. Мне не разрешили из Ташары ехать за рулем. Почему?
— Чтобы предупредить случайность.
— Я не преступник!
— Вы очень взволнованы. Как в таком состоянии вы управляли бы машиной?
— В Ташаре я не был взволнован. Я не преступник! Официально заявляю вам жалобу на незаконные действия милиции. Меня не имеют права подозревать в том, чего я не делал!
— Не имеют права обвинять, если на то нет убедительных доказательств, — уточнила Маковкина.
Зарванцев мигом повернулся к Бирюкову:
— У вас есть убедительные доказательства?
— Нет, — спокойно ответил Антон.
— Вот видите!..
— Если вы в чем-то виновны, доказательства появятся.
— А если нет?..
— Тогда вам нечего пугаться. Ну что вы, в самом деле, так сильно взвинчены?
— Я не взвинчен… — Зарванцев с трудом начал брать себя в руки. — Я никогда не имел дела с милицией. Даже в вытрезвителе, как Овчинников, ни разу не был. Почему вы его не арестовали?..
— За что? — быстро спросил Антон.
— Разве Саню Холодову не Анатолий столкнул с балкона?
— Нет, не Анатолий.
Растерянность на лице Зарванцева сменилась выражением угодливости.
— Значит, мой преподобный дядюшка это сделал? Представьте себе, товарищ Бирюков, в пятницу после вашего ухода мне вдруг позвонила Люся Пряжкина и такое рассказала о Ревазе, что я, придя в ужас, немедленно уехал в Ташару.
— Что же такое страшное Пряжкина вам рассказала? — стараясь взять инициативу допроса в свои руки, спросила Маковкина.
Заискивающе глядя ей в глаза, Зарванцев почти слово в слово повторил «исповедь» Пряжкиной перед нянечкой Ренатой Петровной, затем, чуть поколебавшись, добавил:
— Еще Люся видела, как после несчастья с Холодовой Реваз выбежал перепуганный из Юриного подъезда. Уверяю, дядя наверняка покушался на изнасилование!
— Пряжкина следила за Ревазом Давидовичем?
— Нет, она говорит, что шла к Деменскому и буквально на ее глазах случилось несчастье.
— Что ей нужно было у Деменского?
— Не знаю. Видимо, Люся там с Овчинниковым встречалась, пока Юры дома не было.
— Она специально позвонила вам, чтобы рассказать о Ревазе Давидовиче?
— Нет, Люся искала Овчинникова, чтобы ехать с ним в Шелковичиху, на дачу Реваза.
— Зачем? — продолжала спрашивать Маковкина.
— Этого не могу сказать, не знаю.
— Что ж не поинтересовались?
Альберт Евгеньевич приложил руку к сердцу:
— Представьте себе, испугался. Думаю, за такие разговорчики, меня соучастником посчитают.
— Кто увез Пряжкину от кинотеатра «Аврора» на машине Реваза Давидовича?
Словно почувствовав подвох, Зарванцев насторожился, однако ответил, ничуть не сомневаясь:
— Сам Реваз и увез.
— Степнадзе не было в тот день в Новосибирске. Он в Омске был, у двоюродного брата, — спокойно сказала Маковкина.
— У Гиви?!. — довольно искренне удивился Альберт Евгеньевич. — Гиви может соврать, если его Реваз предупредил.
— Соседи подтверждают.
— Гиви, спасая братца, может всех соседей купить.
— А не могла, скажем, Нина дать «Волгу» одному железнодорожнику… — с намеком начала Маковкина.
— Нет у нее никаких железнодорожников! — почти выкрикнул Зарванцев, но тут же стыдливо опустил глаза. — Впрочем, за Нину ручаться не могу. Знаю лишь одно: в тот вечер Нина была в опере, где, к слову сказать, и я собственной персоной присутствовал.
— Понравилась опера? — внезапно вставил вопрос Бирюков.
Зарванцев угодливо повернулся к нему:
— Ничего. Как-никак москвичи…
— Кто партию Игоря исполнял?
— Этот… Ох, как его… Представьте себе, я не любитель оперной музыки, артистов совершенно не запоминаю.
Бирюков переглянулся с Маковкиной. Та спокойно достала из папки оплаченные переводы наложенного платежа, изъятые Голубевым на почте, и, показывая их Альберту Евгеньевичу, спросила:
— Не объясните нам, что это значит?
Зарванцев натянуто скривил губы:
— Это дядя с книголюбами обменивается.
— Деньгами?
— Зачем… Он им шлет книги наложенным платежом, они ему таким же образом присылают.
— Почему на ваш адрес переводы шлют?
Зарванцев нервно подергал на груди замок старенькой кожаной куртки.
— Нина ругает Реваза за то, что он тратит деньги по пустякам. Вот Реваз и придумал…
— Прежде, помнится, вы говорили, что не поддерживаете с Ревазом Давидовичем отношений, — вставил Бирюков.
— Книгообмен — единственная связь между нами. Не мог же я в таком пустяке отказать дяде.
Маковкина достала бланки переводов, изъятые на Главпочтамте, и, показав их Зарванцеву, спросила:
— А это что?
Вспыхнувшее было на лице Зарванцева удивление мгновенно сменилось откровенной растерянностью:
— Не знаю.
— Чьим почерком заполнены переводные талоны?
Альберт Евгеньевич повертел бланки и, возвращая их Маковкиной, твердо сказал:
— Реваза почерк.
— От кого он такие крупные суммы получал?
— Представьте себе, не знаю.
Положив на край стола чистый лист бумаги и шариковую авторучку, Маковкина попросила:
— Напишите по этому поводу объяснительную.
Зарванцев тыльной стороной ладони вытер внезапно вспотевший нос, неуверенно взял ручку и словно испугался:
— Я не знаю, что писать!
— Пишите под мою диктовку. «Следователю прокуратуры Маковкиной. Объяснительная. По существу предъявленных мне почтовых переводов, полученных Ревазом Давидовичем Степнадзе по паспорту…» — Маковкина помолчала. — Перепишите из талонов серию и номер паспорта, кем и когда он выдан… Переписали? Теперь заканчивайте: «Ничего объяснить не могу». И распишитесь.
Когда Альберт Евгеньевич аккуратно вывел красивую подпись, Маковкина посмотрела на его старенькие кеды примерно сорок второго размера и обратилась к Бирюкову:
— Сейчас сличим обувь, Антон Игнатьевич. После этого, думаю, не стоит больше отнимать у Альберта Евгеньевича время.
— Вы меня отпустите? — с удивлением спросил Зарванцев.
— Конечно. Только прежде зайдем с вами ненадолго в научно-технический отдел.
Маковкина заполнила стандартный бланк постановления о назначении экспертизы и, поднявшись из-за стола, предложила Зарванцеву:
— Пройдемте со мной.
— Куда? — испугался тот.
— К эксперту. Там я все вам объясню.
— Я ничего не знаю!
— Никаких знаний от вас не требуется.
— Но зачем это?!. Для чего?!
— Я все вам объясню, — спокойно повторила Маковкина и направилась к двери.
Зарванцев, тревожно посмотрев на Антона, с неохотой пошел следом. Едва закрылась дверь кабинета, Антон разложил на столе фотографии Степнадзе и Зарванцева и сосредоточенно стал их изучать. Отвлекся он лишь тогда, когда вернулась Маковкина.
— Какой-то необычайный трус, — сказала она. — Кроме внешности, у него нет ничего мужского.
— А внешность оригинальная, правда? — спросил Антон.
— Не сказала бы…
Антон показал старый паспорт Степнадзе:
— Вглядитесь в фотографию. Есть что-нибудь общее с Зарванцевым?
Маковкина посмотрела в паспорт.
— Ничего нет.
Антон протянул фотоснимок Альберта Евгеньевича:
— Сравните нос и глаза…
— Очень отдаленное сходство, — сказала Маковкина. — Лбы совершенно непохожи: у Степнадзе — широкий, у Зарванцева — будто редька хвостом вверх.
— А если лоб Зарванцева закрыть форменной железнодорожной фуражкой?..
Маковкина помолчала:
— Тогда, возможно, что-то общее будет.
Бирюков, сняв трубку телефона, пригласил эксперта-криминалиста. Как только Дымокуров вошел в кабинет, сразу спросил:
— Аркадий Иванович, что показывают пробы грунта с «Запорожца» Зарванцева?
— Делаем спектральный анализ, будем сравнивать с пробами из Шелковичихи.
Антон передал фотографию Альберта Евгеньевича:
— Очень срочная просьба. Надо с помощью фоторобота одеть вот этого гражданина в железнодорожный пиджак и фуражку.
— Оденем, — сказал Дымокуров.
— А вот, Аркадий Иванович, образец почерка. — Маковкина протянула эксперту «объяснительную» Зарванцева. — С почерком Степнадзе ничего общего здесь нет, но для почерковеда это, как говорят, карты в руки. Экспертиза по обуви движется?
— Полным ходом, но конкретного пока ничего сказать не могу.
Дымокуров вышел из кабинета. Бирюков, посмотрев на Маковкину, вдруг проговорил:
— А в опере Зарванцев, оказывается, не был.
Маковкина оживилась:
— Признаться, мне тоже показалось странным, что он, в общем-то образованный человек, художник, не запомнил фамилию московского артиста, исполняющего ведущую партию. И еще: почему Зарванцев так упорно подводит своего дядю под статью о покушении на изнасилование?
Бирюков задумался.
— Эта статья не предусматривает конфискации имущества подсудимого…
— Значит, не заботясь о репутации дяди, Зарванцев заботится о сохранении его имущества? — ухватилась за мысль Маковкина.
— Не будем пока гадать, Наталья Михайловна, — Антон вздохнул. — Послушаем, что скажет Вася Сипенятин, узнав о смерти Пряжкиной. Разрешите, я сам побеседую с ним. Замысел один есть.
— Беседуйте!
ГлаваXXX
Сипенятин долго усаживался на стуле, словно сознательно оттягивал начало допроса. Затем с любопытством посмотрел на Маковкину, улыбнулся ей и, кивнув на микрофон, с наигранной бодрецой сказал Антону:
— Поехали, гражданин инспектор.
Антон показал снимок полуобнаженной Пряжкиной, ничком лежащей на берегу реки:
— Еще один труп, гражданин Сипенятин…