Оба приятеля было ринулись к отделу кадров, увидев отчаянное выражение лица женщины, но та, изломив брови, поначалу не в силах отвести взгляда от разгрома в заботливо сохраняемых и подновляемых ею бумагах, вдруг сама побежала к ним навстречу и, минуя их, вниз по лестнице.
– В редакцию. Срочно в редакцию, – сказал полушепотом Володька. Мужчины, переходя на рысь, добежали до конца коридора. В небольшой комнате, где ютилась редакция «Нового экспресса», было необычайно людно, пахло табаком и мужчинами. Преобладающим цветом был хаки. Петровна сидела в кресле, прижимая платок к набухавшему под глазом синяку.
– Ну что, глядите, господа юристы, на свободу печати? – мрачно буркнула она и отвернулась. В глазах у нее стояли слезы.
Омоновцы, в полном сознании правоты и нужности своего дела, вытряхивали на пол бумаги из шкафов, лишь изредка просматривая материал.
– Сказали бы, что нужно, – опять возвысила голос Петровна, – я бы, может, и сказала. Все поуродовали. Сами уроды и вокруг одно уродство.
– Заткнись, – коротко и без внимания к ее словам ответил омоновец.
– Редактор сбежал! – сообщил ворвавшийся молодой человек в хаки.
– Вот сука, – отозвался все тот же омоновец, открывая следующий шкаф.
– Он не сбежал, а выехал по делам. Кабы вы предупредили, что нагрянете, уроды, так он бы вам перцу под хвост насыпал. Он еще вам задаст.
– Ты уже раз в грызло схватила? – осведомился омоновец. – Еще хочешь?
Ошалевшие от неожиданной картины юристы стояли молча. Поняв наконец, что пора бы уже и вмешаться, защитник прав «Нового экспресса» обозначил свое присутствие.
– Здесь присутствуют представители милиции?
– Мы представители милиции, – отвечал омоновец.
– Я говорю о милиции. Вы, судя по всему, относитесь к другому подразделению МВД. Где основания для вашего вторжения?
– А ты кто такой, мудила? – спросил с вялым интересом омоновец.
– Я Владимир Довжик, юрисконсульт газеты. Отвечайте за свои слова. Все, что вы делаете и говорите, вы делаете при свидетелях. Ваши действия противозаконны. Здесь присутствует член Московской городской коллегии адвокатов Юрий Гордеев. Прекратите сейчас же и дайте объяснения, – сообщал Володька, но как-то тонкоголосо. Вид нескольких агрессивных и, видимо, очень сильных мужчин выводил щуплого законника из состояния душевного равновесия. Его душа негодовала, но поджилки тряслись вопреки его гневу и бесстрашным речам.
– Хлебальник закрой, – сухо отвечал омоновец, не отвлекаясь от своего дела.
– Я требую, если вы действуете от лица закона, чтобы вы предъявили санкционированное прокурором постановление об обыске! Если этого не произойдет сейчас же, я вызываю милицию! – закричал Довжик.
Омоновец быстро выхватил из-за пояса резиновую дубинку и ударил глашатая справедливости по голове. Тот закрыл лицо руками и тотчас пал наземь, поваленный ловким приемом. Юрий Петрович отшатнулся, пораженный стремительностью происходящего на его глазах.
– Отдыхай, – рекомендовал убивала.
Он развернулся к Гордееву.
– А ты что? – он посмотрел в глаза Юрию Петровичу своими холодными серыми глазами, в которых словно бы застыла садистская улыбка. – Ты кто?
– Я… – Юрию Петровичу захотелось тоже выкрикнуть что-то вроде: «Это противозаконно!» – но он понимал нецелесообразность полемики.
Тут же за лацканы его пиджака схватились руки, под голеностопы ударил солдатский башмак, и член Московской городской коллегии адвокатов улегся на пол лицом вниз. Видимо по инерции, омоновец еще дополнительно пнул его в подреберье. На уровне глаза у Юрия Петровича оказался проклепанный ботинок, тот самый, который только что едва не сокрушил ему ребра. Вся жизнь Гордеева пронеслась у него перед глазами.
– Дышите смирно, детки, – посоветовал омоновец.
В дверь ворвался еще кто-то.
– Кажется, нашли! – возбужденно сообщил вошедший. Омоновец, бывший, видимо, главным, взял из рук вошедшего какие-то документы.
– Не то, баран, – коротко отрезал он и кинул папку в груду на полу.
– Мы хотели демократии – и мы получили ее, – провещала со своего места Петровна, – мы хотели свободы печати, и вот она.
Перед глазами у Юрия Петровича, лежавшего в неудобной позе, был рассыпанный мусор и сигаретные окурки.
– Что такое? Что это? – спросил он у Володьки, мычавшего страдальчески рядом с ним. – Ты мне можешь объяснить?
– Спроси у своего депутата, – с попыткой издевки отвечал тот.
Глава 44. РАБСКИЙ РЫНОК.
Приятно после вонючего товарного вагона влезть под горячий душ и стоять там, вместе со струями воды впитывая в себя ощущение того, что ты – цивилизованный человек. На ум сразу пришли строки из давно забытого детства про мыло душистое и полотенце пушистое, зубной порошок и густой гребешок. А если вспомнить, что на столе ждет не посиневшая куриная нога, а тарелка настоящего деревенского борща и графинчик лимонной водочки вместо спиртяги, то на душе становилось тепло и радостно.
Как следует надраив себя мочалкой и смыв с тела пышную пену, Сынок вылез из ванной, вытерся мохнатым махровым полотенцем и накинул на себя халат.
Исмаил спал. На чистой подушке, от которой еще пахло прачечной, на чистой хрустящей простыне. Прямо в грязной одежде. И это было противно.
Они сняли номер в гостинице всего на сутки, чтобы выспаться, привести себя в порядок и отдохнуть перед обратной дорогой. Исмаил, как только добрался до койки, сразу плюхнулся на нее и тут же отрубился. А Сынок сходил на почту, дал пару телеграмм, позвонил Мате и сказал, что завтра они двигают обратно.
– Вот и хорошо! – пропела низким голосом Мата. – Зайди в пятый автопарк. Там найдешь такого Василия Гака. Гак – это фамилия. Этот Гак в Москву фуру почти пустую погонит. Можете ехать вместе с ним, на дороге сэкономите. Если начнет ерепениться, скажи, что Мата просила напомнить про консервы.
– Про какие консервы? – не понял Сынок.
– Это неважно. Ты ему скажи, он все поймет. И чем больше людей наберете, тем лучше. За каждого по полтиннику баксов плачу.
– А сколько в фуру влезет? – пошутил Сынок.
– Вот-вот. Столько мне и надо, – засмеялась Мата. – Ну ладно, пока.
– Пока.
К этому Василию Гаку Сынок хотел зайти сразу, но уж очень чесалось давно не мытое тело. Сынок даже начал побаиваться, не подцепил ли он от этих кампучийцев каких-нибудь насекомых. Но все вроде обошлось.
Помывшись и переодевшись во все чистое, Сынок сел за стол. Как же иногда человек может соскучиться по горячей пище!
– Эй, кабан! – крикнул он храпящему Исмаилу. – Пожрать нормальной еды не хочешь?
«Кабан» только промычал что-то в ответ, на секунду оторвав от подушки свою небритую заплывшую рожу.
– Ну как хочешь. – Сынок вывалил в борщ половину баночки сметаны и принялся за еду.
Исмаил проснулся только часа через три, когда Сынок собрался идти в автопарк.
– Ты куда? – спросил он, протерев глаза.
– По делам. – Сынок накинул на плечи куртку. – Часика через два вернусь.
– По каким еще делам? – Исмаил вскочил с кровати. – Я с тобой.
В последнее время он почему-то особенно боялся, что Сынок нагреет его с деньгами, поскольку все деньги были именно у Сынка.
– Да не бойся ты, я никуда не денусь. Мата велела в одно место зайти.
– А-а, ну тогда ладно. – Исмаил зевнул. – А я пока помоюсь.
– Давно пора. А то несет от тебя, как от осла. – Сынок вышел и закрыл дверь.
Василий Гак оказался длиннющим худым парнем лет двадцати пяти, он был такой конопатый, что из-за веснушек почти не было видно нормальной кожи. Сынок нашел его в бытовке, где он заколачивал козла с остальными водилами. Услышав, что к нему пришли от Маты, он явно не был обрадован.
– Чего надо? – спросил он, глянув на Сынка и скорчив кислую мину.
– Ты завтра в Москву фуру гонишь? – спросил Сынок.
– Ну, гоню.
– Порожняком ведь едешь?
– Ну, еду. – Вася сплюнул.
– Ну и не нукай, не запряг еще. Нас с собой возьмешь.
– Зачем? – спросил Вася.
– Затем, что нам тоже в Москву надо, – ответил Сынок.
– Всем надо. Я что, поезд, что ли?
– Но Мата сказала…
– Мало ли, что она тебе сказала! – Вася Гак смерил Сынка взглядом. – С чего это я должен вас везти?
– Мата просила напомнить тебе про консервы. – Сынок пустил в ход последнюю уловку.
– Про какие еще консервы? – насторожился Вася.
– Она сказала – ты сам знаешь.
– Не знаю я ни про какие консервы. И никого я везти не собираюсь.
– Так и передать? – вежливо поинтересовался Сынок.
Гак злобно зыркнул на Сынка:
– Завтра в половине седьмого утра я выезжаю. Опоздаете – ждать не буду.
– Заметано. – Сынок улыбнулся.
На следующий день в четверть седьмого Сынок с Исмаилом были уже в парке. Вася на этот раз был более приветлив. Всю дорогу до границы они с Исмаилом болтали о футболе. Сынок, будучи абсолютно равнодушным к этому непонятному для него виду спорта, мог спокойно дремать на специальном лежаке за сиденьями.
К границе подъехали часам к трем дня. За пятьсот метров до поста таможни Вася остановил машину.
– Значит так, это часа два займет, не меньше. Вы лучше идите вон по той тропинке, через лес. Следующая деревня будет километра через два. Называется Караси. Это уже Хохляндия. Там чайная есть. Вы идите туда, а я часа через два подъеду.
Подъехал он даже раньше. Сынок с Исмаилом быстро допили пиво и попрыгали в кабину.
– Ну что, теперь погнали до Жмеринки? – подмигнул Вася. – «Мексиканцев» вербовать.
– Погнали.
«Мексиканцами» называли нелегальных мигрантов из бывших союзных республик. Как вьетнамцы с кампучийцами стремились в Западную Европу за лучшей жизнью, так молдаване, белорусы, украинцы стремились в Москву, по старинке полагая, что именно в этом городе протекают все молочные реки с кисельными берегами. И если с Востока в Европу тек небольшой желтый ручеек, то с Запада в Москву несся бурный поток славянских кровей. Часть этого потока распадалась на маленькие ручейки, где каждый предпочитал добираться в столицу своим ходом, чтобы уж там попытаться найти работу. А вторая часть стекалась именно в Жмеринку, которая помимо того, что была большим железнодорожным узлом, за последние годы превратилась в огромный рынок дешевой рабочей силы. И именно туда приезжали люди, которые эту рабочую силу нанимали, везли в Москву, давали работу, ночл