— Вы судите с точки зрения исполнимости того или иного проекта.
— Не только! Видишь ли, в «Статойле» целая куча людей, и каждый лучше всех знает что-то одно, а…
— Короче, зашоренные узкие специалисты.
— Совсем нет! — Она сердилась. — Зашоренным людям в нашей фирме нечего делать. Просто каждый слишком углублён в своё. Мы все, как бы это выразить, под водой. Нам необходим взгляд снаружи.
— Я в вашем деле мало что понимаю.
— Разумеется, тебя никто не принуждает. — Лунд постепенно начинала раздражаться.
Йохансон закатил глаза:
— Ну ладно-ладно. К тому же есть пара новостей из Киля…
— Я могу считать это согласием?
— Да. Когда состоится эта встреча?
— Собственно, мы тут постоянно в переговорах…
— Ну, хорошо. Сегодня пятница. На выходные я уезжаю, а в понедельник…
— Это… — Она запнулась. — Это было бы…
— Что? — протяжно спросил Йохансон, мучимый дурными предчувствиями.
Она молчала ещё несколько секунд.
— А куда ты уезжаешь на выходные? На своё озеро?
— Правильно, умница. Хочешь со мной?
Она засмеялась:
— Почему бы нет?
— Хо-хо! А что скажет Каре?
— Мне всё равно. А что он может сказать? — Она секунду помолчала. — Ах, чёрт!
— Была бы ты во всём так хороша, как в работе, — тихо сказал Йохансон, не стараясь, чтобы она его расслышала.
— Сигур, пожалуйста! А ты не мог бы отложить свой отъезд? Мы встречаемся через два часа, и… это ведь недалеко. И ненадолго. Ты сегодня же уедешь.
— Я…
— Нам надо скорее прийти к какому-нибудь решению, время не терпит, ты ведь знаешь, чего всё это стоит, а мы топчемся на месте…
— Хорошо, я приеду!
— Ты просто сокровище.
— Мне за тобой заехать?
— Нет, я буду уже там. О, как я рада. Спасибо! — она положила трубку.
Йохансон с тоской посмотрел на свой упакованный чемодан.
Когда он вошёл в конференц-зал исследовательского центра «Статойла», царившее там напряжение можно было потрогать руками. Лунд сидела в обществе троих мужчин за чёрным полированным столом. Послеполуденное солнце заглядывало в окна и придавало хоть немного теплоты сдержанному интерьеру из стекла и стали. Стены были увешаны диаграммами и чертежами.
— Вот он, — сказала дама из приёмной, передавая его присутствующим, словно рождественский подарок. Один из мужчин пошёл к нему навстречу с распростёртыми руками. Он был в модных очках и с коротко остриженными чёрными волосами.
— Тор Хвистендаль, заместитель директора исследовательского центра «Статойла», — представился он. — Извините, что мы так бесцеремонно завладели вашим временем, но госпожа Лунд заверила нас, что вам не пришлось ничем жертвовать.
Йохансон метнул в сторону Лунд выразительный взгляд и пожал протянутую руку.
— Я действительно ничем не пожертвовал, — сказал он.
Лунд ухмыльнулась. Она представила ему остальных мужчин. Как Йохансон и ожидал, один из них приехал из центрального офиса компании в Ставангере — плотный рыжий тип со светлыми, добродушными глазами. Он представлял правление.
— Финн Скауген, — пророкотал он, пожимая руку. Третий мужчина, серьёзный и лысый, со складками в углах рта, единственный из всех был в галстуке и оказался непосредственным начальником Лунд. Его звали Клиффорд Стоун, он был родом из Шотландии и руководил проектом нефтеразведки. Он холодно кивнул Йохансону и, казалось, был не в восторге от присутствия биолога. А может, выражение озабоченности составляло неотъемлемую часть его физиономии. Заподозрить, что он когда-нибудь улыбался, не было никакой возможности.
Йохансон выслушал несколько любезностей, отказался от кофе и сел. Хвистендаль подвинул к себе пакет документов.
— Давайте перейдём к делу. Ситуация вам известна. Мы не можем беспристрастно оценить, то ли навлекаем на себя беду, то ли попусту осторожничаем. Вы, наверно, знаете о законах и рекомендациях, с которыми нефтедобыче приходится считаться?
— Североморская конференция? — сказал Йохансон наугад.
Хвистендаль кивнул:
— Среди прочих. Мы подпадаем под множество ограничений: природоохранное законодательство, техническая исполнимость, ну и общественное мнение на всякий нерегламентируемый пункт. Короче говоря, мы принимаем во внимание всех и вся. «Гринпис» и другие подобные организации впиваются нам в загривок как клещи, и это правильно. Мы знаем риски бурения, мы примерно знаем, что нас ожидает в отношении добычи, и мы берём в расчёт время.
— То есть, прекрасно управляемся сами, — заключил Стоун.
— В целом, — довершил Хвистендаль. — Но не всякий замысел доходит до воплощения, и для этого есть причины. Структура осадочных пластов нестабильна, всегда есть опасность пробуриться в газовый пузырь, некоторые конструкции не приспособлены для работы на больших глубинах и при подводных течениях и так далее. Но в принципе очень быстро становится ясно, что получится, а что нет. Тина тестирует устройства в «Маринтеке», мы берём обычные пробы, смотрим, что там у нас внизу, проводим экспертизу и потом строим.
Йохансон откинулся назад и закинул ногу на ногу.
— И тут вдруг какой-то червь, — сказал он. Хвистендаль улыбнулся несколько принуждённо:
— Так сказать.
— Если это животное играет какую-нибудь роль, — сказал Стоун. — Но на мой взгляд, не играет никакой.
— Откуда вы это знаете?
— Этот червь не представляет собой ничего нового. Их везде полно.
— Но не таких.
— Отчего же? Потому что он прогрызает гидрат? — он агрессивно сверкнул на Йохансона глазами. — Да, но ваши коллеги из Киля сказали, что в этом нет никаких оснований для тревоги. Правильно?
— Они сказали не так.
— Они сказали, что черви не могут дестабилизировать лёд.
— Черви его пожирают.
— Но они не могут его дестабилизировать!
Скауген откашлялся. Это прозвучало как извержение вулкана.
— Я думаю, мы пригласили сюда доктора Йохансона для того, чтобы выслушать его оценку, — сказал он, бросив взгляд в сторону Стоуна. — А не для того, чтобы сообщить ему, что думаем сами.
Стоун закусил губу и уставился в столешницу.
— Если я правильно поняла Сигура, появились какие-то новые результаты, — сказала Лунд и ободряюще всем улыбнулась.
Йохансон кивнул:
— Я могу коротко обрисовать положение.
— Проклятые червяки, — проворчал Стоун.
— Вполне возможно. «Геомар» высадил на лёд ещё шестерых, и все они немедленно забурились внутрь. Ещё двух они посадили на ил, в котором не было гидрата, и они не проявили никакой активности. Пару высадили на ил, под которым был газовый пузырь. Они не забурились, но вели себя беспокойно.
— И что стало с теми, которые вгрызлись в лёд?
— Сдохли.
— И как глубоко они зарылись?
— Все, кроме одного, прорылись до газового пузыря. — Йохансон посмотрел на Стоуна, который слушал, нахмурив брови. — Но это лишь приблизительно даёт возможность проводить аналогии с их поведением на воле. На материковом склоне слой гидрата поверх газовых пузырей имеет толщину в сотни метров. А слой в симуляторе — всего два метра. Борман считает, что едва ли червь зароется на глубину больше трёх-четырёх метров, но в условиях симулятора этого не выяснить.
— А почему, собственно, черви подыхают? — спросил Хвистендаль.
— Им нужен кислород, а его в тесном отверстии мало.
— Но зарываются же другие черви в дно, — вставил Скауген. И добавил с улыбкой: — Видите, мы подготовились к разговору, чтобы не сидеть перед вами полными идиотами.
Йохансон ответно улыбнулся. Скауген становился ему всё симпатичнее.
— Осадочный слой рыхлый, — объяснил он. — В нём достаточно кислорода. Гидрат же — как бетон. Рано или поздно задохнёшься.
— Понятно. А известны ли вам какие-то другие животные, которые вели бы себя подобным образом?
— Кандидаты на самоубийство?
— А разве это самоубийство?
Йохансон пожал плечами:
— Самоубийство предполагает намерение. У червей намерения не предусмотрены. Их поведение обусловлено.
— А вообще есть животные, кончающие жизнь самоубийством?
— Конечно, есть, — сказал Стоун. — Те же лемминги бросаются в море.
— Не бросаются, — сказала Лунд.
— Ещё как бросаются!
Лунд тронула его за локоть.
— Ты путаешь, Клиффорд. Долгое время считалось, что лемминги совершают коллективное самоубийство, поскольку это эффектно звучало. Но потом присмотрелись и обнаружили, что они просто дуреют.
— Дуреют? — Стоун посмотрел на Йохансона. — Доктор Йохансон, как вам нравится это глубоконаучное объяснение, что животные дуреют?
— Они дуреют, — невозмутимо продолжала Лунд. — Как и люди, когда выступают большой группой. Передние лемминги видят, что перед ними обрыв, но сзади на них напирают, как на поп-концерте. И они сталкивают друг друга в море, пока не дойдёт до последнего.
Хвистендаль сказал:
— Всё же есть животные, которые приносят себя в жертву.
— Да, но это всегда имеет смысл, — ответил Йохансон. — Пчёлы после ужаливания гибнут, но само ужаливание служит защите роя и, в конечном счёте, — матки.
— А в поведении червей нет какого-либо внятного намерения?
— Нет.
— Урок биологии, — вздохнул Стоун. — Боже мой! Вы пытаетесь сделать из этих червей каких-то монстров, из-за которых нельзя устанавливать на морском дне фабрику. Это глупо!
— И ещё, — добавил Йохансон, не обращая внимания на руководителя проекта. — «Геомар» хотел бы провести собственные полевые исследования на эту тему. Разумеется, в контакте с вашей компанией.
— Интересно, — Скауген подался вперёд. — Они хотят кого-то послать туда?
— Научное судно «Солнце».
— Благородно с их стороны, но мы могли бы провести опыты с борта «Торвальдсона».
— Они всё равно планируют экспедицию. Кроме того, «Солнце» технически оснащено лучше «Торвальдсона». Их задача заключается только в том, чтобы перепроверить результаты, полученные на симуляторе.
— Что они хотят замерять?