— Я полечу туда, — сказал Йохансон.
— В Нанаймо? — Ли удовлетворённо кивнула. — А когда вы мне скажете, что обо всём этом думаете?
— Дайте мне сутки.
Ли поджала губы и задумалась.
— Сутки, — сказала она. — И ни минутой больше.
Нанаймо, остров Ванкувер
Эневек, Форд, Оливейра и Фенвик сидели в просмотровом зале института. На экран проецировалась трёхмерная модель мозга кита. Оливейра заранее заложила её в компьютер и пометила те места, где они наткнулись на желе. Можно было осмотреть мозг со всех сторон и виртуальным ножом разрезать его на ломти. Были проведены уже три симуляции. Четвёртая показывала, как субстанция разветвлялась между извилинами мозга тончайшими побегами, которые местами проникали внутрь серого вещества.
— Теория такова, — сказал Эневек, взглянув на Оливейра. — Допустим, ты кухонный таракан…
— Спасибо, Леон. — Оливейра подняла брови, что придало её лошадиному лицу ещё более вытянутый вид. — Ты всегда найдёшь, как польстить женщине.
— Кухонный таракан без разума и творчества.
— Продолжай в том же духе.
Фенвик засмеялся.
— Ты подчиняешься только рефлексам, — невозмутимо продолжал Эневек. — Для нейропсихолога управлять тобой — плёвое дело. Для этого достаточно контролировать твои рефлексы и вызывать их по своему усмотрению. Это как протез. Главное — знать, где кнопка.
— А они не пробовали обезглавить таракана и приставить ему другую голову? — спросил Форд.
— Был такой эксперимент. Одному таракану оторвали голову, другому лапки, а потом соединили их центральные нервные системы. Таракан с головой управлял двигательным аппаратом другого. Простые создания — простые процессы. В другом эксперименте они попробовали нечто подобное с мышами. Трансплантировали мыши вторую голову. Она жила на удивление долго, несколько часов или дней, и обе головы функционировали исправно, но управление сильно осложнялось. Мышь бежала, но не всегда туда, куда первоначально задумала, и через несколько шагов просто падала.
— Фу, гадость, — пробормотала Оливейра.
— Это значит, управлять в принципе можно любым животным. Но чем оно сложнее, тем труднее навязать ему чужую волю. Что ты сделаешь в этом случае?
— Я попытаюсь сломать его волю и редуцировать его до уровня кухонного таракана. У мужчин это срабатывает, если, например, нагнуться перед ними без трусов.
— Правильно. — Эневек улыбнулся. — Поскольку люди и тараканы не так далеко ушли друг от друга.
— Некоторые люди, — заметила Оливейра.
— Все. Хоть мы и гордимся своим свободным разумом, но он свободен лишь до тех пор, пока не нажмёшь на определённую кнопку. Например, на центр боли.
— Это значит, что те, кто разработал желе, должны очень точно знать, как устроен мозг кита, — сказал Фенвик. — Ведь нужно знать, какие центры стимулировать.
— Это можно выяснить, — сказала Оливейра. — Вспомни о работе Джона Лилли.
— Да, — кивнул Эневек, — Лилли был первым, кто имплантировал электроды в мозг животных, чтобы возбуждать центры боли и удовольствия. Он доказал, что можно целенаправленно внушить животному радость или боль, ярость или страх. Обезьянам, заметьте. И это было ещё в 60-е годы!
— Всё хорошо, — сказал Форд, — когда ты кладёшь обезьяну на операционный стол и вживляешь электроды куда хочешь. Но ведь желе внедрялось китам через ухо. Даже если ты загонишь такую штуку в череп кита, откуда тебе знать, что она там распределится нужным тебе образом и… ну, нажмёт на нужные кнопки?
Эневек пожал плечами. Он был твёрдо убеждён, что субстанция в головах китов делала именно это, но не имел ни малейшего представления, как она это делала.
— Может, кнопок не так уж много, — задумался он. — Может…
Дверь открылась, заглянул кто-то из лаборантов:
— Доктор Оливейра? Вас требуют в закрытый бокс. Срочно.
Оливейра оглядела коллег:
— Кто со мной?
Закрытая лаборатория
Вертолёт Йохансона приземлился около института, когда крабов уже доставили туда. Ассистент долго вёл его по подземным коридорам и открыл тяжёлую дверь под световым табло, предупреждающим о смертельной опасности. Йохансон оглядел учёных и обслуживающий персонал закрытого блока. Он узнал Роше, Эневека и Форда. Оливейра и Фенвик разговаривали с Рубиным и Вандербильтом. Заметив Йохансона, Рубин подошёл и пожал ему руку:
— У нас не было случая перемолвиться словом. Вы непременно должны рассказать мне об этих червях… — Рубин указал на стальную дверь: — Совсем недавно здесь были склады, но армия быстро оборудовала герметичную лабораторию. Высший стандарт надёжности.
— Вы тоже пойдёте туда? — спросил Йохансон.
— И я, и доктор Оливейра.
— Я думал, эксперт по ракообразным у нас Роше.
— Тут каждый — эксперт по всему. — К ним подошёл Вандербильт и по-простецки ударил Йохансона по плечу. От церэушника попахивало потом. — Наши яйцеголовые решили собрать в одну пиццу специалистов всех мастей. А уж на вас Ли просто помешалась. Она бы коротала с вами дни и ночи, лишь бы разузнать, что вы там себе думаете. — Он рассмеялся. — Или, может, ей ещё чего надо, а?
Йохансон ответил ему холодной улыбкой:
— Почему бы вам не спросить у неё?
— Уже спрашивал, — невозмутимо сказал Вандербильт. — Боюсь, мой друг, вам придётся смириться с тем, что она действительно интересуется только вашей головой. Она считает, что вы что-то знаете.
— Ей показалось.
Вандербильт оценивающе оглядел его:
— Неужто не завалялось какой-нибудь любопытной теории?
— Я и вашу теорию нахожу достаточно любопытной.
— Да, ничего, пока не появилось лучшей. Сейчас вы отправитесь за стальную дверь, доктор. Подумайте о том, что у нас в Америке называют синдромом войны в Персидском заливе. В 1991 году Америка оценивала свои потери в Кувейте как очень небольшие, но впоследствии четверть всех участников заболела загадочным недугом. Он оказался более мягкой формой того, что вызывает Pfiesteria. Потеря памяти, проблемы с концентрацией, повреждение внутренних органов. Мы подозреваем, что люди подцепили какую-то заразу, — они были поблизости, когда взрывали иракские запасы оружия. Тогда мы грешили на зарин, но вполне возможно, что иракцы разработали и биологический возбудитель. Патогенами располагает половина исламского мира. Ничего не стоит путём генетических манипуляций превратить безобидные бактерии или вирусы в маленьких киллеров.
— Вы считаете, мы имеем дело именно с ними?
— Я считаю, неплохо бы вам посадить тётю Ли к себе в лодку. — Вандербильт подмигнул ему. — Между нами, она слегка чокнутая.
— Я не заметил.
— Смотрите, я вас предупредил.
Оливейра указала на стальную дверь:
— Приступим к делу. Роше, Йохансон и Рубин.
— А я? Разве вам не нужен телохранитель? — ухмыльнулся Вандербильт.
— Очень трогательно, Джек. — Она оглядела его. — К сожалению, костюмы вашего размера все заняты.
Они вчетвером прошли в первое из шлюзовых помещений. Система была задумана так, что шлюзы перекрывались по очереди. С потолка смотрела камера. У стены висели четыре ярко-жёлтых защитных костюма с прозрачными шлемами, перчатками и чёрными сапогами.
— Обычно мы сперва инструктируем по технике безопасности, — сказала Оливейра, — но сейчас на это нет времени. Костюм — это треть вашей защиты. На его счёт можете не беспокоиться. Он сделан из запаянного поливинилхлорида. Остальные две трети — это осторожность и внимание.
Йохансон надел жилетку, задача которой состояла в том, чтобы равномерно распределять внутри скафандра вдуваемый воздух.
— Воздух вводится так, что внутри создаётся повышенное давление. Важно, чтобы тяга была от вас наружу. Избытки выходят через вентиль. Подачу воздуха можете регулировать сами, но нужды в этом нет.
Облачившись в костюмы, они вошли во второй шлюз. Йохансон услышал приглушённый голос Оливейра и отметил, что теперь связь идёт по радио.
— В лаборатории давление, наоборот, понижено. Чтобы ничто не проникло наружу. Пол из непроницаемого бетона, окна с бронированными стёклами. Никаких стоков отсюда нет, отработанная вода стерилизуется здесь же. С внешним миром мы сообщаемся по радио, по факсу или через компьютер. Каждый уголок оборудован видеокамерой.
— На случай, если кто откинет копыта, чтобы видео осталось на память, — раздался в громкоговорителе голос Вандербильта.
Йохансон увидел, как Оливейра закатила глаза.
В своих костюмах, подсоединённых к шлангам, они походили на космонавтов, высадившихся на Марсе. Лаборатория напоминала кухню ресторана: с холодильными камерами и белыми подвесными шкафами. У одной стены стояли ёмкости с замороженными в жидком азоте вирусными культурами и другими организмами. Всё внутреннее оборудование имело скруглённые края, чтобы невзначай не порвать защитный костюм. Оливейра показала кнопки тревоги, подвела всех к столу и открыла ванночку.
В воде безжизненно плавали маленькие белые крабы.
— Гадость! — вырвалось у Рубина.
Оливейра взяла металлическую лопатку и потрогала ею по очереди всех животных. Ни одно не пошевелилось.
— Дохлые.
— В путь, по словам Ли, они отправились живыми, — сказал Йохансон и нагнулся, внимательно рассматривая крабов. — Вон тот, слева, вроде дёрнул лапкой.
Оливейра выложила краба на стол. Он несколько секунд сидел тихо, потом внезапно побежал к краю стола. Оливейра вернула его назад. Краб не сопротивлялся, но когда его отпустили, снова попытался бежать. Она повторила эту процедуру несколько раз, потом положила краба назад, в ванну.
— Есть уже какие-нибудь соображения? — спросила она.
— Я должен заглянуть ему внутрь, — сказал Роше. Рубин пожал плечами:
— Кажется, ведёт себя нормально, но вид мне незнаком. А вам, доктор Йохансон?
— Нет. — Йохансон немного подумал. — И ведёт он себя ненормально. Ему полагается воспринимать лопатку как противника. Он должен был раскрыть клешни и делать какие-то угрожающие жесты. На мой взгляд, моторика у него в порядке, а сенсорика нет. Как будто…