– Что случилось? – жалобно спросила она, но собравшиеся молчали.
– Что-что… Ты пыталась меня сбросить, – угрюмо проговорил прилипало, – да только, ха-ха, тебе это не удалось. Ты вообще неудачница.
Эа не помнила, как выполняла чудесное вращение. В голове без конца кружились черные и белые манты и та ужасная мысль, которую они вложили в ее голову.
ВЫРВИСЬ ЗА ПРЕДЕЛ!
Едва шевеля плавниками, старейшины подплыли ближе, очень осторожно. Они чувствовали, что Эа в панике. А она чувствовала их любовь, протянутую к ней, но не могла понять причину. Внутренний слух уловил уродливое ворчание, громче и ближе, как будто огромный морской змей подбирался к ней по дну. Малыши начали плакать. Они уловили опасную перемену в воде. Оба полушария мозга Эа вспыхнули, как будто она застряла между сном и бодрствованием.
Прилипало снова ударил ее хвостом.
– Перестань, идиотка! Иди к ним! Эй, не туда!
Эа повернулась и уплыла. Ее жгли вина и стыд, только непонятно, из-за чего. Она сделала что-то плохое, и она была нечиста.
«Вырвись за предел».
Ничего такого она еще не сделала, вот же они все, вся ее стая, но этот ужасный приказ таил в себе угрозу. Чтобы остаться здесь, с семьей, нужно отказаться от него, забыть. Эа ненавидела себя, как никогда раньше. И в этот момент все стало ясно. Манты не благословили, а прокляли ее.
– Я ухожу. – Эа спокойно отщелкала это, пока плыла по лагуне. Не было страха в ее голосе, как не было изумления и горя в ответных щелчках, когда народ понял, что она имела в виду. Ее тело двигалось само по себе, унося ее испуганное сердце прочь от семьи. Они следовали за ней, некоторые уговаривали не уходить, напоминали, что ни одному дельфину не удавалось выжить в океане в одиночку, что они любят ее, что бы там ни случилось.
Последние щелчки заставили Эа плыть быстрее. Ничего она больше не хотела слышать. Только бы боль внутри наконец вырвалась наружу и убила ее. Какое облегчение, что больше не надо притворяться. Да, она сумасшедшая, нечистая, недостойная. Вот почему к ней пристал прилипало, вот почему манты ее прокляли. Она уйдет, чтобы спасти стаю. Наверное, она всегда этого боялась, потому и Исход представлялся ей таким ужасом. Это ее судьба. Эа плыла все быстрее, торопясь достичь Края, чтобы не слышать криков семьи, зовущей ее обратно. Никому в океане не выжить в одиночку, но вот она уходит. Она выполнит приказ мант. Смерть где-то рядом. Собравшись с духом, Эа вышла в океанский простор.
14Губан с Вершин
Вдалеке, прямо за границей дома афалин, начиналась глубокая океанская впадина. Со дна поднимались семь подводных вулканических конусов разной высоты; вершина самого высокого не дотягивалась до поверхности всего лишь на двадцать метров. Из трещин в стенках конусов время от времени вырывалась горячая вода, напитанная серой; окрестности казались мертвыми, хотя даже здесь существовала какая-то примитивная жизнь. Разведчики афалин, прогнав народ Лонги, обследовали котловину и выяснили, что вода здесь обжигает, а рыбные запасы скудны. Миграционные пути проходят далеко, и вообще местность плохая. Даже океанские демоны, после того как нанесли вулканические конусы на свои навигационные карты, убрались отсюда.
С геологической точки зрения подводный вулкан представлял собой незаживающую рану на дне, да и возник он не сам собой, а в результате того же непредставимого события, которое испарило целый атолл. Вулканические конусы еще не успели обрести стабильность, они продолжали расти и со временем изменили характер океанских течений. Здесь со дна продолжал бить глубоководный горячий фонтан.
Последняя конвульсия моретрясения бросила здоровенного губана-наполеона[13] прямо на черные шипы, которыми обросли конусы. Это был знатный самец, судя по величине шишки на лбу. Тем незавиднее казалась его судьба – погибнуть в этих неприятных водах и даже после смерти продолжать разлагаться, поскольку некому было объесть его мощное тело.
Впрочем, и сам Губан хотел умереть. Некогда он был самцом хоть куда, содержал большой гарем, но кончилось тем, что он всех подвел. Когда буря настигла его и бросила на скалы, он решил, что океан смилостивился над ним, потому что был слишком измотан и удручен тем, что не мог найти своих сородичей. А ведь он должен был защищать своих самок, присматривать за остальными самцами. И вдруг они все разом исчезли, вот только что были, а потом пропали, и куда их занес ураган – неведомо.
«Все мои были тут, а потом их не стало».
Все это случилось прямо у него на глазах. Его замечательный веселый народ с удовольствием кормился и спаривался, а потом какая-то невероятная сила сдавила их, скомкала в чудовищную массу, закрутила смерчем, бросила вверх – и все исчезло.
«Где-то здесь, они должны быть где-то здесь».
Для чего же еще он остался жив, если не для того, чтобы отыскать их. И Губан искал. Еды не видно, океан устрашающе пуст. Когда по прошествии целых двух лун он так и не отыскал ни следа своих сородичей, воля продолжала гнать вперед исхудавшее тело, но сердце начало слабеть.
«Для вожака – долг или смерть: либо защищать свою стаю, либо, если не сумел, погибнуть. Тогда ты лжец, трус, неудачник…»
По этому кругу и ходили без конца мысли Губана. Но кто может противостоять океану с его невероятными бурями? С позорным облегчением Губан прекратил поиски.
Подводная волна толкнула его в щель между конусами, глубокая царапина на боку стала неприятным напоминанием о том, что он все еще жив. Свежую рану ожгло серной водой, но гораздо хуже было отчаяние от того, что он остался в живых. Огромный плавательный пузырь губана исторгал яростные звуки, и они многократным эхом отразились от стен его черной вулканической тюрьмы. Он забился, словно продираясь сквозь щупальца ядовитой медузы, и тут заметил крупную знакомую чешуйку, зацепившуюся за кривой черный выступ. На мгновение его сердце подпрыгнуло от надежды – он решил, что нашел кого-то из своего народа, но почти сразу понял, что обманулся, чешуйка оказалась его собственной. Это он сам отметил место, где прошел.
Теперь уже осторожно Губан выбрался из черного лабиринта и выбрал одно из течений. Впрочем, на вкус все они казались отвратительными. Вернувшись к вершине, он обнаружил, что вода и здесь оставляет болезненные ощущения, но все-таки на вкус стала чище. В голове прояснилось. Это взбесило Губана, потому что он все еще хотел умереть. Впрочем… здесь, на вершине, хорошее убежище, пожалуй, самое неприступное место в пустынном океане, и почему он должен пренебречь им? Зачем ему опять скитаться без толку, в поисках того, чего нет? Может, стоит остаться здесь и дать себе умереть от голода? Для него ли такой жалкий конец? В былые дни у Губана был очень хороший аппетит. Скитания сказались на нем самым прискорбным образом. Но чужие воды привели его в чувство. Раз тело продолжает цепляться за жизнь, значит, ему надо есть. Накатил голод.
В трещине булькало. Между вершинами конусов падал столб света. Губан смотрел вниз, в клубящуюся черную воду, где наверняка скрывались монстры. Вода представлялась ему живой и злой. Если бы у него хватило мужества, он нашел бы там свою смерть. Преодолевая страх, Губан бросился ей навстречу.
Не пройдя и четверти намеченного пути, Губан потерял сознание от жары. Затем восходящие потоки вынесли его наверх, в более прохладную зону, и он пришел в себя, наткнувшись на уступ. Перед глазами оказался ярко-желтый нарост водорослей, пушистый и выглядевший вполне здоровым. Он набросился на него, как самая жадная самка из былого гарема. Он до тех пор скреб уступ большими белыми резцами и заглатывал пищу, пока не остался лишь голый камень. Желтые водоросли прекрасно приспособились к местным условиям, и Губан, голодавший несколько дней, впервые почувствовал себя более или менее сытым.
Перед глазами перестала плавать мутная пелена, вызванная голодом. Он заметил крошечных прозрачных креветок – их выдавал только ярко-голубой кишечник. На вкус они оказались малосъедобными, но сил явно прибавили. А потом он увидел целую россыпь морских звезд, больших уродливых черных существ с таким количеством шишек и шипов, что поначалу он решил, что это часть вулканических конусов, к которым они цеплялись. Когда он начал отдирать их от камня, звезды извергли ядовитую черную жидкость. Ну что же, какая-никакая еда, и в крайнем случае сойдет за оружие. Губан жрал их, пока не наелся.
Водоросли, креветки, морские звезды. Раньше он, вожак большой стаи, оставил бы эту еду самкам и слабым самцам, а сам либо охотился на рыбу, либо демонстрировал силу своих зубов на самой толстой раковине моллюска. Теперь нет никого, перед кем стоило бы доказывать свое превосходство.
Вообще никого. Губан больше не владыка, не король для своих подданных. Нет двора, нет красивых самок, готовых танцевать, лишь бы он обратил на них внимание. Он не знал, как долго находится в этой черной крепости. Думать получалось плохо. Кажется, он нырял, даже не один раз, видел лучи солнца, проникавшие в полдень между конусами. И зачем ему это знание? Места обитания черных морских звезд известны; где находится расселина, облюбованная тучами крошечных креветок с голубыми прожилками, тоже понятно. А еще желтые водоросли… Дни проходили в темных и смутных мыслях, горьких и злобных упреках самому себе, проклятиях и оскорблениях, вызванных тем, что ему предстоит умереть трусом. Красочная расцветка собственных плавников, когда-то говорившая о его высоком ранге, теперь выдавала в нем самозванца. Губан не отказался бы от сна, но истощенное тело взяло верх над разумом.
Как и все доминантные самцы своего народа, Cheilinus undulatus, великий губан-наполеон – ныне Губан Вершин – когда-то был самкой. Это чудесное природное явление, священная тайна, изредка открывалось некоторым самкам только в том случае, если погибал владыка стаи. Тогда они готовились пройти Переход, но сначала, прежде чем претендовать на звание вожака, им предстоял ритуальный бой друг с другом. Так выбирали самого сильного, самого великолепно одетого нового владыку, а другие, не прошедшие отбор, так и оставались в переходной стадии. Губан с Вершин испытал самую радикальную гормональную трансформацию, и его новый пол ни у кого не вызывал сомнения.