Как и при любом перерождении, он начисто забыл собственный опыт. Воспоминания начинались с того момента, когда он вынырнул из какой-то темной щели и услышал гомонящих возбужденных самок. А вскоре неподалеку обнаружились три худосочных претендента на роль доминантных самцов. Губан только презрительно выпятил свои изумительные новые плавники, и кандидаты смутились. Теперь он обзавелся мощным хвостом и с удовольствием ощущал, как новое тело подпрыгивает в воде при каждом гребке. Свою огромную новую голову с массивной шишкой он мог оценить только по тени на песке, но прекрасно чувствовал силу в мышцах.
Новопревращенный Губан тяжело посмотрел на самозванцев, еще совсем недавно доминирующих самок стада. После смерти престарелого владыки все они превратились в самцов. Однако с первого взгляда любому становилось ясно, что большой губан-наполеон – самый яркий, самый смелый представитель вида, которого количество тестостерона безоговорочно поставило на вершину иерархической лестницы.
Биохимия прочих самок сохраняла их пол стабильным. Теперь они собрались полукругом понаблюдать за ритуальной защитой претензии на верховенство. Их восхищало то, как губан бодался и издавал грозные звуки своим новым плавательным пузырем. Казалось, даже кораллы подрагивают от его свирепого сексуального рыка. Конечно, перед ними был новый Владыка Рифа.
А теперь все это позади. На протяжении нескольких прекрасных лун он ел досыта и снисходительно наблюдал огромными глазами, обведенными оранжевыми и синими кругами, как его хорошенькие самки похотливо танцуют, пытаясь привлечь его внимание. Ему нравилось слушать, как самки перечисляют его достоинства. Их плавники трепетали, когда он проплывал среди них, все ждали Великого Нереста, океанского праздника любви. Он должен был наступить в полнолуние, когда кораллы, актинии, двустворчатые моллюски и рыбы все вместе испытывают свой ежегодный оргазм, а океан пульсирует и радуется, обещая новую жизнь самым сильным и удачливым и обильную пищу для всех. Во время Нерестовой Луны Губан не делал различия между самками, он извергал струи спермы прямо в их гущу, и только затем другие самцы могли последовать его примеру. Вода в ярком лунном свете кипит желанием и жизнью, а он, владыка, охраняет свою стаю. Прочие самцы, подражая ему, тоже стоят на страже, но на самом деле лишь оттеняют его славу. А без их зависти какое же удовольствие быть главным?
Наверное, в том, что случилось потом, была его вина. Может, он неправильно понял прилив, может, ошибся в счете лунного цикла или плохо знал язык кораллов; во всяком случае, это он привел стаю на исконное место нереста предков именно в тот день. Он снова и снова возвращался в памяти к тем временам, когда самки красиво мчались вперед среди коралловых цветов, которые тоже трепетали в ожидании предстоящего оргазма. Даже кораллы подвластны лунному циклу. Казалось, сам океан сладострастно выгибается в эту волшебную ночь.
Даже здесь, в одиночестве, среди черных пиков, Губан содрогнулся от одной только памяти о сексуальном трепете, охватившем его. Мыслями он снова был там, в залитых лунным светом водах, куда прибывали новые и новые группы его сородичей. Он зорко присматривал за своими самками и готовился… Нет, прежде времени он не позволит себе взорваться от переполнявших его чувств. И эти самки будут не первыми и не последними. Разные племена губанов шли и шли к традиционному месту нереста. Они собирались для оргиастического обряда радости, уверенные, что в эту единственную ночь никакой Странник не посмеет нарушить великий праздник.
Океан кишел разными красивыми рыбами, их жабры сочились веществами, которые выделяли их возбужденные тела. Энергия взвихряла и освещала воду. Рыбий народ беззаботно напевал, болтал между собой, и вдруг все разом замолчали. Луна достигла апогея. Вода дрогнула, и первый коралл выпустил струю икры. Океан стремительно наполнялся спермой и яйцеклетками, и губаны присоединились к общей вакханалии.
Самки всех племен устремились к сияющей луне, самцы, возглавляемые владыками, последовали за ними. Сперма переполняла Губана, когда его прекрасные самки ринулись к поверхности, чтобы извергнуть тучу икры. Охрана Губана влилась в огромную рыбью толпу, прокладывая дорогу своему повелителю. Губан уже изготовился метнуть струю спермы в концентрированную массу яйцеклеток, когда по лику луны скользнули три длинные черные тени.
Дальше началось то, чего не было никогда. Море словно сжалось вокруг массы самок и владык, успевших подняться за ними. Но теперь уже никто не обращал внимания на нерест. Началась паника. Рыбы беззвучно кричали, толкали соседей и все больше сбивались в одну огромную стаю. Губан обезумел от ужаса, когда на его глазах гигантский рыбий ком поволокла куда-то некая сила, природа которой оставалась непонятной. Теперь уже не сперма и яйца – кровь наполнила воду. До Губана явственно доносились звуки ломающихся костей, треск рвущихся внутренностей, а рыбы все кричали и кричали, моля о спасении.
Губан заметался, пытаясь остановить это необъяснимое движение, но с таким же успехом он мог бы попытаться остановить луну в небе. Вот теперь в воде стал нарастать ужасающий грохот. Губану показалось, что он видит тонкие черные стрелы, впивающиеся в бока его народа. А потом они все исчезли. Все. Сдавленные вместе какой-то злой силой, тянущей их в небо. Губан отчаянно рванулся вперед, все еще не веря, что все эти тысячи, только что радостно плававшие вокруг, все до единого, исчезли без следа. Все, кроме него. Вода оглушительно рычала, но звук становился все слабее. Луна в шоке изумленно посмотрела вниз. Океан успокоился. Губан остался один.
Он не знал, сколько лун провел в поисках, прежде чем оказался здесь. Он был уверен, что смерть лежит в одной из щелей среди черных конусов, но не знал, как до нее добраться. Были дни, когда жар со дна не поднимался совсем, а в иное время накатывал яростными волнами, – но он был слишком далеко. А может, он уже притерпелся к здешним условиям. Ныряя, он больше не терял сознания. Вместо этого возникало ощущение, что его облизывает огромный горячий язык. Больно, но вместе с тем и приятно. Эта боль стала его постыдным удовольствием.
Несомненно, он заслужил смерть, только надо найти к ней другой путь. Можно, конечно, броситься на обломанный черный шип скалы и пронзить себя. Но если не получится убить себя сразу, рана привлечет акулу. И все же он трусливо обрадовался, когда шип втянулся, так что он не смог его найти. Губан смотрел на темные шпили вокруг, но видел только риф, покинутый давным-давно. Он проплыл много миль, от ярких шумных ярмарок на одном конце до унылых и пустынных регионов, где от древних коралловых городов остались лишь белые руины. Риф остался где-то там, в памяти, а он все бродил по просторам океана в поисках своего народа. Не обращая внимания на опасность, он все звал своих красавиц, своих рыцарей и оруженосцев, хоть кого-нибудь, кто бы его услышал. Он даже горестно призывал акул, чтобы пришли и схватили его, но ему суждена была другая мука – оставаться в живых.
И однажды он услышал незнакомый звук, словно лопнула какая-то перепонка между его слуховыми камерами. Далекий шум, грубое жужжание и стрекотание многих сотен тел. Инстинктивно Губан отшатнулся. «Дельфины, хищники», – подумал он. Их грубые голоса звучали почти на пределе его восприятия. Губан не знал, опасаться ему или радоваться.
15Справедливость
Звук, который услышал губан, действительно издавала стая афалин. Деви категорически запретила упоминать даже имя Яру, но подробности о ее телесных повреждениях постепенно становились известны всем, и теперь каждая самка в стае знала, что Яру несколько раз изнасиловали. Также говорили, что эти четверо молодых отморозков не раз обижали и других членов стаи. Пересуды самок не стихали, возмущенный ропот нарастал, да так, что командиры звеньев временами не слышали собственных команд. Деви пришлось поговорить с господином Ку от имени всех самок стаи. Она не хотела, но отлично понимала, что, если этого не сделать, ее власти придет конец. С другой стороны, она не могла не думать о том, как враждебно воспримет подобный разговор владыка Сплит, чей сын был одним из преступников.
Лорд Ку выслушал ее с тяжелым сердцем. Малозаметные самки и раньше, бывало, подвергались насилию со стороны самцов, не способных содержать гарем. Это можно было считать естественными издержками поддержания власти. Но эти четверо изнасиловали одну из жен Первого клана, поправ священную мужскую иерархию, к которой они надеялись со временем присоединиться. А это уже вызов политической структуре общества. Значит, следовало устроить показательную порку.
Четверку окружили. Противореча друг другу, они всячески отрицали свою причастность к произошедшему. По их словам, они изо всех сил старались удержать вместе тупое стадо отстающих, но безуспешно.
– Почему «безуспешно»? – спросил владыка Ку, подплыв вплотную к ним.
Такие молодые, сильные… Жаль, что придется так поступить… Все молчали. Тишина длилась и длилась. Четверо наконец поняли, что на них сосредоточено внимание всей стаи.
– Я правильно понял, что вы были бы не прочь содержать мой гарем? Собрались захватить власть?
– Нет! – Четверо подростков только сейчас начали понимать, что происходит. Нет, ни в коем случае, они совершенно не это имели в виду, и вообще это все случайно получилось… Они приводили еще множество жалких оправданий, они уже не отрицали своей вины, они готовы покаяться… Они избрали неправильную тактику. Уж лучше бы они стояли на своем и продолжали все отрицать. А теперь… Теперь они видели перед собой молчаливую стену сородичей, причем подавляемая пока ярость самок была страшнее презрительного молчания самцов. В ответ на всеобщее осуждение четверо разозлились и начали жаловаться на несправедливость: дескать, они сильны и молоды, они могут стать владыками, так почему же им отказывают даже в таком невинном удовольствии, как удовлетворение своих сексуальных потребностей?