– Кабаны… – негромко сказал Пузырь. – Бля буду…
– Будешь, точно будешь, – подтвердил Игоша, не отрываясь от дела: выпутывал из сети подлещика, рядом шевелили жабрами еще два. Кабанами этих подтощалых недомерков можно было назвать только с изрядного перепою. А они с Пузырем хоть и врезали вчера по водочке, но умеренно.
– Да ты, ёптыть, бо́шку-то поверни! – заорал Пузырь, отчего-то шепотом. Трудно орать шепотом, но Пузырь сумел.
Игоша повернул – недовольно. И аж выпустил из рук и сеть, и подлещика.
В предрассветном тумане смутно виднелись массивные силуэты, рассекавшие воду. Похоже, и впрямь кабаны.
– Три… Четыре… – считал вполголоса Пузырь. – А вона еще поотставших два… Цельная стая… Мяса-то…
– Может, подгребем? – загорелся Игоша. Он был охоч до халявного мяса. И до халявной рыбы. И до халявной водки. И вообще до халявы.
– Подгребешь – и что? – остудил его пыл Пузырь. – За ушком ему почешешь? Или веслом по кумполу?
Весла на их надувной лодке и в самом деле стояли несерьезные – пластмассовые, с вихлючими тонкими лопастями. Где уж тут по кумполу…
– Может, сетью накрыть? – не сдавался Игоша. – Мелкого какого? Подсвинка?
– Не егози… Пока ты сеть с воды выберешь, они уж на берегу будут. Да и была б наготове – он те бо́шкой мотнет, клыком борт вспорет, – и открывай, ёптыть, купальный сезон.
Игоша понуро вздохнул, глядя, как исчезают, растворяются в тумане халявные окорока и карбонат.
– Видать, на острове их каком подтопило, – рассудительно сказал Пузырь. – По льду зашли, а теперь обратно.
– Может, с того берега? – предположил Игоша.
– Да нет, далековато плюхать от куратов, – усомнился Пузырь.
И в самом деле, Нарвское водохранилище, вобрав воды и Наровы, и Плюссы, раскинулось здесь широко, привольно, – до дальнего, эстонского берега километров пятнадцать будет, а то и больше. Вплавь действительно далековато.
– Хорош пялиться, уплыло́ мясо, – подвел итог Пузырь. – Давай сеть… Ах ты, ёптыть, раззява!
Потом они долго переругивались, кто виноват: Игоша, упустивший сетку, или Пузырь, отвлекший его внимание на дурацких кабанов. Потом еще дольше нашаривали «кошкой» опустившуюся на дно снасть – утренний ветерок отнес изрядно в сторону легкую лодку. Нашарили, продолжили выбирать рыбу – улов не сильно радовал, массовый ход леща, ради которого и выбрались на рыбалку приятели, отчего-то запаздывал.
Побултыхали к другим сетям, стояло их у Игоши с Пузырем чуть ли не полкилометра общей погонной длины. Возились долго – рассвело окончательно, туман рассеялся.
– Глянь-ка, – сказал Пузырь, когда они причалили к подтопленной луговинке, – никак тут вся стая ихняя на берег выбралась…
– Понимал бы ты чё, – откликнулся Игоша. – Стая у волков, а у кабанов – стадо!
Однако, как скопище кабанов не назови, стаей ли, стадом ли, – на топкой грязи виднелись многочисленные следы, оставленные явно не сапогами двух приятелей-рыболовов.
Пузырь – на сей раз была его очередь – потащил садок к палатке, стояла она ближе к лесу, где чуть повыше. Особо не надрывался, но худо-бедно килограммов десять за утро взяли.
Игоша же выволок лодку на берег – оставляли ее здесь же, место глухое, никто не тронет. Потом заинтересовался следами, вздыхая про себя: знать бы загодя, что именно здесь кабаны причалить решат… Уж сообразили бы тогда какую-нибудь петлю, или яму-ловушку выкопали бы. Хотя нет, выкопать тут едва ли светит, – место топкое, чуть лопатой ковырнешь – ямка тут же водой заполняется.
«Потопталось мясо, да и в лес подалось, ищи-свищи…» – разочарованно подумал Игоша, разглядывая расплывшиеся, заполненные водой вмятины. А потом вдруг застыл, как Робинзон Крузо, обнаруживший на песке след босой ноги дикаря-людоеда.
След, столь поразивший Игошу, отпечатался не на песке, на такой же грязи, однако на чуть более высоком месте – и не расплылся, не заполнился водой, не потерял четкость очертаний…
Не босая нога. И не кабанье копыто. Лапа.
Натуральная лапа с пятью длинными когтями, глубоко вдавившимися в грунт. Размеры впечатляли.
«Волки, не кабаны?» – неуверенно подумал Игоша, следопытом он был неважным. Других зверей с этакой лапкой тут не водится. Вроде бы…
Нет, ерунда… Хоть и туман, а видно ж было: плывущие туши слишком массивные для волков. И слишком темные, почти черные…
Тогда один волк… Ну да, засек серый хищник издалека, с другого края затона, как свинина на берег выбралась, потом добрался сюда и пошел дальше по следу.
Пузырь что-то крикнул от палатки. Игоша даже подозревал, что именно: кончай, мол, филонить. С уловом, дескать, разобраться надо, что-то на уху почистить, остальное засолить…
Он лишь отмахнулся, не стал перекрикиваться через всю луговину. Искал подтверждение своей логичной и непротиворечивой версии о волке, преследовавшем кабанов. Высматривал качественный отпечаток раздвоенного свиного копыта.
Но высмотрел нечто вовсе уж несуразное…
Четкий след оставил не кабан. И не волк, – хоть и когтистая лапа, но по длине ту, первую, вдвое превосходит. Размером с подошву сапога Игоши, а то и побольше…
Медведь? Вроде больше некому…
Полная ахинея получается. За дикими свиньями волк, за волком медведь… Следующим кто будет?
А не Пузырь ли тут, случаем, развлекался? Следы палочкой изображал?
Придумать причину, способную подвигнуть дружка на столь глупое занятие, Игоша не успел. Пузырь, легок на помине, от вида бездельничающего приятеля вовсе на говно изошел: завопил, будто резали.
Да иду уж, иду… – Игоша пошагал к палатке.
Пузырь завопил совсем уж дико. Затем истошный вопль смолк – резко, неожиданно.
Игоша сбился с ноги, увидев, как заваливается палатка, как растяжки одна за одной выдергивают из земли колышки…
А внутри, под обвисшей синей тканью, происходило какая-то странная возня, совершенно непонятная, никак не мог ворочающийся Пузырь…
Мысль осталась незаконченной. Игоша развернулся и молча понесся к воде. К лодке. Бежал так, как не бегал ни разу в жизни.
Несся абсолютно бездумно – размышлять о том, что за огромная косматая тварь вымахнула из кустов и понеслась к нему громадными прыжками, Игоша не хотел. Хотел лишь одного – столкнуть лодку на воду и отплыть как можно дальше.
Он успел, он почти успел… Тварь передвигалась гораздо быстрее, но Игоша имел хорошую фору. Короткий оглушительный рев лишь подстегнул, добавил прыти.
Игоша навалился на лодку. Слышал мягкие прыжки за спиной. Затылком ощущал приближение смерти.
Лодка соскользнула на воду. Игоша навалился на пухлый надувной борт, изо всех сил оттолкнулся ногами от берега. И тут его цапнуло – легко, несильно… Опоздала, сука! Лишь скользнула по сапогу зубищами…
Покачиваясь, лодка отплывала все дальше, постепенно теряя полученную от толчка инерцию. Сердце билось бешено, гнало адреналин в кровь. Мышцы, внезапно перешедшие от дикого напряжения к полному покою, рвались не то продолжить бег, не то заняться еще чем-то…
С берега доносились гнусные звуки – словно громадная собака трепала громадный тапок. Смотреть туда Игоша не хотел.
Ноги полоскались в ледяной воде, он перетянул себя через борт, попытался шагнуть к скамейке, взяться за весла, – и вдруг шлепнулся, растянулся на податливой резине…
Сел, ничего не понимая. Опустил взгляд. И широко разинул рот, словно собирался испустить дикий крик, да так и не испустил…
Сапог, по которому прошлись зубы твари, снизу заканчивался рваным срезом голенища. Дальше ничего не было.
И боли не было…
И крови…
И ступни тоже.
Через несколько бесконечных мгновений кровь хлынула – как из шланга, упругой алой струей. И тогда Игоша заорал.
Он не видел, как с берега метнулась в высоком длинном прыжке мохнатая бестия, – вопил, уставившись на красную лужу, разлившуюся по резиновому днищу…
Лодка встала на дыбы, черпанула кормой воду. Воздух с тугим шорохом рванул из располосованных баллонов. Дикий вопль смолк на самой пронзительной ноте…
…Тварь выбралась на берег, отряхнулась совершенно по-собачьи. Вода успокоилась, ветер постепенно относил в сторону полузатопленную лодку.
На поверхности медленно ширилось и бледнело кровавое пятно.
Глава четвертая. На какие неожиданности можно напороться в сельских домиках
Первый раз такого вижу, а еще верил ему, как отцу родному…
1.
Людмила не поняла ничего.
Удар в плечо, она падает, что-то шумно рушится, над головой грохочет…
«Выстрелы…» – отрешенно думает она. И удивляется, что не больно…
Потом она оказалась на ногах – не помня и не понимая, как. Плечо и грудь болели, но крови не было. Звуков в окружающем мире тоже не было, лишь эхо выстрелов перекатывалось в ушах.
Она стояла неподвижно, оцепенело. Только делала судорожные глотательные движения…
Человека, стрелявшего в них, рядом не оказалось. Ее собеседника – тоже. Стол, стулья и огромный зонт с рекламой весьма известного сорта пива, – валялись, опрокинутые. Девушка-бармен, и парочка посетителей, и все прохожие с тротуара, – куда-то делись. Людмила была одна. Вокруг – тишина и спокойствие. Странное спокойствие. Мертвое.
Потом звуки вернулись в мир.
И все завертелось.
Человек, которого она знала как Максима, выскочил из-за опрокинутого зонта, как чертик из коробочки. Рявкнул: «Уходим, быстро!» Схватил за рукав, потянул за собой. Она машинально сделала шаг, другой, остановилась. Сумочка! Он сначала не понял, потом нагнулся, подхватил сумочку, сунул Людмиле. Она хорошо рассмотрела его руку. На рукаве кровь. Он тоже заметил, махнул рукой в пренебрежительном жесте. Кровь была чужая… Он снова быстро потащил ее, она перешагнула упавший стул, обошла упавший стол, зонт… Под ногами лежал человек. Стрелявший в них человек в сером костюме. Голова повернута набок. Вернее, то, что от нее осталось. Задняя часть головы разлетелась по полу летнего кафе…
Потом в событиях случился провал… По крайней мере, ничего вспомнить о последовавших секундах – или минутах – Людмила не смогла. Потом ее выворачивало наизнанку, рвало на серый булыжник, она не видела ничего, кроме булыжника; и не чувствовала, не воспринимала ничего, кроме судорог, скрутивших желудок. Потом кончилось и это.
Она подняла голову. Мир возникал кусочками, фрагментами. Стена. Грязная желтая глухая стена-брандмауер. Мусорные бачки. Двор-колодец. Рука, протягивающая ей платок. Она машинально взяла, машинально вытерла губы. И спросила:
– Что это было?
Граев не ответил. Потому что «это» еще не кончилось. Но женщина пришла в себя – уже хорошо. Сейчас надо уносить ноги. Вроде никто не заметил их парочку, быстрым шагом уходившую от летнего кафе и нырнувшую в подворотню, но… А «что это было», Граеву тоже хотелось бы разобраться.
– Некогда, потом поговорим. – Он повлек ее в угол двора, где виднелось нечто, напоминающее заднюю дверь проходной парадной.
Действительно, дверь – но заколоченная. Он вытащил складной нож, торопливо, рискуя сломать лезвие, отдирал доски. Гвозди, по счастью, оказались не слишком длинными.
– У меня машина, там, на проспекте… – Голос Людмилы еще плыл, ломался, но способность мыслить, похоже, вернулась. Молодец, быстро оправилась.
– Постоит, никуда не денется твоя машина… – сказал он, не заметив, что перешел на «ты».
Он отдирал последнюю доску, когда за аркой, ведущей на бульвар, взвизгнули тормоза.
– Лезь, живо! – Толкнул ее к распахнувшейся двери.
Под аркой забухали торопливые шаги нескольких человек.
Людмила промедлила одну-две секунды, он буквально впихнул ее в полутемный подъезд, ввалился следом. И тут же сзади загрохотали выстрелы, пять или шесть пуль прошили дверь. Мутные стекла со звоном вылетали, дерево расщеплялось.
Танцор вжался в простенок. В происходящем он понимал не больше Людмилы, скорее даже меньше. Действовал на рефлексах, отнюдь не угасших за пять лет спокойной и мирной жизни. Выдернул трофейный «Стечкин», расстрелял по набегавшим людям последние оставшиеся в обойме патроны.
Прыти у бегущих по двору убавилось. Четверо бросились врассыпную – и из укрытий снова начали садить по двери в четыре ствола. Пятый человек упал и неподвижно лежал на середине двора.
Пистолет Граев кинул под ноги, не обтирая. Отпечатки на рубчатых рукоятках не остаются…
Женщина стояла в глубине подъезда, бессильно привалившись к батарее. Он снова повлек ее, как безвольную, обмякшую куклу, – к парадному выходу. За спиной грохотали выстрелы.
…Серая «Волга» стояла метрах в двухстах от дверей, из которых они вышли. Две минуты ходьбы. Хотелось преодолеть эти метры бегом, но Граев сдержался. Сзади, в дворе-колодце, остались дилетанты, – судя по всем их предыдущим действиям. Наглые, опасные и безжалостные, – но дилетанты. Есть шанс, что сразу после прекращения ответной стрельбы в подъезд не сунутся, опасаясь ловушки.
На тихой улочке было спокойно. Редкие прохожие на приглушенную пальбу почти не обращали внимания. Возможно, принимали за хлопки китайской пиротехники, взрываемой ныне по любому поводу и без такового.
Стрельба смолкла.
Где-то вдали (там, у летнего пивбара?) завывала сирена.
Граев распахнул дверцу:
– Садись, быстрее!
Но с места тронулся не торопясь, аккуратно. Не привлекая внимания.
2.
Машина Райниса – неприметная белая «четверка» – стояла рядом с домом, под навесом. А на входной двери красовался здоровенный навесной замок. Впрочем, это отнюдь не означало, что дом пуст и заперт снаружи. Замок был фикцией – крепился лишь к полотну двери, не мешая ей открываться. Три дня назад Макс сам повесил эту декорацию – дабы пресечь постоянные и назойливые попытки соседей-зареченцев привлечь Райниса к ежевечернему распитию картофельной самогонки.
За два с половиной часа наблюдения никто не выходил из дома. Никто не приближался к нему снаружи. Но один раз – всего один – Макс увидел за полураздернутыми занавесками какой-то намек на движение в глубине комнаты, какую-то смазанную тень…
Засада.
Райниса, надо понимать, там нет. Райнис, скорее всего, сидит сейчас у Крымаря, – и отнюдь не угощается чаем с баранками. Макс знал это по собственному опыту, хотя врезали ему достаточно беззлобно, для порядка. Не было резона для серьезных расспросов. Что, в самом деле, можно узнавать у мелкого проезжего мафиози, дотла проигравшегося в казино и решившего поправить дела, банально взяв на понты подконтрольную Джазмену точку? Нечего у него выпытывать, дать по сусалам – и в реку. Именно так с Максом, изображавшим рекетира-неудачника, и поступили.
С Райнисом разговор будет вдумчивый, но завершится так же и там же – на рассветном мосту. Вот тогда-то и надлежит выйти на сцену в роли ожившего утопленника. Благо не все орлы Джазмена посвящены в его игрища. А рыбачий домик, из которого Джазмен плавает на осмотр экспозиции – вообще тайна для многих. Крымарь, к примеру, туда Макса не доставил. Сдал с рук на руки Гоше-гориллоиду…
Так что утром на мосту шансы будут. Только не с выломанной в лесу дубиной, а с пушками, одолженными у ребят, сидящих сейчас в засаде. Ждут они там другого очкарика-ботаника, дружка Райниса, что должен сегодня явиться за свежеотснятой кассетой. Больше им ждать вроде и некого. А Макс их неприятно удивит. Как выражается Джазмен, всю оставшуюся жизнь будут удивляться.
Такой вот план.
Не Бог весть что, но другого у Макса не было. Не учили его оперативному планированию. Учили совсем другому.
Он вышел из леса небрежной походкой прогуливающегося дачника. Подошел к ограде участка и перемахнул ее, от души надеясь, что все внимание наблюдателей приковано к противоположенной стороне, к единственной улице-дороге Заречья, тянущейся между домами и рекой.
Дверь с псевдо-замком не скрипнула, Макс сам старательно смазывал петли. Он пересек сени, толкнул вторую дверь и оказался внутри дома – без резких движений, способных вызвать стрельбу. Сначала стоит разобраться, что к чему…
Удалось – выстрелы не прозвучали. Вместо них раздался спокойный голос Райниса:
– Проходи. Что встал на пороге?
Журналист сделал приглашающий жест левой рукой. В правой он сжимал пистолет. Длинный глушитель был направлен на Макса…
По-русски Райнис говорил хорошо. Прибалтийский акцент не слышался – так, лишь слабый намек. Чуть-чуть мягче, чем в русской речи, звучали согласные, что придавало словам журналиста некую задушевность…
Но Макс смотрел растерянно, словно Райнис обратился к нему на малоизвестном полинезийском диалекте, которому в детдомовской школе как-то не учат. Или, по меньшей мере, на английском, которому Макса в означенной школе учили, но так и не выучили.
– Проходи. Руки держи на виду. Без глупостей.
Журналист говорил отрывисто, командным тоном, не похожим на обычную его манеру общения. И вообще мало напоминал себя вчерашнего. Исчезли очки в тонкой оправе. Исчезла сопровождавшая слова дежурная улыбка. Зато появился пистолет с глушителем. Это у убежденного-то пацифиста-эколога, отказавшегося, по его словам, от службы в советской армии из идейных соображений. Из нежелания брать в руки оружие.
Пушка на бутафорскую отнюдь не походила.
Манера Райниса держать пистолет тоже не нравилась Максу. Небрежно-уверенная, профессиональная. Не походил он, хоть тресни, на ботаника, где-то и зачем-то раздобывшего боевой ствол. А ведь должен бы походить…
Лже-ботаник стоял на другом конце горницы и не делал попыток приблизиться. Хватит времени среагировать на любое резкое движение Макса. В том числе на попытку распахнуть дверь и выскочить наружу…
Короче говоря, орлы Джазмена (по опыту минувшей ночи) обращались со своими шпалерами гораздо менее уверенно. И тем не менее….
Было все-таки в стойке Райниса что-то дилетантское. Что-то, напоминающее старательно затвердившего урок ученика, отнюдь не мастера.
С этими мыслями Макс прошел вперед, как было приказано. Вопросов накопилось немало, но Макс прикусил язык. Не время. Если с порога тебя берут на мушку, но сразу не валят – какой-никакой разговор состоится. Что-то да выяснится.
Одно выяснилось сразу, без ненужных реплик. Засада в доме отсутствовала. Райнис был один.
– Туда. К столу. Сядь на крайний стул, в угол, – продолжал командовать Райнис.
Макс пошагал к столу, по дороге мысленно реабилитировав Джазмена. К исчезновению акваланга тот не был причастен. Простенький, в комиссионке купленный комплект «Подводник-2» лежал здесь, у дальней стены горницы. Изъятый из тайника под мостом, не просто однотипный. Стоявший рядом короткий ломик – тоже из тайника – не позволял усомниться.
Указанный Райнисом стул стоял не на дощатом полу – на сложенном в два или в три слоя старом брезенте. Импровизированное покрытие занимало весь угол комнаты. А вдоль стены в этом углу лежал штабель мешков с чем-то. Прямо огневая точка, только без амбразуры.
Только усевшись, Макс понял, какую огневую точку оборудовал тут Райнис с присущей ему аккуратностью и обстоятельностью.
«Шлепнуть меня решил, курат хренов, – подумал Макс. – Прямо здесь, и без малейшего следочка. Понятно…»
Вот только за что и зачем?
3.
– А теперь рассказывайте, – сказал Граев жестко. – Все и до конца.
Людмила смотрела на него и молчала.
Машина была припаркована в просторных новостройках Веселого Поселка – Граев поспешил выбраться из скученного центра, где любая улочка или дворик могли стать ловушкой, а любое окно – амбразурой.
– Рассказывайте, рассказывайте… В чем тут дело? Ваша фирма крутит миллиарды казенных денег? Или под вашим дачным участком обнаружились алмазные россыпи? Или похитители Лары строго-настрого запретили вам к кому-либо обращаться – а вы не послушалась? Хоть этот город и обзывают криминальной столицей, – все равно не поверю, что тут в порядке вещей пальба в случайных посетителей случайных кафешек… Так в чем дело? Мы, правда, не заключали никакого договора. Но это уже неважно. Появился момент личной заинтересованности. Когда в меня стреляют, у меня, знаете ли, рождается детское такое любопытство: кто стреляет? почему? зачем?
Он говорил все это с единственной целью – немного привести женщину в себя. Однако первая же ее фраза убедила – Людмилу он недооценивал. И весьма сильно.
– Вопрос «зачем?» тут излишен, – сказала она. – Стреляют обычно для того, чтобы убить. А в остальном, Максим…
– Меня зовут не Максим, – сказал он, посчитав, что нужда в маскараде отпала.
И тут она удивила – второй раз подряд.
– Я знаю, – сказала Людмила.
Пришел его черед смотреть молча и вопросительно.
Она достала из сумочки фотографию, показала. На снимке был Макс.
– И что все это значит? – спросил Граев. Фраза была банальная и затертая, но ничего другого ему не пришло в голову.
Людмила пожала плечами:
– Я попала в ситуацию, когда глупо отказываться от любой возможной помощи. Даже со стороны человека, который почему-то назвался чужим именем.
Вопрос прямо задан не был, но в тоне, тем не менее, прозвучал. И Танцор предпочел ответить:
– Дело в том, что я тоже попал… в схожую ситуацию. Макс исчез. При непонятных обстоятельствах. И глупо было отказываться от любого возможного источника информации. Даже если при встрече с ним, с источником, тебя почему-то норовят нашпиговать свинцом.
– Я не имею к этому отношения, я…
– Верю. Киллер стрелял в нас обоих. На поражение.
– Тогда почему мы живы? Промахнуться с такого расстояния…
– Ну, вообще-то наставление по стрелковому делу не рекомендует палить из АПС очередями без пристегнутой кобуры-приклада. Отдача тут же уводит ствол. Но здесь дело не в том…
– А в том, что вы выстрелили в него раньше, – закончила Людмила на удивление спокойно.
– Нет. Я не стрелял, – сказал Граев. – Выстрелил в него кто-то другой, и на спусковой крючок тип со «Стечкиным» давил рефлекторно… Картина вообще складывается загадочная. Встречаются два человека, у которых в чем-то похожие проблемы. А именно – бесследные исчезновения людей. После пятнадцати минут беседы к ним подходит третий и пытается застрелить обоих. Причем вся его пальба производит впечатление дилетантского и непродуманного экспромта. Солидные люди так не делают. Никогда не будет сидеть киллер в кафе, выставившись на всеобщее обозрение и давая себя запомнить… Когда вы пришли, он уже был там? Или подошел позже?
– Сидел. Читал газету… Я еще заглянула поверх листа, думала: может, это вы. То есть, конечно, не вы, а Максим…
– В принципе, неважно. Допустим: кому-то так уж приспичило произвести ликвидацию именно в этот час. И в этом месте. Тогда все бы обставили гораздо проще. У кафе тормозит угнанная тачка. Нас превращают в решето из двух автоматов. Отъезжают, в паре-тройке кварталов бросают машину и оружие. И все – короткий сюжет в городских новостях и очередной «глухарь»…
Он сделал паузу, внимательно наблюдая за Людмилой: поняла или нет логику его рассуждения? Хотя и старался выражаться максимально понятно для дилетанта, но некоторые вещи, очевидные для профессионалов, – до мирных граждан доходят с трудом. Особенно если в мирном гражданине (вернее, в гражданке) только что пытались сделать несколько отверстий калибром девять миллиметров.
Похоже, все поняла… И вполне спокойно выслушала рассказ о том, как здравомыслящим людям надлежало бы убивать ее и Граева. Удивительная «мирная гражданка». Не каждый день такую встретишь…
– А что у нас? – продолжил Граев. – Получается, что человек тихо-мирно сидел, пил пиво, – и вдруг стукнула его в темечко идея: завалю-ка я этих двоих… А потом его дружки, прогуливающиеся неподалеку, решили довести дело до конца… Так не бывает. И тем не менее случилось. Кстати, он бы нас уложил – если бы не вмешалась четвертая сила. Я только и успел сделать, что опрокинул вас вместе со стулом – и все кончилось. Кто-то аккуратно всадил нашему другу пулю в переносицу. Издалека, из винтовки. Скажите, вы на все встречи ходите под прикрытием профессиональных снайперов?
Последнюю шутку он произнес очень мрачно. Людмила не улыбнулась и не пошутила ответно. Сказала совершенно серьезно:
– Я и сама снайпер. Почти профессиональный.
Только сейчас Граев вспомнил, где видел это лицо.