Тогда я стал думать, как взяться за это дело, и перебрал в уме много всяких способов; и наконец остановился на одном, самом подходящем.
1.
– Вы ошиблись, Игорь. На Таллинское шоссе надо было свернуть направо. А так мы попадем в лучше случае на Киевское…
Граев поморщился. Во-первых, имя Игорь, стоявшее в нынешних документах, резало ему слух. А во-вторых, – он не любил советов от дилетантов.
– Вы, наверное, не раз туда ездили? За эти пять дней? Хорошо дорогу изучили?
Людмила кивнула.
– Значит, и другие могли ваш маршрут вычислить. Машину мою тоже на Третьей Советской могли запомнить. Форму и полосатую палку раздобыть не проблема. Остановят, попросят выйти… На Таллиннском и настоящих гибэдэдешников полно, поди разберись. Если не остановиться, проскочить мимо настоящих с ветерком, – начнут ловить по всей трассе… Нам это надо? А так мы аккуратненько, по параллельной дороге, через Гатчину и Волосово… Лишних полсотни километров, зато душа спокойна.
Возможно, тон его объяснения оказался слишком сухим и неприязненным. Людмила замолчала и в течение часа не сказала ни слова. Граеву было все равно. Он следил за дорогой – кружное шоссе паршивого качества, на разбитом грузовиками покрытии кое-где виднелись свежие асфальтовые заплаты, но ям и рытвин – гораздо больше. Попутных и встречных машин почти не попадалось, а те, что попадались, подозрений не вызывали.
Гораздо подозрительней было то, что осталось за спиной, в городе. Граев пытался и не мог понять, во что же такое он с лету вляпался.
Пять лет назад он покинул и город, и страну весьма шумно и эффектно: после длившейся почти год облавной охоты на него, в которой приняли участие и родная контора, и весьма далекие от государства структуры, желающие вернуть случайно попавший в руки бывшего сыскаря чемоданчик с деньгами и документами. Граев документы сдуру прочитал – и подписал себе смертный приговор и от тех, и от других. Впрочем, предоставь он заверенную нотариусом справку о полной своей неграмотности, – помогло бы это едва ли. Владельцы чемоданчика были людьми недоверчивыми и признающими лишь один способ обеспечить молчаливость…
Та охота завершилась плачевно для кое-кого из охотников, а Граев оказался за границей с чужими документами и с внешностью, измененной пластической операцией. Документы свет так никогда и не увидели, а теперь вообще потеряли актуальность для кого-либо, кроме исследователей новейшей истории России… Деньги Граев забрал себе без особых угрызений совести, как возмещение морального ущерба.
Теперь он ломал голову: связаны ли утренние события с той давней историей?
С одной стороны, в северной столице осталось достаточно людей, горящих желанием свести с ним счеты пятилетней давности, – без какой-либо выгоды, просто из мести, – и готовых сделать это в любое время, в любом месте и уложив заодно любое количество посторонних людей.
Всё так. Неясно только, почему участие Макса в делах тех дней раскопали только сейчас… Но могли найтись тому причины. И сигнал от Максима мог оказаться ловушкой. Хотя тогда совершенно непонятно, при чем тут Людмила со своей пропавшей дочерью. Гораздо проще устроить засаду в квартире Макса, без стрельбы в оживленных местах…
Людей, мечтающих добраться до головы Танцора, можно обвинить в чем угодно, только не в недостатке профессионализма. Если же весь этот театр абсурда никак со старыми делами не связан, то такое совпадение не оставляет камня на камне от теории вероятности…
А еще – Граев не очень понимал, зачем вообще связался с делом о пропавшей девчонке. И убеждал себя, что разобравшись подоплекой похищения, решит и все остальные загадки, имеющие прямое к отношение к его личной безопасности. Убеждал, не желая признать, что принял решение ввязаться в очередную авантюру еще до того, как к их столику подошел человек с пистолетом Стечкина в руке.
Главной причиной для поездки в Ямбург, весьма правдоподобно лгал себе Граев, стал атлас Макса. Атлас Ленинградской области, который кто-то аккуратно разброшюровал, отогнув скрепки, и забрал страницы с 29-й по 33-ю, – а потом также аккуратно восстановил статус-кво. Если верить предварявшей атлас схеме расположения листов, то 29-я страница изображала безлюдные и болотистые места на границе с Новгородской областью. Зато на страницах с 30-й по 33-ю были Ямбург и его окрестности, вплоть до самой границы…
Но Граев лгал сам себе…
Возможно, еще одной причиной стал тот факт, что в последние пять лет он все никак не мог найти дело по душе, и не только в избытке финансов было дело…
Отличавшийся склонностью к самоанализу Граев понял: он стал жертвой синдрома, поражавшего многих вернувшихся с войны людей. Хомо Сапиенс – самый пластичный вид в природе, способный приспособиться к чему угодно. К войне в том числе… Мозг и тело привыкают жить в диком темпе боя, в условиях постоянного стресса, в насыщенном потоке информации – малейшая ошибка в оценке которой ведет к гибели. Привыкают – и никак не могут приспособиться к неторопливому ритму мирной жизни. Организм требует и требует адреналина, ставшего наркотиком. Недаром в США попадало в тюрьмы столько ветеранов вьетнамской войны, а в СССР и России – афганской…
Однако и это стало не главным…
Потому что решение заняться делом Ларисы Поляковой пришло в тот момент, когда в кафе он заглянул в глаза Людмиле.
Не раньше и не позже.
2.
Сквозь густо тонированные стекла не было видно, есть ли в джипе кто-то еще. Макс – во избежание неприятных неожиданностей – предпочел считать, что есть. Однако Крымарь шел к дому один, без опаски, не таясь.
Что это значит, Макс не знал. Но решил выяснить. Засунул за пояс трофейный «Вальтер» и встал за дверью, сжав в руке прихваченный с магнитной доски кухонный тесак самого зловещего вида.
Для блиц-допросов такие острые предметы подходят гораздо больше огнестрельного оружия. И не только в бесшумности тут дело. Трудно подстрелить человека чуть-чуть… Нож – самое милое дело. Неглубокая резаная рана, почти царапина, для жизни совсем не опасная, но обильно кровоточащая, – ломает допрашиваемого куда быстрее, чем нацеленный ствол. Опасность выстрела понимают умом, а вид собственной крови пугает человека на глубинном, генетическом уровне.
К тому же у Макса имелся свой счет к Крымарю. У него после знакомства с кулаками начальника джазменовской безопасности до сих пор ныли ребра и нижняя губа стала вдвое толще обычного – Крымарь предпочел сам поразмяться и поучить уму-разуму кандидата в утопленники.
На вид идущий к дому человек был раза в полтора шире в плечах и тяжелее Макса, но тот не сомневался, что сумеет взять и допросить его бесшумно. Если Крымарь и служил когда-то в более-менее серьезной конторе, то наверняка обленился и зарос жирком в здешнем провинциальном болоте… К тому же шел слишком уверенно и вальяжно, ни о чем не подозревая.
В своей оценке противника Макс ошибался, и весьма сильно. Выяснилось это скоро.
…Уверенный стук – три быстрых удара, пауза, еще два. Похоже, Крымарь тоже отлично знал, что навесной замок фальшивка. Интересно…. Макс не стал рисковать, пытаясь имитировать голос Райниса. Замер, прижавшись к стене у второй, внутренней двери.
Петли скрипнули. Шаги – один, второй, – удивительно легкие для такого грузного тела. Все стихло. Крымарь стоял в сенях, беззвучно и неподвижно.
Осторожный, гад… Но почему один? По всем раскладкам, если бы люди Джазмена вышли на лже-репортера, приехали бы брать кучей, и не днем… Нет, похоже, визит этот вполне мирный, и значит… Макс не успел закончить мысль. Крымарь сделал еще два шага, потянул внутреннюю дверь, приоткрыл на ширину ладони, не более… И снова замер.
Потом Макс услышал очень тихий и странный звук. Он не был уверен, но примерно так могла бы легонько скрипнуть кобура при извлечении из нее пистолета…
Достал оружие? Но почему только сейчас?..
Запах! – понял вдруг Макс. В горнице явственно ощущался кисловатый запашок сгоревшего пороха после двух выстрелов. И Крымарь его наверняка учуял.
Удачно, казалось бы, выбранная позиция превратилась в ловушку – теперь, когда выяснилось, что противник обладает маниакальной осторожностью. Чтобы оказаться в сенях, надо было пересечь весь простреливаемый из-за приоткрывшейся двери сектор. Макс не шевелился. Предоставлял право первого хода Крымарю. Вариантов у того не так уж много. Шагнуть-таки внутрь, или отступить на улицу, или кликнуть из машину подмогу, если действительно приехал не один…
– Райнис? – негромко сказал Крымарь.
Макс молчал. Дверь приоткрылась чуть шире. Если щель увеличится еще на несколько сантиметров, из сеней станет виден квартиросъемщик, лежащий в углу с простреленной головой.
Финал у немой сцены оказался неожиданным. Резкий звук ударил по перепонкам. Из-за распахнувшейся печной дверцы вылетело облачко сажи. Сработал поставленный на десять минут детонатор.
Макс метнулся в полутемные сени.
…Крымарь выстрелил один раз. Больше не успел. И промахнулся.
Макс схватил его руку стандартными «клещами», используя нож как рычаг. Чисто провести прием не получилось. Подвело оружие, слишком длинное и неухватистое – боевые ножи не делают такими неудобными и громоздкими, как кухонные тесаки.
Лезвие вспороло рукав Крымарю. Скользнуло по запястью, оставив неглубокий порез. И – соскочило. Пистолет, вместо того, чтобы оказаться у Макса, – упал на пол.
Крымарь ударил – коротко, без замаха, по почкам. Макс зашипел от боли, увернулся от второго кулака, летящего в лицо. Рубанул левой, целясь над ухом. Крымарь ушел в последний момент, удар получился скользящий. Тут же пришлось отскочить, избегая ответа, Макс отпрыгнул назад – загремели опрокинутые ведра, что-то с грохотом обрушилось.
Нож болтался в правой руке ненужным балластом – Макс не пускал его в ход, надеясь выиграть схватку одной рукой, переломить ситуацию точным обездвиживающим ударом. Но противник оказался опытным и на удивление подвижным для своих габаритов – не купился на один финт, на второй, контратаковал – Макс опять отскочил.
Только попробовав достать Крымаря в третий раз, ногой, – и опять неудачно – Макс понял, как недооценил противника. Тот был подвижен, как каучуковый мячик, и ошибок не допускал. Оставалась возможность взять измором, надеясь, что рана на руке сделает наконец свое дело…
Возможно, Крымарь действительно почувствовал, что слабеет – неожиданно присел, протянул руку вниз – Макс понял, что тот все время не терял из вида упавшего пистолета…
Понял и ударил ножом. В тот момент, когда Крымарь уже распрямлялся, подхватив пистолет, и, надо понимать, считал схватку выигранной…
Слишком широкое лезвие скрежетнуло о ребра, но вошло как надо – между пятым и шестым. Макс попытался выдернуть нож – ничего не вышло, судорожно сократившиеся мышцы держали крепко, гладкая рукоять липко скользила в пальцах.
Он стоял, придерживая противника за ослабевшую руку, словно партнера в неведомом танце. Искаженное лицо Крымаря медленно расслабилось, из приоткрытого рта потянулась струйка крови. Пистолет – палец он так и не успел просунуть в скобу – снова упал на пол. Следом рухнул Крымарь.
Макс только сейчас вспомнил про джип, и про тех, кто может в нем быть, выглянул в наружную дверь, нашаривая на поясе рукоять.
Джип стоял как стоял, без малейших признаков присутствия кого-либо в салоне…
Крымарь приехал один.
Макс вернулся в горницу, посмотрел в одно окно, в другое – все тихо. Никто не появился на соседних огородах, с любопытством или подозрением наблюдая за домом Райниса. Хлопок детонатора, выстрел и шум драки ничьего внимания не привлекли.
Пострадавшие почки отдавали тупой болью куда-то в спину. Пересохшая глотка саднила. Макс подошел к ведру, стоявшему на лавочке, смахнул фанерную крышку. Нагнулся, жадно припал губами, глотал и не мог напиться. С лица упала красная капля, расплылась в колодезной воде мутно-розовым облачком… Он подошел к зеркалу – лоб и щека оказались забрызганы кровью. Провел рукой, стирая, и только сильней испачкался.
На руках крови оказалось еще больше.
3.
Капитан Федеральной пограничной службы Орлов, вопреки фамилии, больше походил на воробья, – низенький, худощавый, остроносый. О пропавшей девочке он знал и понял все с полуслова:
– Знаю, знаю… Мне Ваня Крапивин все рассказал, опер-то с Ямбурга. У нас тут шила в мешке не утаишь, все со всеми знакомы, мы с Ванькой на рыбалку чуть не каждые выходные ездим, в погранзону. Знаешь, лосось какой в Нарову идет? Во-о-о-о-т такенный! По тридцать пять кило оковалки. А на майских, вот не поверишь…
– Что Крапивин сказал про Лару Полякову? – перебил Граев неуместные рыбацкие воспоминания.
По мнению Людмилы, дознаватель Ямбургского РУВД Крапивин, занимавшийся ее заявлением, был типичным деревенским детективом. Этаким старозаветным Анискиным, разве что чуть помоложе. Слово «киднеппинг» этот сыщик (опять же по ее мнению) считал означающим какое-то сексуальное извращение, и был уверен, что исчезла девчонка не в результате чьего-либо злого умысла, а собственной волей. Мало ли нынешних акселераток в бега подаются? Нечего раньше времени поднимать тревогу, – кушать захочет, сама вернется…
Короче говоря, Людмила на реальную помощь Крапивина никак не рассчитывала.
Орлов с видимым сожалением оборвал на полуслове рыбацкую байку.
– Ну… То и сказал: мол, могут попробовать девчонку к куратам вывезти – внагляк, через пропускной пункт. Чтобы приглядывали, сказал. Дескать, за родителями не заржавеет, отблагодарят.
– И что?
– А ничего. Я то же, что и ему, тебе отвечу: у нас такие штучки не пройдут. Сейчас – не пройдут. Была полгода назад паскудная одна история, тогда… в общем, неважно… но погоны полетели, как листья осенью. Теперь никого по чужой визе не провезешь. Всё, граница на замке.
– На замке… – медленно повторил Граев. – А замок можно открыть ключом, можно отмычкой… Можно взломать, наконец.
– А ты мне тут намеки не строй! – вскипел похожий на воробья капитан. – Я тебе как офицер офицеру говорю: но пасаран. Не пройдет здесь такой номер.
Вообще-то Граев не представлялся ему ни отставным военным, ни бывшим сотрудником иных силовых структур, лишь показал липовое удостоверение «Рапиры-бис» да доверенность от Людмилы, первым делом по приезде в Ямбург заверенную у местного нотариуса. Но маленький капитан безапелляционно определил его в армейские отставники. Спорить Граев не стал, у офицеров, пусть и ушедших в запас, свое, невидимое миру братство.
– А если девчонку все же в Балтию умыкнут, то дыру ищи не здесь, – продолжал пограничник. – На таможне, я тебе скажу, черт те что творится. Иной пентюх от стула зад оторвать лениться, так и штампует контейнеры. А иному бумажкой зелененькой глаза залепят, – ну, острота зрения и падает… Нам же если каждый опломбированный контейнер вскрывать, так очередь отсюда до Питера выстроится. Раз было дело – в Дании пришедший от нас сорокафутовик вскрыли, полный таджиков-нелегалов. Мертвых таджиков. Не рассчитали, дырок им для вентиляции просверлили маловато… Ну да это не тот случай, там поток был, система отлаженная. А про девчонку ты с Ванькой-то поговори, он мужик толковый, хоть дураком порой и прикидывается.
– Поговорю обязательно, – пообещал Граев.