Звали его, конечно, Иваном Ефимовичем. Но свое имя-отчество произносил он именно так: Яван Яфимович.
Познакомились они с Граевым (с пятнадцатилетним тогда пареньком) в конце семидесятых в маленькой деревушке Переволок, находившейся на самой границе России и Эстонии, на русском берегу пограничной реки Нарвы. Само собой, граница та являлась во времена Союза чисто формальной – линия на карте, не более.
Граев в детстве и юности несколько лет подряд проводил в Переволоке август месяц. Отец, страстный охотник и рыболов, снимал там половину дома – и на время своего отпуска брал с собой сына. Родители Граева жили врозь, так уж сложилось.
Яван Яфимович был тогда уже весьма пожилым и весьма общительным человеком с круглым добрым лицом, переходящим в округлую же лысину. Остатки седых волос на затылке сбривал. Ходил тяжело, опираясь на резную самодельную палку. Говорил с неким странным акцентом, заменяя звуком «я» некоторые другие гласные. Больше ничего приметного во внешности и манерах этого пенсионера не имелось.
Шпионское свое прошлое Яван Яфимович не афишировал, но особо и не скрывал. Иногда, выпив рюмку-другую (а больших количеств он и не употреблял) с Граевым-старшим, рассказывал, наряду с другими многочисленными историями, какой-нибудь эпизод из нелегких своих шпионских будней. За несколько лет знакомства сложилась из этих эпизодов достаточно связная история…
Родился Яван Яфимович, тогда еще просто Ваня, в тех самых местах, в междуречье рек Нарвы (Наровы, как ее называли местные жители) и Плюссы.
Узкая эта полоска земли по договору 1921 года отошла к буржуазной Эстонии, так что был будущий шпион эстонским подданным. Летом 1940 года Эстония приказала долго жить, а ее население (Яван Яфимович в том числе) с энтузиазмом влилось в братскую семью советских народов. Не испытывавших энтузиазма грузили в вагоны с решетками на окнах и отправляли на далекие северо-восточные окраины – вливаться в братскую семью советских зеков.
Но Ваня, батрачивший до воссоединения на хуторе у зажиточного эстонца, особых трудностей за год советской жизни не испытал. Наоборот, вступил в комсомол и весело раскулачивал своего бывшего хозяина и его коллег-эксплуататоров. Упомянутое междуречье, кстати, приверстали к РСФСР, проведя границу с уже социалистической Эстонской республикой по Нарове.
А потом началась война…
Незадолго до ее начала Явана Яфимовича призвали в армию. И, как комсомольского активиста, к тому же не понаслышке знакомого с реалиями жизни в эксплуататорском обществе, – определили двадцатишестилетнего парня в разведывательно-диверсионную школу. Полтора месяца из малограмотного (три класса сельской школы) батрака готовили матерого шпиона. Стрелять из винтовки и пистолета Ваня кое-как выучился, азы взрывного дела тоже с грехом пополам начал осваивать… Один раз даже спрыгнул с парашютом, зажмурив глаза и тихонечко, чтоб не услышал инструктор, шепча молитву. Но работа с рацией и шифровальным блокнотом никак ему не давалась. Впрочем, времени оставалось достаточно, курс молодого шпиона рассчитан был на полтора года.
Однако двадцать второе июня сорок первого года спутало все планы и сроки…
Подготовку быстренько, в три недели, завершили – чему научились, с тем и шпионствуйте. Даже выпускных экзаменов не проводили, экзаменом должно было стать первое задание. И Яван Яфимович очутился за линией фронта. Прыгать с парашютом не довелось, да и линии фронта как таковой не было. Просто группа шпионов-недоучек затаилась в сосновом лесу, а на следующий день была уже на занятой врагом территории…
Их ведь так сотнями тогда забрасывали, этих толком не обученных парнишек. И хорошо, если один из сотни успевал перед смертью или пленом хоть что-нибудь из задания выполнить. Остальные гибли, уверенные, что гибнут за Родину, а не за чью-то преступную глупость, уничтожившую в предвоенные годы большинство кадровых диверсантов и разведчиков…
Но с Яваном Яфимычем готовившие его специалисты просчитались. Выросший совершенно в другой стране, и получивший лишенное советской романтики воспитание, он не видел ничего привлекательного в геройской гибели за социалистическую отчизну. Раскулачивать, конечно, было интересно и весело, но лезть на верную гибель – нет уж, извините.
И вот тут в воспоминаниях экс-шпиона наблюдался некий пробел… В его группе было еще четыре человека, но где и как он с ними расстался – Граев так никогда и не узнал. Возможно, расставание получилось не самым мирным…
В любом случае, в окрестностях родной деревни Ваня появился спустя какое-то время в одиночестве, влача увесистый вещмешок – в нем лежали рация и несколько толовых шашек с детонаторами и бикфордовыми шнурами.
Выданный паек Ваня прикончил, а громоздкую винтовку утопил в болоте, оставив на случай огневого контакта пистолет ТТ.
Гарнизона или полицаев в деревне не оказалось, новую власть представлял староста, – односельчанин, хорошо знакомый Ивану.
Староста долго не мог взять в толк, что перед ним шпион, решивший сдаться. Считал Ваньку-сироту (деревенское прозвище шпиона) обычным дезертиром, предлагал выкопать в лесу схрон-бункер, а до завершения строительства поселиться в погребе у кого-либо из соседей…
Разузнав, что комендатура находится в другой деревне, расположенной в семнадцати верстах, Яван Яфимович передохнул и бодрым солдатским шагом двинулся по лесному проселку.
Посылавшие на задание не снабдили его штатской одеждой и соответствующими документами, – справедливо рассудив, что для одноразового шпиона-камикадзе это излишняя роскошь. Однако, как ни странно, красноармейская форма и амуниция Вани не привлекли ничьего недоброжелательного внимания, – до комендатуры он добрался без приключений.
Комендант, пожилой немец, тоже не сразу понял, что в руки его попал советский разведчик. И захотел присоединить Ваню к партии наловленных по лесам и деревням окруженцев, – в целях последующей отправки в лагерь. Но, когда тот вынул из мешка и бухнул на стол рацию и взрывчатку, комендант все же позвонил куда следует. А потом отправил шпиона в райцентр, на подводе, под конвоем двух солдат из невеликого своего гарнизона.
Наивный Яван Яфимович надеялся, что новая власть оценит его явку с повинной. И, убедившись, что шпионажем и диверсиями он не занимался, выдаст какой ни есть аусвайс и позволит спокойно жить на прежнем месте. Как бы не так…
Немцы вцепились в него мертво, как фокстерьер в лисицу. Дня три или четыре интенсивных допросов – затем неделя полного безделья – затем снова допросы… И так по кругу, раз за разом.
Кормили относительно сытно, но каждый день одно и тоже. Жил Ваня в одиночной не то камере, не то комнате: солдатская койка, тумбочка, на окнах решетки, дверь постоянно заперта.
Никаких особых секретов подготовки наших разведчиков Ваня немцам не раскрыл, – сам ничего толком не знал. Но те продолжали мотать жилы, по десятому кругу выспрашивая одно и то же…
Яван Яфимович уже люто жалел, что не последовал мудрому совету старосты, и не выкопал себе в лесу потайное убежище. Даже стал подумывать о побеге, – впрочем, достаточно робко.
И тут некий обер-лейтенант, неплохо говорящий по-русски, предложил ему поработать на германскую разведку. Пройдя, соответственно, новый курс обучения, уже в абверовской разведшколе.
Ваня согласился.
Много лет спустя, размышляя над этой историей, Граев долго не мог понять: почему же шпионское начальство с обеих сторон так старалось привлечь деревенского недотепу под свои знамена?!
И только один ответ приходил в голову: виной всему внешность Явана Яфимовича. Глядя на его круглое, благообразное лицо и добрый взгляд, до старости сохранивший невинно-детское выражение, Ваню можно было принять за кого угодно, только не за разведчика и диверсанта… Граев подозревал, к примеру, что охрана секретного объекта, обнаружив в окружающих кустах Яфимовича с грузом взрывчатки, вполне могла поверить его наивным объяснениям – шел, дескать, на реку, рыбки поглушить, да вот и заблудился…
И Яван Яфимович стал шпионом-двойником.
Встал под гитлеровские знамена. Но выбора особенного не было: или разведшкола, или лагерь для военнопленных. Изменой Родине он свой поступок не считал, ни тогда, ни много лет спустя… Да и какая у него была родина, если вдуматься?
Императорская Россия, единая и неделимая, в которой Ваня родился? Так он ее толком и не знал, даже мимолетными детскими воспоминаниями не помнил…
Эстония, в которой прожил всю сознательную жизнь? Так ведь не эстонские там были земли, совсем не эстонские… Просто как остановился фронт в 1920 году на Плюссе, – так и провели границу.
Национальное эстонское государство с его столицей, парламентом, партиями, политической борьбой, международными и внутренними проблемами было далеко от Явана Яфимовича, как обратная сторона Луны…
Единственная зримая и осязаемая деталь государственной машины – эстонская пограничная застава в близлежащих Печурках – тоже была явлением абсолютно чуждым и существующим изолированно от бытия местных жителей.
Ну а считать родиной Советский Союз… Тоже не получалось – не может приехать новая родина на танковой броне… Не может привезти за собой в обозе и раздать вновь обретенным гражданам жертвенный патриотизм и горячую любовь к себе, драгоценной.
Получается, что не было Родины у шпиона Вани. И у его земляков, заблудившихся между временами и государствами, тоже не было. Недаром Карл Маркс говорил, что у пролетариев нет отечества. У крестьян его тоже порой не бывает…
Глава одиннадцатая. Шпионские страсти в детской песочнице
А авторитеты пускай думают что хотят, я за них дохлой крысы не дам….
1.
На стоянке за автовокзалом поджидали седоков два такси, спустя недолгое время к ним присоединились еще три.
«К автобусу восьмичасовому собираются», – подумал Граев, и не ошибся. Автобус подкатил со стороны Петербурга с пятиминутным опозданием, и вышедшие из него пассажиры расселись по машинам. Знакомый толстяк был тут как тут: вертелся среди отъезжающих, слушал, куда и почем договариваются, записывал что-то в маленькую книжечку.
Наконец стоянка опустела, толстяк исчез за своей дверью, – словно исполнивший поручение джинн удалился в бутылку.
Граев не стал мешкать. Не стуча, распахнул дверь, вошел.
Небольшая комната: стол, три стула, – вот и вся обстановка. На столе портативный цветной телевизор и телефон – старый, дисковый. На стене календарь с обнаженной красоткой, даты – вплоть до сегодняшнего дня – помечены кружками и крестиками.
За столом сидели трое. Толстяк и двое парнишек в кожаных куртках – один вертел в руках нунчаки, у другого под рукой стояла прислоненная к стене монтировка.
Понятно… Дешевки, шестерки – на тот случай, если кто-то из таксистов заартачится, или к кормному месту вздумает примазаться какой-то левый водитель… Если Джазмен после подвигов Макса и ввел в своей конторе осадное положение (а он, надо думать, ввел), то дополнительной охраной этой точки не озаботился. Наверняка лучшие бойцы берегут сейчас его драгоценную персону.
Здороваться Граев не стал.
– Отправь их погулять, – сказал толстяку, кивнув на шестерок. – Базар есть.
– Да ты… – тот, что с нунчаками, начал было подниматься со стула.
На лице толстяка отразилось колебание.
Граев повернулся к шестерке, произнес, не меняя тона:
– За пивом. На Театральную и обратно.
Толстяк принял решение.
– Стас, Шика… Вы того, погуляйте, в самом деле… Я кликну, если что.
Сопляки, недружелюбно поглядывая на Граева, удалились.
Еще вчера, еще сегодня утром такой номер не прошел бы – толстяк чувствовал себя под крылышком Джазмена спокойно и уверенно.
Но теперь, когда офис сюзерена так вот запросто подняли на воздух, наверняка в бритом черепе роятся сомнения: а не тонет ли корабль? Не пора ли крысам поискать другое плавсредство?
Так что надо ковать железо, пока горячо. Пока никто не сообразил, что в Ямбурге происходит отнюдь не разборка криминальных авторитетов.
Граев, игнорируя вопросительный взгляд толстяка, сделал шаг к стене, всмотрелся в календарь. Ага… Похоже, толстяк работает тут не один, и смена у него через сутки… День исчезновения Ларисы Поляковой тоже отмечен крестиком – как и сегодняшний. Отлично, выбранный путь оказался даже короче, чем представлялось.
Он без приглашения уселся на стул, посмотрел на хозяина комнатушки тяжелым взглядом исподлобья.
Толстяк явно нервничал, хоть и старался того не демонстрировать. Наконец не выдержал гнетущей паузы:
– Что за базар-то?
– Простой и конкретный. Я задаю вопрос, один. Ты отвечаешь. И всё. Остаешься тут сидеть. Кто бы ни пришёл на смену Джазмену – остаешься в деле. Доступно излагаю?
Лицо толстяка отражало напряженную мыслительную работу. И в самом деле: расскажешь, что не надо, про дела Джазмена – а он возьмет да и упадет на четыре лапки, вновь на коне окажется. И – прогулка на мост рано утречком. Не расскажешь – а если Джазмен последний денек доживает? Ситуация…
– Что за вопрос-то? – наконец выдавил толстяк.
– Расскажи всё, что Крапивину рассказал. От начала до конца.
Рассуждал Граев просто: что-то капитан скрывает, что-то недоговаривает. Опасается конкуренции… Но если бы мог добраться до Ларисы – не стал бы мешкать, дома отсиживаться. Значит, ухватился лишь за самый кончик следа. А где тот след начинается? Здесь, на задах автовокзала. Не бином Ньютона…
Толстяк прямо-таки посветлел лицом. Но спешить откровенничать не стал, заюлил:
– Какой еще Крапивин? – бездарно изобразил удивление.
Граев поднялся. Оперся руками о край стола. Заговорил, тяжело роняя слова:
– Не знаешь? Жаль. Имел шанс…
И сделал вид, что направляется к двери.
– Да погодь ты, – всполошился толстяк. – Садись…
Рассказ его не затянулся. Но вместо того чтобы хоть что-то прояснить – лишь напустил дополнительного тумана…
2.
А тумана в этом деле и без того хватало…
Из рассказа Макса следовало, что в партии участвует еще один игрок – «Кайтсеполицай», Департамент охранной полиции Эстонии, чего-то не поделивший с Джазменом…
Чтобы не плодить лишние сущности, можно предположить, что именно эти две силы стояли за событиями Петербурге, с которых начался сегодняшний день…
Дело развивалось так: две недели назад псевдожурналист Райнис Туул в Питере вербует Макса на рискованную работу. Допустим, кто-то в КАПО постукивает Джазмену, сливает информацию… Интересы провинциального мафиози плотно связаны с Эстонией, до границы два десятка километров, – вполне логично иметь источник в силовых структурах на том берегу Наровы.
Нет, не складывается…
Почему «Кайтсеполицай», почему не Центральная криминальное полиция? Коли уж Джазмен замешан в наркотранзите через Эстонию, ему куда логичнее завербовать человечка в окружении комиссара Ваало Яратса, курирующего в ЦКП незаконный оборот наркотиков…
Ладно, можно сформулировать обтекаемо: каким-то путем к Джазмену попала информация о готовящейся против него операции КАПО. И он принял превентивные меры…
Нет, все равно не вытанцовывается. Получается, что Джазмен знал о том, что Макс послал сигнал о помощи, и держал его квартирный телефон на прослушке… При этом сам в Ямбурге в ус не дул, продолжал заниматься своими чикагскими забавами. А кончилось все тем, что объявившегося Граева попытались завалить полные дилетанты… Чему активно воспрепятствовал работавший на КАПО снайпер.
Бред… Полный бред. Кишка тонка у «Кайтсеполицай», чтобы решиться на такое.
Граев знал, что три молодых государства Прибалтики в создании спецслужб пошли своим, отличным от прочих стран СНГ путем: решили организовать соответствующие ведомства с чистого листа. Выбрав такой подход, прибалты заведомо обрекли себя на катастрофическую нехватку опытных кадров.
Старых чекистов в новые структуры не принимали: слишком много среди них русских. В советские времена на службу в прибалтийские республиканские КГБ почти не брали коренных жителей – они попросту не проходили спецпроверку, поскольку почти у каждого в семье были ссыльные или осужденные за борьбу против советской власти…
Те же местные жители, которые в свое время прошли спецпроверку КГБ, в постсоветские времена по определению не подходили для службы новой власти…
В результате в новые структуры безопасности если и брали кого-то из старых кадров, то лишь технарей из оперативно-технического управления (ОТУ), отвечавшего за прослушку. Впоследствии и их начали постепенно вытеснять, по мере обеспечения спецслужб Прибалтики импортной техникой. Новых же оперативников и аналитиков сразу посылали на стажировку в Америку, в ЦРУ.
Кончилось тем, в Прибалтике была создана принципиально иная, нежели в СССР, схема работы разведки и контрразведки. Если раньше в каждом крупном городе было здание КГБ, куда его сотрудники ходили на работу как обычные клерки, то после обретения независимости прибалтийские спецслужбы «ушли в тень». Легализованы лишь руководители местных подразделений госбезопасности. Рядовые же сотрудники работают под прикрытием коммерческих фирм. Либо, как в случае с покойным Райнисом Туулом, – трудятся с журналистскими «корочками».
Но за полтора десятка лет, даже под руководством заморских «благодетелей», настоящую школу разведки и контрразведки не создать… И спецслужбы Прибалтики не в состоянии вести самостоятельную разведработу. А потому охотно идут на контакт с дружественными иностранными разведками, работая на подхвате. Точь-в-точь как мелкая и плюгавая уголовная шпана выполняет грязную работу вместо воров в законе.
При этом именно эстонские спецслужбы больше других в Прибалтике засветились в направленный против России акциях.
Граев целенаправленно не отслеживал «подвиги» КАПО на территории бывшей метрополии, знал лишь громкие, освещаемые в СМИ дела.
Например, историю с чертежами военного судна – перехватили их совсем неподалеку от Ямбурга, на погранпункте Ивангорода, – неизвестный отправитель попросил водителя «евролайновского» автобуса отдать посылку знакомому в Таллинне. В коробке из-под детского конструктора лежали секретнейшие документы… Размотав клубок, чекисты установили и шпиона (российского офицера, работавшего с судостроительными заводами, выполнявшими военные заказы), и завербовавшего его сотрудника «Кайтсеполицай»…
Не меньше шума поднялось в ходе недавнего суда над подполковником погранслужбы Вялковым, несколько лет сливавшим эстонцам служебные тайны… Интересно, был ли знаком с ним капитан Орлов? Едва ли… Подполковник, получивший по суду десять лет, тоже служил на эстонской границе, – но значительно южнее, на Псковском участке.
Стала достоянием гласности и еще пара случаев активной работы КАПО на территории России. Почерк каждый раз повторялся: работали «кайтсеполицаи» шустро, но далеко не профессионально. Та же посылка в Таллинн – детский сад какой-то… Трудно ждать большего от спецслужбы, во главе которой стоит бывший школьный учитель. Нет, грамотная стрельба снайпера в самом центре Петербурга никак с обликом этих господ не вяжется.
А что уж никак не вяжется со всей историей, так это люди, растерзанные якобы бродячими собаками.
Единственная связующая ниточка – все нападения «собак» происходили неподалеку от эстонской границы. Но тянуть за нее бессмысленно. Отнюдь не канат, оборвется…
Примерно так рассуждал Граев до своего визита на автовокзал.
А теперь картина стала еще менее ясной…
3.
Поселились они втроем в частном секторе, в доме на берегу Луги, – который арендовала Людмила, пока Граев вел беседу с Крапивиным.
Успела она выполнить и второе поручение Граева, правда, без особого успеха. На Ларе было надето достаточно много золота: кулон, массивные сережки, два кольца, часики в золотом корпусе. Носила не из глупой спеси – школа привилегированная, девочки из более чем обеспеченных семей, без подобных аксессуаров живо окажешься парией, белой вороной.
Людмила проверяла версию о случайных похитителях, желающих пристроить золотые побрякушки, но не имеющих постоянного канала сбыта. Зашла в пару здешних ювелирных магазинов, изобразила обеспеченную дамочку, неожиданно оказавшуюся на мели… Увы, получить наводку на людей, занимающихся скупкой, не удалось.
…После своего визита на автовокзал Граев не стал сразу возвращаться к Максу и Людмиле. Спустился к реке с высокого, обрывистого берега, уселся на нагретый солнцем плитняк возле самого уреза воды… Задумчиво смотрел, как приближается, медленно подползает по воде тень западного берега.
И думал, что пять лет обманывал сам себя. Пять лет закрывал глаза на очевидный вопрос: откуда у Мухомора оказалось СТОЛЬКО денег? В чемоданчике явно ведь лежала не наличка на текущие оперативные нужды, не тот порядок цифр… Денег у «ФТ-инк.», конечно же, хватало, но хранились они на банковских счетах, доступа к которым у боевика среднего звена не было и быть не могло.
Так от кого же и в обмен на что получил Мухомор такую кучу деньжищ?
ОТ КОГО?
И ЗА ЧТО?
Пять лет Граев избегал ставить перед собой эти вопросы. Слишком уж все удачно и удобно складывалось: баснословный трофей позволил и разобраться с убийцами жены, и начать новую жизнь, – далеко не бедную жизнь, надо сказать.
Но бесплатных пирожных не бывает. Граев очень бы хотел поверить, что платой за его пирожные стали не растерзанные чудовищными клыками трупы… Свежие, недавние трупы… Что произошло совпадение… Хотел и не мог.
Потому что совпадений тут нет и в помине. Кто-то разыгрывает хитрую многоходовую комбинацию – очень сложную, с множеством отвлекающих маневров, «камней в кусты», – и спровоцированный приезд Граева лишь один из ходов в непонятной пока игре. А КАПО и Джазмен, мнящие себя игроками, в той игре лишь пешки…
Шанс уцелеть лишь один – выйти на главного игрока.
Солнце окончательно исчезло за отрогами западного берега, облака на горизонте окрасились в неприятный цвет артериальной крови. Ползущая по воде тень доползла, накрыла Граева, и сразу стало по-вечернему прохладно… Но он просидел у воды еще час, потом поднялся и пошагал в сторону их временного жилья.
Разрозненные эпизоды с трудом, со скрипом, но сложились-таки в единую и относительно непротиворечивую картину. Теперь предстояло поставить контрольный опыт.
В арендованном Людмилой доме ждал сюрприз: заявился капитан Крапивин собственной персоной. На сей раз он пришел без закрывающих лицо бинтов – очевидно, счел, что отныне нет нужды объяснять случайно встреченным знакомым: самовольно, дескать, отлучился из больницы втайне от медиков.
И, судя по взволнованному лицу Крапивина, произошло нечто экстраординарное.