В дальнем углу лежало что-то вроде человека.
1.
– Суки… – выдохнул Макс. – Ломтями резать буду… Медленно…
Девочка сжалась, забилась в угол, спасаясь от яркого света фонаря. Макс отвел луч в сторону – и так напугана до полусмерти. В длинной, гробообразной камере – пусто, голые стены, ни нар, ни какой-либо иной меблировки. Большая миска, чуть ли не тазик, стоит прямо на полу. С-суки… Надо ж так над ребенком измываться…
Бетонный пол, бетонный потолок, три бетонных стены. Вместо четвертой решетка, отделяющая от коридора, – прутья странного серебристого цвета.
И – обнаженное тельце в дальнем углу.
Макс еще раз провел лучом – нет, больше ничего.
Заговорил, старясь, чтобы охрипший голос звучал спокойно, ласково:
– Не бойся. Я не сделаю тебе плохого. Теперь тебе никто не сделает плохого… Сейчас мы закончим с плохими дядьками и поедем домой. И все будет хорошо. Как тебя зовут?
Девочка молчала. И медленно приближалась – на четвереньках. Макс держал фонарь так, чтобы не слепил, чтобы касался узницу лишь самым краем луча.
«Она тут спятила… – понял Макс. – Наверное, и ест так же, – без помощи рук, стоя у миски на четвереньках…»
Неудивительно, здесь и взрослый-то спятит… Никаких внешних повреждений не видно, ни шрамов, ни кровоподтеков, – лишь обрили полностью. И лобок тоже – не малышка, бедра узенькие, но грудь уже вполне… Лет тринадцать, четырнадцать самое большее…
Из дальних закоулков подземелья время от времени доносились звуки стрельбы, но Макс не обращал внимания. Две скоротечных схватки, имевших место за вынесенной взрывом железной дверью, преисполнили его презрения к здешней охране: пентюхи. Учили их только заморские дяди, а вот жизнь не била, на прочность не пробовала…
В общем, Танцор с Надеждой с ними сами разберутся, не маленькие. Да и Валет со своим обрезом кое-чего стоит…
А у них с Бомбером задача другая, главная: дети. Но что же он там, черт возьми, возится?
И тут СБ, похоже, отыскал электрощиток, или пульт, или что тут у них, – вспыхнуло аварийное освещение. Макс ждал, что сейчас зажужжит серводвигатель, и решетка поползет по направляющим в сторону. Не зажужжал. А вручную не открыть, он уже пробовал.
Торопливые шаги. Бомбер. Лицо недовольное – насколько это можно понять сквозь овальные прорези шапочки-чеченки.
– Не отсюда отпираются. Наверное, с центрального пульта.
– Хреново, – констатировал Макс. – Взрывать придется ювелирно, чтоб не зацепить. Семь камер – провозимся…
– Не надо семь. Достаточно одну. Пристрели ее, – кивок на решетку, – а я заминирую. Стреляй из пистолета, там спецпули.
Макс посмотрел ошарашенно. А потом одним энергичным и емким глаголом сообщил, что, по его мнению, произошло с Бомбером.
И тот сорвался… Впервые за время их знакомства сорвался на крик.
– Идиот!!! Разуй глаза, кретин! Она не человек! Уже не человек! Ей ничем не помочь, ничем! Смотри, что будет, если всадить в нее обычную пулю!
Удар! СБ приглушенно взвыл. Его «Хеклер-Кох» подлетел, ударился о потолок, свалился обратно.
– Идиот… – прозвучало это уже тоскливо, без прежнего запала. – Ладно… Стрелять не буду… Следи за руками.
Бомбер нагнулся и аккуратно, не делая резких движений, подтянул автомат за ремень. Тут же отщелкнул магазин. Затем выдвинул приклад, и, держа оружие за ствол, просунул между серебристыми прутьями. Зацепил прикладом край миски, поволок ее решетке.
Девчонка прыгнула. Мгновенно взвилась в воздух. Пролетела она метра четыре, – но, казалось, не окажись на пути преграды, прыжок покрыл бы втрое большее расстояние.
Решетка содрогнулась от мощного удара. Макс отшатнулся. Широко распахнутый рот девочки казался самой настоящей пастью. А зубы… Не бывает у людей таких зубов…
Ударившись о преграду, странное создание так и стояло на четвереньках, совсем рядом. И Макс хорошо видел то, что не смог разглядеть, когда узница скрючилась в дальнем углу камеры – мышцы, скорее подходящие накачанному атлету, чересчур выступающие вперед челюсти… И странный металлический нарост на нижней части затылка. На лице (на морде?) ни единой ссадины – после этакого-то удара.
– Смотри, смотри… – скрежетал СБ. – И в миску загляни, теперь видно, что в ней…
Макс шагнул чуть ближе. Приподнялся на цыпочки. Существо глухо зарычало.
В миске – вернее, в глубоком тазике – лежали куски мяса. Свежайшего, пурпурно-красного, чуть ли не кровоточащего. На верхнем виднелись следы зубов, тех самых, иметь которые человеку не положено – Богом ли, эволюцией ли…
– Теперь понял? – давил СБ. – Теперь готов стрелять?
Макс хотел спросить: а где же дети? Не эти семеро – нормальные, которые еще…
Не успел.
Тело существа изогнулось в дикой судороге. Казалось, сейчас внутри что-то треснет, сломается, не может скелет изгибаться под таким углом… Не сломалось. Конвульсии все усиливались, а затем Макс увидел, что тело как бы девчонки на глазах темнеет. Изумился: «В негритянку превращается?!», но тут же понял – щетина. Существо на глазах обрастало темной, почти черной шерстью…
– Перекидывается, – деревянным голосом сказал СБ.
И потянул из кобуры «ЗИГ-Зауэр». Макс не препятствовал…
Выстрел. Еще один, еще, и еще… Дикий вой существа, катающегося в агонии по бетонному полу. Потом все закончилось, НЕЧТО, напоминающее короткошерстую человекообразную таксу, замерло неподвижно. Максу показалось, что ЭТО стало шире, тяжелее, массивнее…
– Выносим решетку, забираем труп и уходим, – скомандовал Бомбер. – Ничего тут больше не сделаешь.
Решетку выносить не потребовалось, – зажужжал серводвигатель, и она сама поползла в сторону. И решетки других камер – поползли. Очевидно, кто-то на центральном пульте решил, что хуже не будет, – и выпускал обитателей вивария.
СБ метнулся к следующей камере.
Выстрел! Выстрел! Третий не прозвучал.
– Стреляй!!! – взвыл Бомбер, вставляя в пистолет новую обойму.
Макс отбросил колебания, и открыл огонь во второй твари, готовой протиснуться в растущую щель – у этой шерсть успела вырасти не меньше, чем у ньюфаундленда.
Они успели – стреляя в два ствола, уложили ее, прежде чем решетка достаточно откатилась.
А затем коридор превратился в ад. Мохнатых дьяволов было всего пять – но казалось, что десятки и сотни…
Пистолеты загрохотали беспощадно и метко, однако узкий коридор сыграл дурную шутку со стрелками – все пули угодили в переднюю тварь.
Макс увидел, как вторая в прыжке сбила СБ, вцепилась в упавшего оскаленной пастью… Еще одна протиснулась сбоку, поджалась, готовясь к прыжку, и…
И у Макса закончились патроны в обойме.
«Конец…» – сказал в голове незнакомый голос, звонкий и чистый.
– Ложись!!! – рявкнул другой голос. Хриплый, знакомый, за спиной.
Макс, не раздумывая, рухнул на пол.
Загрохотал пулемет.
Патроны у Граева были самые обычные, да и калибр невелик, – но бельгийская машинка имела скорострельность тысячу выстрелов в минуту, и качество искупалось количеством.
Граев буквально нашпиговывал тварей пулями, отшвыривал назад свинцовыми струями – Макс, не давая времени на регенерацию, добивал прицельными выстрелами. Пришлось расстрелять три ленты и две обоймы, прежде чем стихли последние конвульсии…
СБ был еще жив.
Но медицина ничем помочь уже не могла – по крайней мере, доступная им в полевых условиях. Клыки безжалостно прошлись по груди, по шее, зацепили артерию… Жить раненому оставалось считанные минуты.
Граев нагнулся, пытаясь разобрать тихий, с большими паузами, шепот:
– Танцор… принимай… команду…
Он торопливо кивнул – не стоит зря тратить время, порядок перехода командования на случай смерти командира проработан заранее. Но СБ, похоже, уже не видел Граева.
– Одну тварь… с собой… и тут… должен быть… один… слушай приметы…
Граев слушал, СБ описывал приметы человека, которого нельзя убивать. Которого надо прихватить с собой.
– Нервный тик… речь сбивчивая… – закончил описание СБ. И замолчал.
– Детей нет! Мы зачистили весь объект,– сказал Граев. Кивнул на заваленный мертвыми тварями коридор. – Там что?
– Семь клеток и тупик… – пожал плечами Макс.
– Где дети? – чуть ли не тряс Граев без пяти минут мертвеца. – В крепости? Где?!
– Не… суетись… дети живы… завтра вернутся… к мамам…
– Су-у-ука…
Грешно и глупо испытывать ненависть к умирающему человеку. Но Граев испытал именно ее… Ничего не мог с собой поделать…
СБ, похоже, попытался засмеяться. Вместо этого закашлял, на губах запузырилась кровавая пена.
Граев подумал, что больше ничего не услышит. Ошибся.
– Вы… идеалисты… за деньги бы… не пошли… глотки резать… Дай гранату… И делай… что сказано…
Граев вытащил розовую гранатку из карманчика пропитанного кровью комбинезона. Поднес к приоткрытым губам…
Потом отвернулся, сделал шаг назад. Хватит ли у СБ сил надкусить оболочку? Или придется ждать девяносто секунд?
Сил у СБ хватило… Граев не стал смотреть на результат мини-взрыва.
Макс, однако, поглядел. Крякнул, покачал головой… Спросил, кивнув на косматые туши:
– Сейчас потащим? Или потом вернемся?
– Не потащим. Вообще, – отрезал Граев. – Давай-ка им фосфорными, кремацию…
– Ты начальник, тебе видней, – покладисто согласился Макс. – Вы там и в самом деле все закончили?
– Остались три помещения в центре… Самый гадюшник. Лаборатория. Там лба три или четыре с автоматами. Надя их держит, сейчас добьем…
– На счет три, – пообещал Макс.
2.
Граев перешагнул через труп, скорчившийся в кровавой луже. Скомандовал:
– Закладываем остатки взрывчатки и… – он осекся. – Та-а-а-к… А это что за чудное видение?
Человечек, забившийся в щель между стеной и термостатом, сделал шаг вперед. Залепетал:
– Так ведь это… Я не стрелял… в руки даже… понимаете, да? И вы не это… ценная информация…
Ну точно… На вид лет пятьдесят, субтильный, речь невнятная… Вот о ком говорил СБ. И что теперь делать с этим чудом в перьях?
Надежда шагнула вперед. И, нарушая все инструкции, содрала с головы чеченку. Человечек ойкнул. Попятился в свою нору за термостатом.
– Узнал? – спросила Надежда. Такого ее голоса Граев еще не слышал. – Узнал… В монастырь собирался, да? Грехи замаливать?! Это, сука, твой монастырь??!! Это твои иконки?!
– Так ведь… Я же… они пришли… а я что? Как лучше… не я, так все равно…
Надежда обернулась к Граеву, к Максу и Валету. Сказала тихо и устало:
– Эта мразь – главная пружина тут… Без него ничего бы они не сумели… Так быстро, по крайней мере…
– Дай-ка я его, – шагнул вперед Макс. – Ты что-то сердитая шибко, помрет легко. А за клетки те и за ребятишек медленно подыхать должен…
– Мой, – отрезала Надежда.
Повернулась к человечку. Выдернула десантный нож. Граев отвел взгляд, но и не подумал вмешиваться. Справедливость бывает жестокой.
– Не-е-ет! – завопил тот. – Нельзя! Там – нету! (широкий жест вокруг себя). Тут, тут всё! (энергичный стук согнутым пальцем по лысеющему черепу). С вами… все с начала… для своих-то…
– Для своих, говоришь? – Надежда словно бы призадумалась. – С начала всё? На свежем материале? А в монастырь больше не собираешься… Ладно…
Она убрала нож. Вытащила крохотную розовую гранатку.
– Глотай.
– Э-э… зачем…
– Глотай, тварь! Спецсредство. Для транспортировки особо опасных гадов.
– Я… не…
– Глотай!! Пристрелю!
– Это тебе от Ромы, – сказала Надежда, когда человечек сделал несколько судорожных глотательных движений. – И от Петруся, и от Мишки… И от меня лично.
– А теперь туда, – кивнула на дверь каморки, заставленной какими-то коробками. – Живо!!!
…Таймеры были выставлены на минимальное время, и загрохотавшие в подземелье взрывы они услышали, когда по одному пробирались сквозь раскуроченную железную дверь в подвал лжехутора. Но чуть раньше услышали другое: наверху шел бой.
3.
– Прощай, капитан, – сказал Граев, разжимая ножом зубы мертвеца. – Извини, что так не по-божески…
Крапивин продержался в одиночку достаточно долго – в его «FN Minimi» была заправлена последняя лента, почти полностью расстрелянная, ни одной гранаты не осталось…
Они не успели на помощь совсем чуть-чуть – Надежда, выскочившая из хутора первой, вступила в бой через несколько секунд после того, как смолк пулемет капитана.
Их осталось четверо…
А еще через несколько минут – они перебегали открытую луговину, по очереди, прикрывая друг друга огнем – Валет словно бы споткнулся, но удержался на ногах, и пробежал еще несколько шагов, и лишь тогда упал. И не поднялся.
Граев метнулся к нему, торопливо ощупал… Валет застонал. Жив! Но ранение сквозное, и пуля наверняка натворила внутри немало нехороших дел… Эх, не снял рисковый человек броник с убитого охранника, не надел… Да что уж теперь.
Взвалил Валета на спину, побежал зигзагом… Выстрелы раздирали ночь – два ствола против трех десятков – и Граев ждал, какая же из чужих очередей его. Обошлось.
…От берега их целенаправленно отсекали. Отрезали и огнем, и маневром. И скоро стало ясно – прежним путем не уйти…
К Нарове они все-таки пробились – в полукилометре ниже по течению. Берег здесь был такой же – с песчаным откосом, служащим неплохим укрытием, и с широким открытым пространством перед ним… Такой же – но здесь не было тайника с лодками. Впрочем, лодки помогли бы мало в этой ситуации. На веслах под обстрелом далеко не уплывешь…
Стрельба стихла. Наверняка преследователи сейчас рассредоточивались по берегу, отрезая все возможные пути отхода в глубь суши…
– Хреновая у них спецура, только с памятниками воевать наученная, – сделал вывод Макс. – Подготовишки необстрелянные, под пули лезть боятся… Жить любят. Слушай, Танцор, – а ведь будь патронов побольше, мы б их всех тут положили, точно!
Граев не ответил, бинтуя Валета. Патронов осталось мало, очень мало.
– Ну что, Танцор, – жизнерадостно продолжил Макс, – спички будем тянуть, кому из нас с Надей плыть, кому с Валетом оставаться? Или полюбовно договоримся?
– А в глаз? – спросила Надежда.
– Видишь вон тот мысок? – спросил Граев.
– А за что? Да уж не слепой, – ответил им Макс в строгой последовательности.
– Если там, на мысочке, не сидит кто-то с хорошей ночной оптикой – то с инструкторов этих ребят надо требовать обратно деньги за обучение…
– Брось… Никого там нет. Они ж еще не опомнились, глаза по пять копеек. Плывите, черт с ними, со спичками… А я уж потом, поглубже ныряя. Меня Джазмен натренировал, поклон ему низкий.
– Трепач, – сказала Надежда.
Тра-та-та-та… – сказал ручной пулемет. Как раз с того мысочка. Пули ударили во влажный песок у самого уреза воды.
Граев быстренько подтащил Валета к обрыву, сам прижался к крутому песчаному склону.
Вторая очередь – пули вновь прошлись по песку, теперь на метр ближе. Третья очередь угодила в небольшой изгиб берега.
Мертвая зона – фланговым огнем их не достать. Но ночной заплыв теперь не состоится. Даже пробежать десяток метров по колено в воде не получится.
Все трое молчали. Понимали – вот теперь шансов не осталось.
– Танцор… – послышался еле слышный голос. Граев наклонился к Валету.
– Не говори ничего. Нельзя, легкое прострелено.
Валет не внял. Заговорил – и в негромкие слова вплеталось какое-то побулькивание, похлюпывание. Фразы Крапивин-младший проговаривал очень быстро, на коротком дыхании, но делал между ними длинные паузы.
– Так и так не жилец… Ты спрашивал – за что ненавижу… Я ж тут жил, в Силламяэ… Жена, дом, трое детей… Десять лет душа в душу… Дети на двух языках говорили… Потом начались дела эти, как с цепи сорвалась… Народный фронт, независимость, мигранты-оккупанты… На развод, детей ей, понятно… Пятнадцать лет не видел… Куратами наверняка себя считают… Но я по полной расплатился, Танцор… Не только сегодня… Вот вам порошочка белого, колитесь-нюхайте… По полной… А теперь думаю: на хера?.. Может, лу…
Валет замолк на полуслове. Граев подумал было – всё, отмучался. Однако Валет дышал – все тяжелее, все громче побулькивая. И продышал еще десять минут… Но больше ничего не сказал.
– Что затихли-то? – риторически спросил Макс. – Тяжелую артиллерию ждут из Таллина? Или свой доблестный ВМФ в составе обоих сторожевиков? Авиации не будет, пилот заболел. Наши ребята давно бы подползли, да гранатами бы забросали…
– Они ползут, – сказал Граев. – Но ме-е-е-е-е-дл-е-е-е-е-е-нно – ме-е-е-е-е-дл-е-е-е-е-е-нно…
– Сейчас накликаете, – пообещала Надежда.
Как в воду глядела. Началось.
Атаковали их по всем правилам военной науки – словно старательные ученики, назубок выучившие соответствующую страницу учебника. С двух сторон ударили пулеметы – крупнокалиберные, станковые. Тут же вступили штурмовые винтовки и несколько ручников. Не остался в стороне и пулеметчик, засевший на мысе. Плотный свинцовый рой заставил втиснуться в песок, не давал высунуть голову из-за откоса.
Граев и не высовывался. Лежал, вслушивался в разноголосую какофонию, пытаясь уловить, вычислить тот момент, когда подползающие и перебегающие под прикрытием огня поднимутся на последнюю перебежку…
Пора! Он взмыл над откосом, полоснул из пулемета по группе, заходящей слева, – длинной очередью, на весь остаток ленты. Тут же схватил «Хеклер-Кох», перенес огонь вправо. Рядом грохотали автоматы Надежды и Макса. Кураты не выдержали, залегли,– метрах в пятнадцати, не больше. Граев сдернул кольцо с гранаты, швырнул, и…
Красные светлячки трассеров, наполняющие ночь, вдруг мгновенно выросли, увеличились, и слились в одно сплошное багровое пятно, и Граев не видел, но чувствовал, как на лицо ему – в рот, в нос, в глаза – сыплется колючая струйка песка, а потом багровое пятно исчезло, и не стало ничего…
Боль.
Темнота.
Голос Надежды.
Граев рывком поднял веки. Особо светлее не стало – ночь продолжалась. Попробовал пошевелиться – боль усилилась.
– Лежи, – сказала Надежда. – Только-только кровотечение остановилось.
«Куда?» – попытался спросить Граев. Не получилось. Он пошевелил занемевшими губами, разминая. Попытался еще раз.
– Куда?
– Осколок в голову. Второй в плечо, в правое. Один тут камикадзе гранатами решил в нас покидаться.
– Отбились?
– Да. Десяток положили, а то и больше. Теперь точно не сунутся без минометов или вертушек. Они после таких потерь целый год в парламенте дебатировать будут, крайних искать.
– Макс?
– Макса нет. Мы вдвоем.
Он замолчал, и молчал очень долго. Затем попробовал сесть – безуспешно.
– Катер, – сказала Надежда. – По нашу душу, наверное.
Граев прислушался – и в самом деле, со стороны Чудского озера раздавался еле слышный звук мотора. Но с каждым мгновением становился все громче.
Пожалуй, не заурядная дюралька с подвесным мотором, что-то помощнее… Вроде бы в прошлом году заграничные друзья презентовали эстонской погранохране несколько моторных лодок типа RIB… Подарок с барского плеча в честь вступления в Евросоюз. А моторы на тех лодочках в пятьсот сорок лошадей, вполне могут именно так завывать…
Шум двигателя приближался. В темноте – в том же направлении – замигала далекая красная точка.
Ну вот и все… Со стороны воды они как две мишени в тире… Граев собрался с силами и потянулся губами к кармашку с розовой гранатой. Дотянулся. Мигающий огонек все ярче, все ближе…
А вдруг все-таки Орлов? На своем «Ибрисе»? Не выдержал, нарушил приказ?
Надежде пришла в голову та же мысль.
– Эх, двум смертям не бывать… – сказала она и вскинула мини-ракетницу.
В небе расцвели три цветка – красный, зеленый, снова красный.
«В твои годы пора знать, что чудеса бывают лишь в сказках…» – хотел сказать Граев, и не сказал.
Потому что сам ждал чуда. Ждал, что сейчас из-за острова вынырнет стремительный силуэт «Ибриса», и гулкие очереди из КПВТ вспорют тревожную ночную тишину.
А больше ждать было нечего.
Санкт-Петербург декабрь 2006 – январь 2007