– А я говорю, – сказал тот, что стоял слева, усиливая свои слова барабанной дробью пальцев по краю стола, – что ни один воин Ульстера не встанет на сторону мак Кеннетига! Христом и Кромом клянусь!
Это был ее сводный брат Маэл Морда, мятежный король Лейнстера – темноглазый безжалостный гаэл, чей героизм не шел ни в какое сравнение с его же заблуждениями: он страстно желал сесть на верховный трон, но Кормлада сомневалась, что у него хватит на это духу.
– А Мит? – спросил самый младший, ее сын Ситрик, король Дублина. Он стоял справа от стола. Хотя ему было далеко до честолюбия дяди, Кормлада знала, что хитростью и коварством он не уступает пиратам севера, – он походил на своего отца, Олафа Кварана, и предпочитал править единственным городом и преумножать свои богатства, а не растрачивать силы на управление целым народом. – Что насчет Мита? На чью сторону встанет он? Нашу или Бриана?
– Народ Мита – темная лошадка, – ответил Маэл Морда. – Их король Малахия переменчив, как ветер. Думаю, он захочет посмотреть, чьи шансы на победу будут выше, и лишь тогда примкнет к одной из сторон.
Но внимание Кормлады привлекал человек во главе стола, тот, от которого так и веяло истинным величием. Остальные, несмотря на то, что один приходился ей ближайшим родичем, а второй – сыном, играли лишь роль пешек; их, как и резные фигурки, ей нетрудно было бы расставить по местам и пожертвовать ради собственной выгоды. Но из человека во главе стола не могла бы сделать пешку ни одна женщина.
– А что насчет мак Кеннетига? – спросил он. Он никогда не повышал голоса, но его шипении тихие, полные угрозы слова было слышно в любом уголке зала. Хоть он и вышел ростом, его руки и ноги были кривыми, а спина горбатой. С широкого землистого лба спадали длинные черные волосы, густую бороду он всегда заплетал в косу. – У доброго короля Бриана в рукаве Мунстер и клан Дал Каш, его армия и доля Коннахта – то есть несколько тысяч ряженных в овечьи шкуры неумех с дубинами и топорами. Но с ним еще и христиане из данов Корка и Хлимрекра. Суровые воины в кольчугах, вооруженные доброй сталью. Они станут сердцем войска Бриана. А остальные… – он пренебрежительно щелкнул пальцами, – свиной корм.
– Маэл Морда, за тобой Лейнстер, Дублин и наши северные братья из Вейсафьорда и Ведрафьорда. Даже если Ситрик не попросит помощи у родичей с Оркнеев и Мэна, ты соберешь могучее, хорошо вооруженное и жаждущее крови войско – они станут твоей наковальней. А вскоре твои силы еще преумножатся: к нам уже едут разбойники Сигурда и Бродира. Они станут твоим молотом, и вместе вы сокрушите Бриана, как хрупкое железо.
– Дай Бог, – ответил Маэл Морда. Ситрик кивнул.
– Итак, – продолжил мужчина. – Ольстер остался в стороне, а Мит… Что же с Митом? Неясно. Малахия и Бриан друг друга недолюбливают. Что заставит Малахию присоединиться к нам – или хотя бы не вмешиваться в предстоящую битву? – мрачно поблескивая глазами, он перевел ледяной взгляд с одного собеседника на другого; в его чертах Кормладе виделось нечто не совсем людское, нечто хищное, и от этого дублинскую ведьму снедали страх, желание, а отчасти даже и ужас – этот мужчина черпал силы не из крови или положения, а из первозданного источника, который не могла разгадать даже она. Бьярки Полудан не был королем. Он возводил королей на трон. – Скажи мне, что для этого потребуется?
Вопрос потонул в молчании. Маэл Морда пожал плечами; Ситрик погладил заплетенную в три косы бороду – такую густую и роскошную, что за нее его прозвали Силкискеггом, «Шелковой Бородой», – и опустил пронзительный взгляд на карту, словно думал, что деревянные фигурки подскажут ему ответ.
Бьярки посмотрел на них недовольно. Он начал было говорить, но Кормлада его опередила:
– Все просто, – сказала она. – Предложи ему то же, что мэнскому ублюдку Бродиру и оркнейскому ярлу Сигурду, – дублинская ведьма сошла по ступеням с балкона. Чувствуя на себе мужские взгляды – даже собственного сына – она неторопливо обошла стол и встала напротив Бьярки. – Предложи ему золото, земли и руку Кормлады.
– Ты слишком большого мнения о своих прелестях, сестрица, – сказал Маэл Морда, презрительно скривив губы.
И хотя взгляд Кормлады на миг стал острым, точно нож, и разил, точно бич, она одарила короля Лейнстера очаровательной улыбкой.
– Я знаю мужчин, дорогой братец.
Бьярки коротко рассмеялся.
– А Малахия знает тебя. Один раз он уже от тебя отказался – если мы предложим ему тебя в награду, он поймет, что мы что-то задумали.
– Может, и нет, – сказал Ситрик, покосившись на мать. – Малахия стар и оплакивает дни ушедшей славы. Думаю, он может посчитать этот союз способом вернуть былое.
Кормлада с одобрением сжала плечо сына.
Бьярки перевел взгляд с Ситрика на нее.
– Посылайте разведчиков, – произнес он, поколебавшись несколько секунд. – Выясните, правда ли это и убедит ли короля Мита поднесенное в дар потертое седло если не присягнуть тебе, то остаться в стороне. Оставьте нас, – так Бьярки Полудан, человек без титула и королевской крови в жилах, человек из неизвестного гаэлам клана – тот, кого они немедленно убили бы, узнай они об истинном его происхождении, – отпустил двух королей, словно каких-то чумазых крестьян.
Пока ее брат и сын шли к выходу, Кормлада стояла спокойно; но как только они остались наедине, она вскинулась, замахнулась и с силой опустила изящную ладонь на заросшую щеку Бьярки.
– Потертое седло? – прошипела она, раздувая ноздри. – Так вот что ты обо мне думаешь?
Бьярки снес этот удар – боль лишь добавила его кривой ухмылке жестокости. Он тихо фыркнул.
– Я думаю, ведьма, что тебя седлают чаще, чем любимого жеребца Одина.
– Ублюдок! – на этот раз Кормлада ударила его сильнее. В глазах Полудана сверкнули искры, словно высеченные ударом кремня о сталь, раскаленные и убийственные, отчего взгляд его напомнил волчий. – Ты не жаловался, когда седлал меня сам!
– И я также не жалуюсь, когда надеваю на ногу разношенный и хорошо смазанный сапог, – повторил он. – Ты…
Его прервал невразумительный вопль Кормлады. Она отступила, собираясь дать ему и третью пощечину: согнула пальцы, точно хищная птица – когти, готовые рвать плоть с костей и выцарапывать глаза. Но Бьярки быстро погасил эту вспышку – вытянул ладонь и сжал ее бледное горло черными ногтями.
Кормлада невольно задохнулась и выпучила глаза.
– Яйцами Одина клянусь, женщина! – злобно прошептал Бьярки. – Шипишь и плюешься, как мокрая кошка! Я шлюх грошовых знаю спокойнее тебя, – Полудан с пренебрежением оттолкнул ее от себя. Кормлада пошатнулась и тяжело оперлась на стол, раскидав деревянные фигурки тэнов. Она метнула в Бьярки недобрый взгляд, а он, отвернувшись, пошел к дублинскому трону, стоявшему на помосте под вороньими стягами дома Ивара – основавшей город скандинавской династии. С превосходством завоевателя Бьярки уселся на него и вытянул перед собой ноги. – Ты ночью покидала замок? Я слышал вопли эльфийских старух. Твоих рук дело?
Кормлада с усилием обуздала гнев.
– Нет. Mná sidhe вспугнул кто-то другой. Я послала Круаха…
– Но ты покидала замок? Бродила духом по земле?
Дублинская ведьма кивнула. До того как ее разбудил крик mná sidhe, ее призрачный образ улетел далеко за городские стены, за сотрясаемые бурей вершины Каррай Ду, в долину реки Барроу в самом сердце Лейнстера.
– И?
Она закрыла глаза, и вот уже перед ней нестройно марширует сквозь дождь длинная людская колонна: гаэлы в грубых мокрых туниках и рваных шерстяных плащах; у большинства никакого доспеха, хотя некоторые, курам на смех, нацепили снятые с убитых норманнов хауберки из вареной кожи или ржавых кольчужных звеньев. Но вместе с оружием: топориками, копьями и короткими мечами, – у них в руках и щиты, бронзовые или плетеные и обтянутые кожей. Поля щитов покрашены белым и зеленым, коричневым, кроваво-красным. Воины маршируют под позолоченными крестами и обвисшими знаменами: лазурными, с держащей меч рукой, или желтыми, с красным львом.
Гаэльская армия разбивает под проливным дождем лагерь на берегу реки. Свою работу они выполняют машинально, без желания. Наступает ночь, а дождь все не стихает, мешает развести костры; гаэлы глотают холодную пищу, косясь на тени молний, словно на незваных гостей. Расставляют караулы. Огромная толпа с неохотой кутается в сырые плащи, погружается в полный кошмаров сон.
И тогда она поет им, и на призыв ее шипящих слов откликаются ночные существа. Они выбираются из камней, деревьев, из самой реки. Маленькие уродливые твари, злобные, с цепкими взглядами; она приказывает им приниматься за работу, и злодеи крадутся от человека к человеку, нашептывая им слова ужаса, агонии и смерти. С упоением смакуя кровавые подробности, нашептывают они воинам, каково им будет видеть, как датский топор отсекает им руку, как железное острие норманнского копья протыкает их мужское естество. Они цепляются за каждый страх, сомнение и опасение, раздувают их еще больше. Шипят, что Господь оставил гаэлов, что гореть им в Аду за все их грехи. С хихиканьем нагоняют они на спящих образ Люцифера, разгуливающего между ними. Люди с криками просыпаются…
– И? – спросил Бьярки.
– Я видела авангард Бриана, – ответила Кормлада глухим далеким голосом. – Я сидела рядом с ними, подкармливала их отчаяние. К завтрашнему полудню они будут в низине Долкана, в десяти милях к западу от лагеря наших воинов. Их ведет старший сын Бриана, Черный Мурроу из Кинкоры. Он жесток, но даже он чувствует их отчаяние; он даст им день отдыха, а потом они двинутся к руинам церкви Святого Майнэнна в Килмейнеме. Второму сыну, Доннхаду, Бриан отрядил стариков и мальчишек – они едут грабить королевство моего брата.
Кормлада открыла глаза.
– Они пересекли реку Барроу и уже разбойничают в сердце Лейнстера. В Дублин прискакал гонец с вестью о нападениях на боевые отряды Лейнстера – фианна – которые служат моему дорогому братцу. Их верность уже сейчас ломка, как старый трут. Известие об этом нападении станет для них искрой. На рассвете они придут искать встречи с Маэл Мордой… и попытаются нарушить свои клятвы.