– Еще раз, – рыкнул он лейтенанту, а тот, в свою очередь, повернулся и подал знак примерно дюжине норманнских лучников, поджарых и жилистых, словно гончие псы. Они натянули тетивы своих тисовых луков и послали в воздух вторую дюжину стрел. Одно седло опустело, но полет остальных оказался слишком недолгим. Король выругался.
– Это бабская работа, Силкискегг, – сказал кто-то за спиной у Ситрика. Тот напрягся и, обернувшись, сердито посмотрел на поднявшегося к нему мужчину. Его дядя… Тонкокожий, слабый Маэл Морда в компании прибывших недавно на драккарах вождей: Сигурда, ярла Оркнейских островов, похожего на медведя великана с густой бородой, бьющегося под вороньим знаменем Одина; и его противоположности, Бродира с Мэна – тощего и дикого, словно бешеный волк. Если скальды не врали, Бродир читал руны и был искусен в битвах. Секиру в его руках выковали сами гномы, и этот же злокозненный народец вплел в серебряную сеть его кольчужного хауберка защитные чары.
– Бабская работа, – повторил он. – Чего мы ждем? Пошлем наших разбойников и перережем ирландских псов, скребущихся в твои двери!
– Да, – звучным басом отозвался Сигурд. – Я сюда с Оркнейских островов приехал не бороду гладить с такими, как ты. Отдай приказ, и мы еще до появления луны разобьем их и приведем к тебе в цепях этого христовера мак Кеннетига.
Маэл Морда фыркнул.
– Если эта работенка так проста, то зачем нам здесь вы, деревенщины?
– Деревенщины, значит? – пошел на него Сигурд, сжав кулаки; он сделал два шага к побледневшему королю Лейнстера, но тут ему на плечо легла рука его соратника. Ни один из них не заметил кривой тени Бьярки Полудана, скрывавшегося в тенях позади них.
– Потому что у тебя нет людей, Пустой король, – сказал Бродир, не потрудившись скрыть насмешку. – Ни людей, ни земли, ни короны – не считая этой бесполезной побрякушки у тебя на голове.
– За меня сражаются люди Лейнстера! – Маэл Морда выпрямился во весь рост, надеясь получить поддержку среди своих вождей.
По укреплениям пронесся эхом гулкий смех Сигурда.
– Люди? – повторил он вскоре, утерев слезы веселья. – Эти тявкающие шавки? Они сражаются не за тебя, полудурок! Они сражаются потому, что эти псы, – он кивнул лохматой головой на горящий Килмейнем, – нассали им на порог!
Обычно неулыбчивый Бродир ухмыльнулся, невесело и жестоко.
– Довольно! – зарычал Ситрик. – Золото, земли, честь… какая разница? Мы все здесь ради одного, и все пляшем под одну дудку!
Король Дублина метнул злой взгляд на молчаливого Полудана.
– Это так, – согласился Бродир. – И настало время ей протрубить наступление, Силкискегг! Сеть судьбы сплетена, и валькирии уже несутся сюда в сумерках Севера! Дуй в рог, добавь его звуки к их грохоту – и мы возвестим гаэлам их погибель!
В словах Бродира таилась магия, и Ситрик не остался к ней равнодушен. Король Дублина почувствовал, как закипает кровь; он уже был готов издать боевой клич и призвать северных наемников вместе ринуться по залитому кровью пути Славы и Смерти. Но вкрадчивый голос Бьярки потушил чары Бродира, как человек тушит пламя свечи.
– Ты их видел? – спросил он. Когда он направился к вождям, король Дублина понял, что его хромота, его сутулые плечи и болезненный вид заметнее обычного. Бьярки играл роль – роль уродливого годи, пожертвовавшего здоровьем ради мудрости. Ситрик рассмеялся бы, не отразись при виде вышедшего из теней Полудана на лицах Сигурда и Бродира страх. – Ты их видел, могучий Бродир? Узрел своим смертным взором валькирий? Нет? – Бьярки скривился, даже при свете дня к нему будто липла тьма. Горящими, как уголья, глазами он смерил взглядом сначала ярла Оркнейских островов, затем вождя разбойников Мэна. – А я видел! Я видел двенадцать дочерей Одина, ужасающих и прекрасных, с горящими загробным светом взглядами и сердцами, холодными, как точильные камни. Говоришь, сеть судьбы сплетена? А я говорю тебе, Бродир с Мэна, что норны еще ткут ткань этой бури мечей на кровавом станке! Они явились мне: вместо грузил у них отрубленные головы, вместо нитей жилы, а вместо утока – кишки; билом служит им зазубренный меч, а челноком – шипастая стрела! Знамения ясны: мечи норн останутся сегодня в ножнах, копья – в земле, а топоры – за поясом! Можете пренебречь этими знаками – но на свой страх!
– И как долго? – спросил Сигурд. – Как долго нам еще ждать?
Ситрик покосился на погрузившегося в молчание Бьярки.
– Жрецы вновь прочтут знамения на закате, – сказал король Дублина. – Мы узнаем волю богов…
– Через два дня, – вдруг прервал его Бьярки. – Мак Кеннетинг сдохнет в день, когда эти жалкие христоверы отпразднуют распятие их бога на кресте. Такова воля Одина.
Бродир вновь торжествующе улыбнулся.
– Страстная пятница, – резко кивнул он. – Подходит.
– Да, – рыкнул Сигурд и он поскреб заросшую щеку. – Но выйдет ли ублюдок на бой в священный день?
– Ни за что, – подал голос забытый Маэл Морда. – Грешно в такой день проливать кровь. Старый дурак откажется от битвы.
– Значит, заставим его согласиться, – ответил Ситрик, выпрямившись в полный рост; капитаны драккаров одобрительно кивнули. Даже Бьярки замолк, предпочтя наблюдать. – Мак Кеннетигу решать, обнажать ли меч, пусть это останется между ним и его богом. Но мы обнажим, братья мои. Мы напоим землю красной мочой, которую гаэлы зовут кровью, и неважно, станут они биться или нет!
– Тогда молись, Силкискегг, – ответил Сигурд, подмигнув. – Молись, чтобы тебе хватило медовухи! Моих парней терзает жажда, а эти мэнские ублюдки пьют эль, как рыбы – воду!
Они рассмеялись вместе с Ситриком.
– Дядя покажет вам, где я храню бочки и бутылки, он хорошо знаком с этой частью замка.
Зайдясь смехом, Сигурд навалился на Маэл Морду, обняв рукой за шею, и, прежде чем тот успел вообразить, утащил его прочь, словно закадычного собутыльника; Бьярки и Бродир пошли следом плечом к плечу. Через мгновение король Дублина снова стоял на укреплениях своего замка в одиночестве и смотрел на оставленные врагом разрушения.
Вскоре он почувствовал рядом с собой мать. Кормлада куталась в плащ с капюшоном и была мрачна, как ее фамильяры-вороны.
– Слышала? – спросил король.
Кормлада кивнула.
– Он зашел слишком далеко, – тихо произнес Ситрик. – Мои люди ждут его приказов, будто я хожу под своим клятым дядей – будто я пустое место и ношу чужую корону, – он вздохнул. – Эти смерти на моей совести. Они пришли ко мне в поисках защиты, и вот чем я отплатил за их верность? Надо было сесть на коня и разбить их авангард, но он приказал мне остановиться и закрыл ворота. Он приказал мне! – процедил Ситрик сквозь зубы и глубоко задышал, пытаясь унять свои чувства. – Я сын Олафа Кварана, а не игрушка какого-то чудовища!
– Терпение, сын мой, – ответила она. – Усмири гнев и играй свою роль. Это я позволила ему проникнуть в наши ряды, и мне изгонять его прочь в ту бездну, которая его породила.
Ситрик отвернулся.
– Что бы за игру ты ни вела, матушка, поспеши. Времени почти не осталось.
Король Дублина сошел с крепостных стен, оставив Кормладу в одиночестве. Что-то привлекло ее внимание, она взглянула вверх, на темное пятнышко, купающееся в потоках воздуха над раскинувшейся внизу косой равниной. Это был Круах – он взмыл еще выше в голубое позолоченное небо и искал, выслеживал чудовище, которое она встретила на вершине Каррай Ду, чтобы передать ее послание. Ее прекрасное в своей простоте решение проблемы зажившегося на свете Полудана.
Лишь чудовищу под силу убить чудовище.
Глава 25
Гримнир без труда ускользнул от посланных за ним ирландским вождем следопытов. Да любой сопливый щенок каунар, у которого еще молоко на губах не обсохло, мог обвести вокруг пальца этих деревенщин, настолько они были ленивы и беспомощны в слежке. Он хотел было немного развлечься, погонять их до изнеможения и прикончить одного за другим, но передумал. Он планировал заключить союз с ирландским королем, а это значило заслужить его доверие. А какой дурак ему поверит, если пойдет слух, что смуглый клыкастый демон устроил его людям засаду в лесу?
Так что Гримнир дал им уйти, пока искушение не стало слишком велико. К закату он по собственным следам вернулся к растрескавшимся останкам сгоревшей усадьбы. Сквозь неровные просветы в облаках пробивалось глубокого синего цвета небо, горевшее на западном горизонте рыжим огнем. Таким же, как пышущее жаром сердце кузнечного горна.
– Красное небо, – пробормотал Гримнир, стараясь припомнить один из виршей, которыми сыпал Гифр. Он уже хотел присесть здесь, среди ежевики на усыпанной камнями земле, но тут послышался мрачный крик ворона, от которого встали дыбом волосы на загривке. Зашелестели огромные крылья. Гримнир вспомнил о слугах ведьмы и резко припал к земле; он обернулся на звук и вытащил сакс, увидев, как древний ворон садится на вершину замшелого камня, когда-то бывшего в усадьбе очагом.
Какое-то время эти двое пристально вглядывались друг в друга – немигающий взгляд угольно-черных блестящих глаз ворона против взгляда прищуренных, горящих, будто восходящее солнце, глаз Гримнира. Наконец он медленно выпрямился.
– Чего тебе, старая ворона? Этот одноглазый сучий сын прислал тебя меня мучить?
И Гримнир ничуть не удивился, когда гигантская птица ответила ему резким карканьем, подобающим его роду:
Мудр осторожный,
что ищет речей.
Так пусть же забудутся
смертные распри.
В замке высоком,
что над озером Черным,
дочь королей
ищет совета.
Гримнир фыркнул.
– Дочь королей, да? Ты про шлюшку Полудана?
Дочь королей
ищет совета.
– Неужели? – он покосился на птицу. Ворон не махал крыльями и не щипал перья, как делали его младшие сородичи, а сидел неподвижно – окутанный тихой торжественностью, словно дорогим плащом. Это создание было фамильяром, верным слугой, и воняло первородной магией, о которой давно успели позабыть. – Зачем?