умоляю, она меня пугает, как Баба-Яга маленьких детей. Смотрит вечно на меня так злобно, будто взглядом испепелить хочет. То знаки мне в спину какие-то рисует. То шепчет под нос при моем виде, как ритуал изгнания беса проводит. Брр.
Глеба передернуло, он поморщился и отпил ещё вина.
— Я ей не нравлюсь, но понять не могу почему. Как пытаюсь заговорить, она на меня шипит и убегает.
— Кривится при вас, будто лимон съела? — кот тоненько захихикал.
— Да что вы прикопались-то к этим лимонам несчастным? — вскинулся Глеб. — Я же приготовил, как вы хотели? А вы меня всё пилите и пилите! Ещё скажите, что я вам всю жизнь испортил. Ещё прибавьте, что потратили на меня лучшие годы своей молодости.
— Потому что вы намеков не понимаете, Глеб Яковлевич, — крайне довольный собой сказал кот. — Так что скажу прямо. Вон какой лоб здоровый вымахал, а всё сам себе готовит, да ночи коротает за игрой в шахматы с котом. Жениться вам надо, говорю. На какой-нибудь хорошей доброй женщине. И чтобы готовить умела. И чтоб котов любила. А разве такая идеальная женщина обручится с простым стажером полиции? Вам надо подумать о будущем уже, в конце-то концов.
— Я в Парогорске и двух месяцев ещё не провел, как из своего мира сюда провалился. Как-то мне всё не до того, чтобы пускать корни, заводить пять детей и домик с вишневым садом.
— Конечно, не до того, — ядовито протянул кот. — Ковать железо надо было, пока горячо. Вот когда ваши с Анной фотографии были в каждой газете, вот тогда и надо было амурные дела устраивать. А тут уже целый месяц прошел, больше никаких громких заголовков «Полиция поймала опасного убийцу!» и «Дочка известного промышленника спасена юным героем».
Вздохнув, Глеб потёр виски.
— И что в итоге? — сказал он. — Елизавета в сумасшедший дом попала. И ничего с этим было не поделать. Возможно, уже и не выйдет оттуда никогда. О том, что её надо спасать, она и вовсе не подозревала, пока Рубченко не попытался в её тело другую душу заселить. Не самая романтичная история спасения девы в беде получилась.
— А это и не важно. Ничего вы не понимаете, Глеб Яковлевич. Главное то, как ваш, точнее наш общий, в основном даже мой, подвиг в газетах представили. И что вам поклонницы в околоток цветы слали, да письма надушенные парфюмом. Думаете я не знаю?
Кот захихикал, топорща усы. Глеб почувствовал, что смущается, сделал большой глоток вина и попробовал перевести тему:
— Не знаю, как там репортеры все представили, я газет не читаю. Меня больше заботит, чтобы в новом для меня мире никто не понял, что я самозванец, занявший чужое тело. А то ещё на опыты пустят. Или сожгут на базарной площади. И внимание журналистов — это совершенно ненужное мне внимание.
— И что планируете, Глеб Яковлевич? — кот фыркнул. — До седых волос теперь в бобылях ходить будете? Даже собственной квартиркой не разжились, не то что приличным для меня особнячком. Всё по съемным углам маетесь. А мне и дальше вашей стряпней продолжать питаться? Вы мой несчастный желудок совсем не жалеете. Вы эгоист, Глеб, только о себе и думаете.
— Когда разбогатею, заведу себе кухарку первым делом, лишь бы ваше ворчание не слышать, Порфирий Григорьевич, обещаю.
Кот только махнул на него хвостом, не клюнув на такие заманчивые посулы.
— Жениться он не хочет. Заводить знакомства с новыми коллегами не хочет. Расти в должностях, чтобы больше зарабатывать и сытнее кормить своих друзей — опять не хочет. Без моего пригляда вы бы только и делали, что голубей гоняли, да по окнам из рогатки пуляли. Ну что вы за человек-то такой.
Чтобы сильнее подчеркнуть, как он колоссально нравственно страдает от такого поведения, кот лёг на бок, прикрыв глаза и чуть взмахивая хвостом из последних сил.
— А что до Дарьи Ивановны, так я тут ни при чем, говорю же, — ответил Глеб и щелчком опрокинул своего короля, признавая поражение в партии. — Это у нашей аурографистки какая-то неприязнь ко мне. Ничем не обоснованная, подчеркиваю. Да и бог с ней, в самом деле, переживу как-нибудь. Не хочет она со мной общаться, так я в друзья ей не собираюсь навязываться. Мне и старых друзей по горло хватает.
— Карьерных амбиций не испытываете, я так понимаю? — спросил Порфирий, пропустив шпильку мимо мохнатых ушей. — Анна Витольдовна уже целый месяц занимает должность начальника полиции Парогорска, вы её правая рука, нравится вам это или нет, а вместо выстраивания стратегии отношений с коллегами, как потенциальный заместитель начальника полиции, у вас что? Бу-бу-бу, не хочу, не буду. Бу-бу-бу, Баба-Яга…
— Анна Витольдовна не начальник полиции, а всего лишь временно исполняющая обязанности, — парировал Глеб.
— Дадут ей официальное назначение, рано или поздно, не сомневайтесь. Кто ещё из высоких чинов в Парогорск поедет? Не самое лакомое местечко карьеру строить, для нормальных людей. Для вас, Глеб Яковлевич, в самый раз. Что тут, в нашей губернии, делать? Одни шахты да заводы, скука смертная.
— Плюс маньяки, — мрачно прибавил Глеб.
— Ой, посмотрите на него, — кот огляделся, будто вокруг них действительно были зрители. — Поймал двух душегубов месяц назад, теперь ему за каждой дверью убийца мерещится.
Будто вторя его словам, в дверь постучали. Глеб кинул быстрый взгляд на кота. Тот, обладающий тонким звериным слухом, по звукам шагов мог определить, кто стоит за дверью, но и усом не повел, чтобы подсказать, кто там.
Однако сообразив, что раз кот спокоен, значит пришёл кто-то знакомый, Глеб поднялся с кресла и открыл дверь. На пороге стоял сыщик Кузьма Макарович.
— Извините за беспокойство, Глеб Яковлевич, что в неурочный час, — сказал тот, приятельски кивнув коту. — Собирайтесь. У нас новый покойник.
Глава 2
Паровая машина остановилась подле внушительного особняка. Выпрыгнув из паровика, Глеб оценивающе взглянул на дом, в который постучалась смерть. Не столь пафосный, как у губернатора или Морозова, но и не унылый, коих хватало в округе. Трехэтажный, с кованными балконами и стрельчатыми окнами, будто не дом, а бастион. Мрачные кариатиды, подпирающие портики, недобро глядели на пришельца, точно не желая его впускать. Ступени, ведущие к высоким резным дверям, поблескивали как леденцы в свете газовых фонарей.
К вечеру заметно похолодало, и мрачные тучи, приплывшие с севера, принялись вытряхивать на спящий Парогорск первый снег. Глеб поежился и уже хотел было пойти к дверям, как из калитки, что находилась по правую сторону от особняка, выглянул городовой:
— Господин Буянов, сюда, пожалуйста, — он указал рукой куда-то в сторону, — просили по лестнице для слуг подняться.
— Нормально так, — хмыкнул Глеб, — что хозяева даже в столь мрачный час о чистоте ковров думают?
— Этого не знаю, — признался юноша шмыгнув носом. — Я вас жду, чтобы проводить.
— Ну что ж, показывай дорогу, — согласился Глеб, направляясь за провожатым.
Пройдя в калитку, они двинулись через проулок между домами и остановились возле обычной двери. Таких подъездных дверей Глеб в своем мире повидал много, и никогда они его не смущали, а тут же он только скривился. Для слуг значит? Ну как скажете.
Переступив порог, Глеб очутился в небольшой прихожей и сразу заметил лестницу ведущую наверх.
— Второй этаж, — подсказал городовой, шаркая ботинками по коврику у порога.
— Спасибо, — поблагодарил его Глеб и, сняв перчатки, начал подниматься по лестнице. Преодолев пролет, он осторожно коснулся ладонью отполированных перил. Чужой стыд тут же обжег его, будто он дотронулся до горячего утюга. Стыд смешанный с горечью и вкраплениями злости. Женские эмоции, достаточно сильные и недавние. Поморщившись, Глеб вытер руку о брюки, будто и впрямь замарал ее, и перепрыгивая через ступеньку поспешил наверх.
На втором этаже он отворил дверь и сразу увидел куда идти. У третьей двери стояла Анна, делая записи в блокноте, а подле нее хмурый пожилой мужчина в домашнем костюме, видимо, хозяин дома. Приглаженные седые волосы, мясистый нос и поджатые губы подсказывали, что он не самый приятный собеседник, и Глеб не ошибся.
— А я еще раз спрашиваю. Почему вы, барышня, находитесь здесь, и мешаете мне попрощаться с моим сыном. С моим Васенькой! — мужчина ткнул в сторону комнаты. — Разве вы не понимаете, что у меня горе⁈ У меня сердце разрывается, я желал бы видеть лекаря, а не вас!
— Господин Мельников, я уже объяснила, лекарь здесь бессилен. Смерть наступила, а значит полиция должна осмотреть всё и понять, имеет ли место чужой злой умысел. И пока наш аурографист не сделает необходимые снимки, я не могу загрязнять место происшествия. И я не барышня, а детектив Воронцова Анна Витольдовна.
— Случайно не родня штабс-капитану Витольду Францевичу? — прищурился мужчина.
— Это мой отец, — кивнула Анна.
— Так и думал, неблагодарная дочь, сбежавшая из отчего дома, конечно, ничего путного от вас ожидать не приходится, — Мельников скривился еще сильнее.
Анна же хоть и сохраняла спокойствие, но Глеб видел, как побелели костяшки пальцев, сжимающих блокнот.
— Анна Витольдовна, в ваше распоряжение прибыл, — прервал он неприятный разговор и тут же протянул руку, — Буянов Глеб Яковлевич.
— Мельников Семен Николаевич, — мужчина ответил на рукопожатие, и Глеб ощутил терпкую досаду, душевную боль и странное пьянящее облегчение, — отец Василия.
— Соболезную, — Глеб коротко кивнул.
В этот момент из комнаты вышла аурографист. Дарья Ивановна одной рукой придерживала пыхающий паром аппарат, а другой приглаживала волосы, скрученные на затылке в плотный пучок. Вид она имела столь недовольный, что Глебу поневоле пришла на ум мысль — это Яге печально, что не вышло сожрать жертву.
— Вы закончили? — поинтересовалась Анна и не дожидаясь ответа аурографиста зашла в спальню.
Дарья Ивановна проводила ее пустым взглядом. Затем зыркнула на Глеба и, тут же потеряв к нему всякий интерес, обратилась к хозяину дома:
— Семен Николаевич, друг мой, крепитесь, — молвила она. — Васенька вам немало нервов помотал. Но теперь уже винить его не за что, он в лучшем мире, — она похлопала Мельникова по руке.