— Мы не можем оставлять его просто так.
Услышав голос Анастасии Мартыновой, Глеб даже вздрогнул, успев привыкнуть, что в этой комнате она скорее как немой манекен.
— Справедливо, в целом, — майор пожал плечами. — Когда разлагаться начнет, то вонять будет так, что всех тут наизнанку вывернет.
Он пьяно хохотнул, его поддержал подхалимский смешок Мартынова. Обе женщины разом побледнели и перекрестились, Апрельский скривился.
— Ну ладно, ладно, что вы тут киснете? — майор с усмешкой медленно обвел взглядом всех присутствующих. — Давайте вынесем тело в лес, прикопаем в сугробе.
— Нет, — резко сказал Лазарев-старший. — Не по-христиански это, закапывать его в лесу, будто собаку.
Роман, судя по выражению лица, хотел возразить, но встретился с тяжелым взглядом отца и кивнул со вздохом.
— Хорошо. Давайте снесем тело в погреб, там холодно. Не валяться же ему посреди комнаты, в самом деле. Идемте.
Мужчины направились в комнату, где все ещё оставалось нетронутое тело Еремея. Мартынов явно пытался уклониться от этого, но майор просто молча взял его под локоть и потащил за собой. Глеб ещё раз попытался бегло осмотреть бутылку на отпечатки аур, но там ярко светилась только одна, очевидно самого несчастного слуги. Он осторожно убрал её в сторону, улика, как-никак.
Затем они все вместе взяли ковер за углы, разом подняли и понесли тело в подвал. Неловко толкаясь, в полном молчании спустили его по лестнице, осторожно опустили на землю, между корзин с продуктами и ящиками, из которых торчали бутылочные горлышки.
Глеб вздохнул, на душе было гадко. Жил себе человек, о чем-то мечтал, думал, надеялся, не делал никому зла и вот итог. Лежит недвижим в грязном подвале, среди овощей, и неизвестно когда сможет получить хотя бы подобающее погребение.
Он глянул на своих спутников, по их реакции пытаясь понять, кто из них сейчас что чувствует. Роман Алексеевич оставался непроницаем. Иван Апрельский кривился, как человек, которого заставили выполнять грязную работу, для него не предназначенную, Андрей Мартынов старательно избегал смотреть на покойника, обшаривая взглядом темные углы.
— Ступайте наверх и побудьте вместе с Алексеем Степановичем, — сказал Глеб. — И очень настоятельно рекомендую никому не отлучаться. Никому.
Майор и Апрельский сразу вышли, Мартынов быстро перекрестился и поспешил за ними. Глеб замешкался, думая, стоит ли прикоснуться к трупу, чтобы считать эманации или проку не будет. Ощущения от подобного были, мягко сказать, малоприятные, а обстоятельства смерти и без того очевидны. Он услышал всхлипывания за спиной и оглянулся — в подвал спустилась Акулина.
— Бедный Еремеюшка, родненький, как же так тебя угораздило-то?
Глеб хотел найти какие-то слова утешения для бедной женщины, оплакивающей друга, но ничего не пришло на ум и он промолчал.
— Бедный ты несчастный, — продолжала причитать кухарка. — Как же ты так, дуралей ты мой старый, как же так-то?
— У него были родственники? — спросил Глеб. — Надо будет кому-то сообщить?
— Да какие у него родственники, — Акулина махнул ладонью. — Всю жизнь один-одинешенек прожил, ни жены, ни детей. Из всех родственников-то и был, что дядька, вроде, какой-то, да и тот преставился третьего дня. Бедный Еремеюшка, даже не поплачет на могилке твоей никто, кроме меня.
— У вас с ним были хорошие отношения? — спросил Глеб, чувствуя неловкость, что по сути допрашивает разбитую горем женщину. Но люди в горе часто не контролируют свои эмоции и могут сказать то, о чем по холодному разуму умолчали бы.
— Хорошие, конечно, хорошие, — Акулина снова зашлась в слеза. — Полвека, почитай, вместе в одном доме-то работали. Такой-то золотой человек был…
Глебу стало окончательно невыносимо и мучимый стыдом он направился обратно в гостиную, в дверях чуть не столкнувшись плечами с Апрельской.
— Я же просил всем оставаться вместе? — прошипел он.
— А вы кто такой, чтобы мной командовать?
— Могу я поинтересоваться, куда же вы отлучилась?
— Нет, — отрезала та. — Не можете.
— Это была просьба не от моего самодурства, — отчеканил Глеб, — а из соображений безопасности.
— И что? Прикажете мне теперь по дамским делам теперь под конвоем ходить?
Глеб стушевался. Банальный вопрос, как поход в туалет, рано или поздно заставит всех людей в особняке разбрестись, а Порфирия все не было.
— Приношу извинения за свою бестактность, — как можно мягче сказал он. Союзников в этом доме у него и так было мало, а ещё один враг ситуацию точно не улучшит. — Просто я хотел бы вас попросить. Кажется баронесса Мартынова скверно себя чувствует, из-за всего произошедшего. Она не столь сильна духом, как вы. Не затруднило бы вас присмотреть за ней, как-то поддержать?
— Баронессой? Тоже мне, — фыркнула Апрельская. — Думает, что взяла мужнину фамилию Мартынова и враз стала благородной? У них нет ничего за душой, кроме родовой фамилии, да и той теперь цена невысока. Баронесса? Она как была сестрой милосердия, так ей и осталась. От неё до сих пор пахнет больницей и грязными бинтами. От этого не отмыться. И громкой фамилией не закроешься. Была Белякова и вдруг стала Мартынова? Для этого нужна кровь поколений, десятилетие воспитания… Вы видели её платье? Это даже не прошлогодняя мода! Минимум пятилетняя. Какой позор.
Пришлось подавить в себе острый приступ ненависти, чтобы не выдать на лице все эмоции от поведения этой склочной женщины.
— Понимаю-понимаю, — сказал Глеб. — И всё же, по возможности, проследите за ней, я вижу, что вы очень наблюдательная женщина.
План подкупить Апрельскую лестью, который в теории можно ещё было счесть рабочим, провалился с треском.
— Ха! что вы себе надумали, юноша! Я не буду вашей ищейкой! Вы за кого меня принимаете!
Она сказала это громко. Очень громко. Так, что слышали все, кто находился в комнате.
— Инесса? что этот хам тебе там наговорил? — Апрельский тут же кинулся к жене.
— Предложил приглядывать за людьми! Представляешь, дорогой? Сказать мне? Такое? Будто я какой-то жандармский филер в драном картузе! Какое неслыханное хамство.
Чуть не зарычав Глеб закатил глаза и очень длинно и очень грязно выругался мысленно.
— Вы кто такой? Кто вы такой? — Апрельский перешел на такой визг, что орал почти в ультразвуке. — Как вам наглости-то хватило! Делать моей жене такие непристойные…
— А это хороший вопрос, — от голоса майора Апрельский резко затих. — Вы, собственно, господин Буянов? Какой у вас чин, звание?
Роман встал и подошел ближе к Глебу, заложив руки за спину.
— Может вы дворянин? Или промышленник? Кто вы такой? Отец меня так и не посвятил, что вы за птица. Какое совпадение? Кто-то пытается убить моего отца, травит его слугу…. А единственный новый человек в доме это вы и ваш кот? Не находит совпадение роковым, а?
Глеб взглянул на Лазарева-старшего, но тут лишь молчал уронив голову на ладони, полностью погрузившись в свою скорбь.
— Так я вас последний раз спрашиваю, — в голосе майора слышалась неприкрытая угроза. — Вы кто будете, господин Буянов?
— Точно! — внезапно воскликнул Мартынов. — Я вас вспомнил, вы же этот…
Он пощелкал пальцами.
— Стажер полиции Буянов! Дело Маньяка Морозова! Секта Князева! Это же вы их поймали! Ваше лицо в газетах печатали! Ну, точно, я вспомнил! Я же говорил! Говорил, что я вас откуда-то знаю!
— Пф, чтение газет, что за плебейские привычки, — фыркнула Инесса.
Муж её оказался куда более эмоционален.
— Так вы тут были с самого начала! Вы тоже все знали, что в этом доме готовится покушение на Алексея Степановича? Знали и ничего не поделали?
— Что я мог сделать, — огрызнулся Глеб, чувствуя себя капитаном корабля, посреди вспыхнувшего мятежа, — если кто-то из вас вознамерился отравить господина Лазарева? И хоть по божьей милости Алексей Степанович жив, на руках кого-то из присутствующих кровь Еремея.
— Я не позволю с собой так обращаться! — Апрельский опять сорвался на крик, переходящий в визг. — Чтобы какой-то простолюдин, ни роду ни звания, делал какие-то оскорбительные намеки в мой адрес?
— Если вам что-то не нравится, можете бросить мне перчатку. Выйдем на улицу, решим наши проблемы на двадцати шагах.
Он сделал шаг вперед к Апрельскому, тот побледнел, отступил.
— Ещё чего не хватало, — пролепетал он. — Что я, потомственный дворянин, барон, да с каким-то мещанином пошел на дуэль? И не мечтайте.
Кто знает, куда бы завел этот разговор, но в самый его пик, когда напряжение достигло такого предела, что висело в воздухе, будто марево жарким летом, от дверей послышался мягкий кошачий голос.
— Прошу прощения, что вынужден вас отрывать от столь приятной беседы, дамы и господа.
Все как по команде обернулись.
На пороге комнаты стоял Порфирий и лапкой перекатывал туда-сюда маленький бутылек.
Глава 4
Громко тикали большие напольные часы, потрескивал огонь в камине, а все присутствующие в комнате замерли в немой сцене.
— Что это такое? — нахмурившись наконец спросил Лазарев-старший.
— Судя по этикетке — яд. А уж что внутри не знаю, — ответил Порфирий, — не пробовал, знаете ли.
— Что всё это значит? — Апрельский сделал пару шагов назад и опустился в кресло. — Откуда? Это ваше? Зачем вы принесли его? Где вы его нашли? Что происходит?
— Да вот, шёл себе, шёл, — промурлыкал Порфирий и покосился зелёным глазом на майора, — да нечаянно сунул нос в вещи Романа Алексеевича. Совсем не нарочно. Так получилось.
Все взгляды, как по команде, повернулись к майору.
— Какого чёрта вы позволяете себе копаться в чужих вещах?
Он побагровел от злости, был в таком бешенстве, что вот-вот был готов броситься на кота, так что Глеб вскочил, перекрывая ему дорогу.
— Если вы хоть пальцем его тронете — убью вас на месте, предупреждаю, — сказал Буянов. — Так что рекомендую успокоиться. Нас всех сейчас должен беспокоить другой вопрос, Роман Алексеевич. Что этот бутылек делал у вас в вещах? Вы уж лучше на это ответьте, потрудитесь.