— Вот видите, Глеб Яковлевич, я была права: у вас с Павлушей много общего, — Ольга поправила меховую накидку. — Но прошу вас, давайте уже покинем это место, а то сторож подумает, что мы ждём следующих похорон.
— Полностью с вами согласен, — кивнул Глеб, ускоряя шаг, — лишь бы не заплутать между надгробий и крестов.
Успенская усмехнулась:
— Я легко выведу вас из этого лабиринта, знаю Разумовское кладбище как свои пять пальцев, так что просто держитесь меня и не пожалеете.
Глебу ничего не оставалось как поверить ей на слово.
Глава 5
Успенские, между тем, не отставали. Оказавшись за воротами, Ольга взяла Глеба под руку:
— Как вы смотрите на то, чтобы отужинать у нас сегодня?
— Не уверен, что смогу, — попытался уклониться от предложения Глеб. — Анна Витольдовна не здорова, и контора сейчас на мне, а…
— С Анной что-то случилось? — Успенский впился взглядом в Буянова. — Это серьёзно? Где она?
— Ничего опасного. Подвернула ногу, сейчас должна быть дома, — начал успокаивать его Буянов.
— Ольга, я еду к Анне. Встретимся позже, — обратился Павел к кузине и, повернувшись к Глебу, добавил: — Рад был знакомству.
— Аналогично, — кивнул Глеб.
— Что ж, раз Павлуша уезжает к даме, может, вы всё же прокатитесь со мной в санях? — Ольга чуть склонила голову, лукаво глядя на Глеба.
— Очень бы хотелось, но у меня дела. Может, в другой раз? — отнекивался Глеб.
— Отсюда до центра города — пусть не близкий, но путь. А сейчас так холодно и скользко, вы же не хотите тоже подвернуть ногу, как ваша коллега? — Успенская одарила Глеба улыбкой. — Соглашайтесь, я высажу вас, где пожелаете.
— Что ж, — сдался Буянов, — тогда к дому Мартынова, если вам не сложно.
— Никаких сложностей. Но зачем?
— Потерял там вчера брошь от шейного платка, а она у меня от маменьки, — соврал Глеб.
— Понимаю. Значит, едем к Мартынову, — согласилась Ольга, направляясь к саням.
Сани неслись так быстро, что ветер свистел в ушах. Глеб, придерживая цилиндр, ощущал себя посетителем парка развлечений: тот же адреналин, та же прыть, разве что без кульбитов. Бубенцы звенели свою неповторимую мелодию. Ямщик свистом подгонял белоснежную тройку. В голову сами собой лезли слова песни про трёх белых коней.
— Нравится вам? — крикнула Ольга, поворачиваясь к Глебу.
— Очень, — признался Буянов.
— А ещё отказывались, — женщина засмеялась. — Ну ладно, полихачили — и будет. Мирошка, помедленнее, а то с паровиком столкнёшься!
— Как скажете, госпожа, — откликнулся ямщик, и кони пошли медленнее.
Глеб с сожалением вздохнул, но тут же пообещал себе, как будет время, ещё раз прокатиться — и Порфирия взять, и Анну. Им наверняка тоже понравится.
Меж тем улицы стали оживлённее: паровики и розвальни заполнили дороги. Сани едва ползли в этой толчее, и оттого путь до дома Мартынова занял достаточно времени.
Наконец показался особняк с его траурными лентами и печалью, застывшей в оконных стёклах.
— Здесь я вас оставлю. Спасибо за поездку, — Глеб улыбнулся Ольге.
— Вам спасибо за составленную компанию, — откликнулась госпожа Успенская. — А если передумаете насчёт обеда, буду рада видеть.
Буянов выпрыгнул из саней, кивнул спутнице и, развернувшись, двинулся к дверям. За спиной послышался свист, и звон бубенцов оповестил об отъезде саней.
Поднявшись по ступеням, Глеб, воспользовавшись дверным молоточком, постучал. Дверь открыли почти сразу, точно слуга стоял у порога, ожидая кого-то. Увидев Буянова, старик глубоко вздохнул и поклонился:
— Чем могу помочь, господин?
— Глеб Яковлевич Буянов, из детективного агентства. У меня к вам несколько вопросов.
Слуга дрогнул — что не укрылось от взгляда Глеба:
— Да о чём же, господин Буянов, мне вам рассказывать?
— Для начала давайте я зайду в дом. А после решим, есть у вас для меня информация или нет.
Старик нехотя отступил, и Буянов перешагнул порог. Дом всё ещё хранил тяжёлый запах смерти: ладан, перемешанный со свечным воском, точно пропитал каждый уголок. Занавешенные окна плохо пропускали солнечный свет, отчего в комнатах царил полумрак.
Буянов покосился на зал, где давеча проходило прощание с Мартыновым. Заходить туда снова ему не хотелось, впрочем, и слуга, видимо, не собирался его туда приглашать:
— Идёмте на кухню, если вы не возражаете, — предложил старик. — Там и поговорим.
Вместе они миновали анфиладу комнат и очутились на просторной кухне. Тут, в отличие от остального дома, в окна лился холодный зимний свет, а потрескивающая печь создавала хотя бы подобие уюта.
— Кофе или чай желаете? — уточнил слуга.
— Кофе, пожалуйста. Но без яда, — пошутил Глеб, и старик поморщился, явно не оценив шутку.
Сев за стол, Буянов снял перчатки и шляпу, огляделся:
— Я не расслышал, как вас зовут?
— Лука Трофимович Куницын, — отозвался старик.
— Приятно познакомиться, — улыбнулся Глеб. — Так вот, господин Куницын.
— Давайте без этого, — попросил его старик. — Господами хозяева были. А я — Лука.
— Разрешите хотя бы по имени-отчеству. Всё же годы.
Слуга оглянулся, с удивлением взглянув на Глеба:
— Вы, господин Буянов, точно с Луны свалились? Разве ж мне обидно за имя моё? Ничуть. Так что говорите. Чего хотели? Лука вам всё скажет.
— Расскажите, как умер господин Мартынов.
— Да что тут рассказывать? — слуга нахмурился. — Страдал он по своей супруге. Так страдал, что не выдержал — вот и принял яду. Уж лучше так, вместе, чем порознь.
— И вы его сразу же нашли и полицию вызвали? — уточнил Глеб.
Старик поставил чашку перед Глебом, молча налил в неё кофе и уже хотел отойти, но Буянов ухватил его за руку. Стыд — яркий, как фейерверк; горечь, точно полынная трава; и страх, едкий как щёлочь, — тут же передались Буянову. Не отпуская руку старика, Глеб повторил:
— Вы сразу же вызвали полицию? Ну же, рассказывайте. Вам нечего бояться.
Он поделился с Лукой лёгким покоем и добродушием.
Лука отвел взгляд, убрал руку и буркнул:
— Как нашел, так и вызвал.
— Вот как, — протянул Глеб. — А я ведь, знаете, подозреваю другое. Что вы отнюдь не сразу позвонили в участок. Вот только думаю: отчего так сделали? Возможно, вы и отравили хозяина, а после ждали, когда яд подействует, заметали следы. Так это было? Вы убили Андрея?
— Нет, нет! — воскликнул Лука, шарахаясь от Глеба, как от чёрта. — Я его с младенчества нянчил! Неужто вы думаете, господин Буянов, что старый Лука удумал вред причинить своему хозяину? Да я лучше б сам мёртвым лёг, знай, что так будет! Да только не ведал того, не мог! Отослал меня хозяин прочь…
— Во сколько отослал? И не вздумайте врать, а не то придётся передать дело в околоток. Там вас враз расколют. Приедет прокурор Лихорубов — слышали о таком? И вызнает всё, что скрыли. А после повезёте свою старость в Сибирь.
— Да пусть хоть кого зовут! А всё одно — не повинен я в смерти Андрея Никодимовича! А то, что решил его репутацию сберечь, — так в том моя служба! — возмутился старик и, охнув, схватился за сердце.
Глеб тут же вскочил, помог старику сесть на стул, подал воды. Смерти слуги он ни в коем случае не желал, но переживание за здоровье Луки соперничало с ликованием: чутьё не подвело — что-то здесь было не так.
Подождав, когда румянец вернётся на щёки старика, Буянов сел рядом и вновь взял его за руку:
— Поделитесь со мной, Лука Трофимович. Что вы скрыли? А я уж постараюсь, чтобы честь вашего хозяина не пострадала.
Лука судорожно вздохнул, достал платок и промокнул глаза:
— Как хозяйка умерла, Андрей Никодимович в тоску впал. Оно и ясно — у меня у самого душа рыдала. Но я поддерживал его как мог. И когда он девятый день отвёл, поехал на кладбище с супругой побыть… А вернулся оттуда сам не свой. Кричал мне: «Лука, неси, что там от Настасьи осталось! Бумаги все неси!» Ну, я принёс. Она же не успела получить то наследство проклятое, так его моему господину душеприказчик привез. А там что? Книги да дневники исписанные — тоже мне богатство! Только вот Андрей Никодимович их схватил и вновь куда-то умчался. А когда вернулся — глаза блестят, сам дрожит. Я перепугался: мало ли — лихорадка? А он: «Нет! Заживём теперь, Лука! Так заживём — все местные богатеи нам кланяться станут!» Ну, верно, умом тронулся с горя. Понимаете?
— Конечно. Это тяжёлое испытание, — поддержал старика Глеб. — А дальше что было?
— Я ему не поверил, но деньги и впрямь появились. И давай он кутить — иначе не скажешь! В юности так не кутил. С утра уедет, а вернётся пьян, разнуздан — того и гляди, женщину с собой приведёт. Стыдоба-то какая! У нас над дверьми ещё траурные ленты висят, а он вместо печали род позорит. Три дня такое продолжалось. И в последний раз, как уехал, он мне сказал: «Ты из дому уйди. На укор твой смотреть противно. Если Настя в гробу, так я-то жив!» Ну, что с господином спорить? К ужину накрыл да ушёл. А когда поутру вернулся — увидел его бездыханного. Кинулся к телефону, а после подумал: «При жизни господин мой себя позорил, так я хоть в посмертии его честь сохраню». Выждал я до обеда и лишь тогда полицию позвал.
— Лука Трофимович, вы понимаете, что, возможно, господина Мартынова отравили? А вы своими действиями дали убийце возможность скрыться.
— Всё я понимаю. Не дурной! — Только если и так — пусть о нём помнят, как о безутешном вдовце, а не о гуляке, которого Бог наказал. — Лука глянул на Глеба. — И вы мне обещали, что позорить его не станете.
— Не стану, — согласился Буянов. — Но убийцу найду. Скажите: он в тот вечер один был?
— Нет, — отмахнулся слуга. — Фужеров два было. Да я один убрал.
— И вы не знаете, кто с ним находился и куда он ездил? — нахмурился Глеб.
— Я не спрашивал, а он не говорил. Всё прочее — пустое.
В кухне воцарилась тишина. Остывал кофе, тикали часы да потрескивала печь.
— Я, пожалуй, пойду, — Глеб поднялся. — Спасибо вам за то, что доверились. Сделаю всё, что в моих силах.