Рубченко расправил плечи, вздёрнул подбородок и медленно поднялся из-за стола.
— Я соболезную смерти вашего друга. И перед лицом бога, пусть будет он мне единственным судьёй, клянусь вам, что к его смерти я не причастен.
Он отодвинул кресло, медленно открыл ящик стола. Демонстративно неспешно достал из него револьвер и протянул рукоятью вперёд.
— Если вы сомневаетесь в моей чести, Глеб Яковлевич, я не считаю себя вправе вызывать вас на дуэль. Свою честь я потерял, когда струсил заступиться за вас перед судом. Но те обвинения, что вы сейчас мне предъявляете… Носить их на своей фамилии мне нет возможности. Возьмите оружие, оно заряжено. Если вы так уверены в своей правоте, просто приставьте ствол к моему виску и спустите курок. Лучше я умру стоя, чем буду жить зная, какого мнения вы о моей совести.
Глеб медленно подошел ближе, чуя какой-то подвох, но Рубченко стоял неподвижно. Сомкнул пальцы на рукоятке. Отвёл барабан, увидел в нём шесть тускло блестящих патронов. Константин завёл руки за спину.
— Стреляйте, — сказал он. — Только не затягивайте.
Глеб поднял револьвер, прицелился прямо между его глаз. Палец подрагивал на спусковом крючке.
— Руку. Дайте вашу руку.
Рубченко послушно протянул ладонь и Глеб схватил его за запястье. Чужие эмоции вихрем ворвались в сознание. Гнев, ярко-красный, как артериальная кровь, обида, отдававшая горечью на кончике языка и решимость, холодная будто металл на морозе.
— Чёрт бы с вами, — Глеб опустил револьвер. — Я не верю ни единому вашему слову. Кто вас просил доставить письмо, которое я передал Андрею?
Рубченко поджал губы.
— Баронесса Ганевская, троюродная племянница Морозова, — ответил он. — Её выдали за старика генерала, который никак не испустит дух, а она, в свою очередь, никак не может промотать его состояние в моём игорном доме. Знакомством с такими людьми не разбрасываются, она попросила об этом странном одолжении, и я не мог ей отказать.
— Племянница Морозова? — переспросил Глеб. — Что вы вообще знаете об этом человеке? Выкладывайте всё.
Рубченко достал из шкафчика початую бутылку коньяка, налили себе, выпил.
— Редкостная сволочь и подонок, каких поискать, — сказал он и налил себе ещё. — Выпьете?
— Обойдусь. Продолжайте.
— Если бы существовала в нашем грешном мире справедливость, эта мерзкая тварь давно должна была бы провалиться в ад, — сказал Константин и махнул новую стопку коньяка. — У нас с ним общий бизнес, признаю. Но только потому, что в Парогорске без разрешения Морозова и одна копейка из кармана в карман перекочевать не может. Будь на то только моя воля, я предпочёл бы держаться от такого человека на расстоянии пушечного выстрела. Бог знает, сколько на его руках человеческой крови. Тех, кого убили по его приказу и тех, кто умер из-за его действий…
Рубченко упёрся обеими руками на стол, глубоко вздохнул.
— … и тех, кого Морозов убил собственными руками, — тихо закончил он.
— О чём вы говорите? Конкретнее, — потребовал Глеб.
— Морозов сволочь, садист и извращенец, — быстро зашептал Рубченко. — Кажется, ему доставляет удовольствие мучить женщин. Сам я, слава богу, не был тому свидетелем, но в ближнем круге ходят слухи, такое почти не утаить. Он специально выискивает проституток какого-то определенного типажа, не знаю. Платит своим подручным, если те поставляют ему подходящую девку. Обо всём, что происходит дальше, только шепчутся и говорят намёками. Но если сложить всё воедино, Морозов вывозит несчастных девушек в свой охотничий домик и там измывается над ними. Пытает долго и с наслаждением. Затем убивает и закапывает там же. О да, ему определённо нравится вести эту коллекцию…
Рубченко скривился, как от внезапного приступа боли, растёр руку, схватил бутылку коньяка и сделал несколько глубоких глотков прямо из горла. Закашлялся, вытер губы тыльной стороной ладони.
— Все его боятся, — он тряхнул головой. — Все молчат, никто не пойдёт против самого Морозова, не-е-т. Больная сволочь…
— Это лишь слова, — сказал Глеб. — Ваше слово против его. Если мы хотим наказать Морозова по закону, а не только по совести, мне нужно что-то, против чего он не сможет отвертеться. Кто-то может под присягой подтвердить эту историю?
Рубченко замотал головой.
— Вы что, не слушаете меня? — прошипел он. — Никто и слова не пикнет против Морозова! Все его боятся! Если хотите увидеть его в кандалах, всходящего на эшафот, нужно найти его тайник…
Он осекся на полуслове, побледнел, словно сболтнул что-то, из-за чего выписал себе смертный приговор.
— О чём идет речь? — потребовал Глеб. — Ну?
— Его бывший камердинер, ныне пропавший без вести, рассказал мне кое-что, лишь бы я простил ему долг в моём казино, — медленно, почти по слогам произнёс Рубченко, будто слова давались ему с болью. — Морозов не только любит хранить все тела этих несчастных проституток в одном месте. Он долго развлекается с ними, наслаждаясь страданиями. И всё тщательно фиксирует. Делает фотографии. Сотни и сотни фотографий, как он мучает женщин. Он хранит эту извращенную коллекцию у себя в особняке. В кабинете. У него там есть сейф за картиной.
Рубченко поднял глаза на Глеба.
— Если вы сумеете открыть этот тайник и забрать фотографии, — сказал он, — значит, вы найдёте тот самый камень, который привяжут к шее Морозова, прежде чем сбросить в море.
Глава 22
Глеб нахмурился. Идея была хорошая, да только как её осуществить? Опять же может Рубченко врёт, чтобы от себя подозрения отвести. На ходу придумывает. Анна сказала, что следов ауры ни Константина, ни автора письма на бумаге нет, потому и вышла подстава, но как ему это удалось?
— Аура, — тихо сказал Глеб. — Скажи мне, как тебе удалось следы ауры с письма стереть, и тогда я, может быть, тебе поверю.
— Аура… — Констант вздохнул. — Это способность. Я не оставляю ментальных следов и чужие поглощаю, так уж вышло.
— Ясно, — кивнул Глеб, — допустим это так, но что мне делать с твоей информацией? Ты же не думаешь, что меня впустят в дом Морозова, да ещё и к сейфу проводят? Может и шифр от сейфа подадут на блюдечке с голубой каёмочкой?
— Я сказал всё, что знал.
— Допустим, но эта информация почти бесполезна, если, конечно, ты не поможешь мне.
— Всё, что я могу добавить, это то, что Морозов завтра приедет играть, обычно он находится тут до полуночи, так что дерзай.
Глеб едва сдержался, чтобы не сказать, что, мол, дерзнул раз, а вы вернулись раньше времени. Но вовремя прикусив язык, он кивнул. В любом случае других вариантов у него не имелось, а значит стоит воспользоваться тем, что есть. Конечно, если Рубченко не подставит его, и в кабинете Морозова не окажется засады.
— Ладно, пойду я. — Тряхнув головой, Глеб отворил дверь.
— Стой, — окликнул его Константин. — Не стоит тебе показываться на людях, не знаю где ты остановился, но давай-ка мой шофёр отвезёт тебя, чтобы глаза не мозолить горожанам.
Глебу не хотелось, чтобы кто-то узнал где его укрытие, но в словах Рубченко была своя правда, и он согласился.
Через четверть часа машина по его просьбе остановилась на перекрёстке. Хлопнув дверью, Глеб поглубже натянул кепку и прежде чем направиться к гостинице, принялся не хуже зайца петлять дворами и проулками, надеясь, что так, даже если шофёр Рубченко или ещё кто из слуг, должен проследить его путь, то у него ничего не получится.
Когда он и сам едва не заплутал, да к тому же пару раз наткнулся на судачащих о последних новостях дворниках, Глеб решил вернуться на исходную точку, и уже оттуда двигаться так, как велела Воронцова.
Укрытие нашлось именно там, где и обещала Анна. Двухэтажное кирпичное здание с узкими оконцами и плоской крышей отчего-то напомнило покинутую им недавно тюрьму. С другой стороны, здесь не было решёток и проклятого порошка в стенах, отбирающего силу, а значит даже без револьвера Глеб всё же был вооружен, хотя его способности к боевой магии всё ещё оставляли желать лучшего.
Отворив скрипучую дверь, он оказался в полутемном коридоре. Единственная лампочка тускло мерцала у конторки, за которой устроился тощий мужичок со столь унылым лицом, будто все скорби небесные имели к нему прямое отношение. Миновав унылого консьержа, который не то что не задал вопроса, а даже не оторвался от «Парогорского вестника», Глеб дошёл до своей комнаты и только оказавшись внутри понял, как устал. Всё это время он действовал на адреналине: сначала побег, потом разговор с хозяином казино, и вот теперь он наконец-то там, где его не найдут.
Забыв о том, что начальница велела запастись едой, чтобы лишний раз не высовываться, он прямо на пол кинул сюртук и кепку. Стянул измазанные в глине ботинки и завалился спать.
Сон поглотил его сразу же, к сожалению, одарив кошмарами, прервавшимися лишь с приходом старых знакомых.
Первым в гости явился Порфирий Григорьевич. Кот привычно постучал в окно и для пущей важности взвыл так, что Глеб едва не свалился с кровати, приняв кошачий ор за вой сирены в тюрьме.
Завидев мохнатого друга, он поспешно пустил его в комнату и едва передвигая ноги, принялся умываться. В отличие от его прежней квартиры, таз и кувшин с водой стояли тут же в углу, так что далеко идти не пришлось.
— Да уж, — задумчиво произнёс Порфирий, — из одних хором, да в другие, плохи твои дела, Глеб.
— Догадываюсь, — согласился он.
— Да какой там, — фыркнул кот. — Нынче твоё лицо с каждой газетёнки пялится. А аура всем служакам роздана, начиная от дворников, заканчивая служивыми, так что сиди тише воды ниже травы и нос отсюда не кажи.
— А я даже еды не купил, — вздохнул Глеб — Да и где бы посреди ночи-то, лавки закрыты, а доставок тут нет.
— Не царь, чтоб тебе на дом еду несли, — согласился кот, — но с этой бедой я тебе помогу.
— Спасибо, Порфирий, за всё спасибо, — признался Глеб, сообразив, что так и не поблагодарил кота за побег. — Если бы не ты, грел бы я сейчас нары, если не валялся с перерезанной глоткой.