Некоторое время все молчали.
- Н-да, - сказал Садовский. - Баллада об одноногом Пришельце.
- Может, остальные следы стерты? - предположил Влчек.
- Абсолютно исключено, - сказал Жилин. - Двадцать пар совершенно отчетливых следов босых ног по всей пещере и один отчетливый след ботинка посередине.
- Значит так, - сказал Быков. - Пришелец был одноногий. Его принесли в пещеру, поставили вертикально и, выяснив отношения, съели на месте.
- А что? - сказал Михаил Антонович. - По-моему, логически непротиворечиво. А?
- Плохо, что он одноногий, - задумчиво сказал Шемякин. - Трудно представить одноногое разумное существо.
- Возможно, он был инвалид? - предположил Горчаков.
- Одну ногу могли съесть сразу, - сказал Садовский.
- Бог знает, какой ерундой мы занимаемся, - сказал Шемякин. - Пойдемте работать.
- Нет уж, извини, - сказал Влчек. - Надо расследовать. У меня есть такая гипотеза: у Пришельца был очень широкий шаг. Они все там такие ненормально длинноногие.
- Он бы разбил себе голову о свод пещеры, - возразил Садовский. - Скорее всего он был крылатый - прилетел в пещеру, увидел, что его нехорошо ждут, оттолкнулся и улетел. А сами-то вы что думаете, Иван?
Жилин открыл рот, чтобы ответить, но вместо этого поднял палец и сказал:
- Внимание! Генеральный инспектор!
В кают-компанию вошел красный, распаренный Юрковский.
- Ф-фу! - сказал он. - Как хорошо, прохладно. Планетологи, вас зовет начальство. И учтите, что у вас там сейчас около сорока градусов. - Он повернулся к Юре. - Собирайся, кадет. Я договорился с капитаном танкера, он забросит тебя на «Кольцо-2». - Юра вздрогнул и перестал улыбаться. - Танкер стартует через несколько часов, но лучше пойти туда заблаговременно. Ваня, проводишь его. Да! Планетологи! Где планетологи? - Он выглянул в коридор. - Шемякин! Паша! Приготовь фотографии, которые ты сделал над Кольцом. Мне надо посмотреть. Михаил, не уходи, погоди минуточку. Останься здесь, Алексей, брось книжку, мне нужно поговорить с тобой.
Быков отложил книжку. В кают-компании остались только он, Юрковский и Михаил Антонович. Юрковский, неуклюже раскачиваясь, пробежался из угла в угол.
- Что это с тобой? - осведомился Быков, подозрительно следя за его эволюциями.
Юрковский резко остановился.
- Вот что, Алексей, - сказал он. - Я договорился с Маркушиным, он дает мне космоскаф. Я хочу полетать над Кольцом. Абсолютно безопасный рейс, Алексей. - Юрковский неожиданно разозлился. - Ну, чего ты так смотришь? Ребята совершают такие рейсы по два раза в сутки уже целый год. Да, я знаю, что ты упрям. Но я не собираюсь забираться в Кольцо. Я хочу полетать над Кольцом. Я подчиняюсь твоим распоряжениям. Уважь и ты мою просьбу. Я прошу тебя самым нижайшим образом, черт возьми. В конце концов друзья мы или нет?
- В чем, собственно, дело? - сказал Быков спокойно.
Юрковский опять пробежался по комнате.
- Дай мне Михаила, - отрывисто сказал он.
- Что-о-о? - сказал Быков, медленно выпрямляясь.
- Или я полечу один, - сейчас же сказал Юрковский. - А я плохо знаю космоскафы.
Быков молчал. Михаил Антонович растерянно переводил глаза с одного на другого.
- Мальчики, - сказал он. - Я ведь с удовольствием… О чем разговор?
- Я мог бы взять пилота на станции, - сказал Юрковский. - Но я прошу Михаила, потому что Михаил в сто раз опытнее и осторожнее, чем все они, вместе взятые. Ты понимаешь? Осторожнее!
Быков молчал. Лицо у него стало темное и угрюмое.
- Мы будем предельно осторожны, - сказал Юрковский. - Мы будем идти на высоте двадцать-тридцать километров над средней плоскостью, не ниже. Я сделаю несколько крупномасштабных снимков, понаблюдаю визуально, и через два часа мы вернемся.
- Алешенька, - робко сказал Михаил Антонович. - Ведь случайные обломки над Кольцом очень редки. И они не так уж страшны. Немного внимательности…
Быков молча смотрел на Юрковского. «Ну, что с ним делать? - думал он. - Что делать с этим старым безумцем? У Михаила больное сердце. Он в последнем рейсе. У него притупилась реакция, а в космоскафах ручное управление. А я не могу водить космоскаф. И Жилин не может. А молодого пилота с ним отпускать нельзя. Они уговорят друг друга нырнуть в Кольцо. Почему я не научился водить космоскаф, старый я дурак?»
- Алеша, - сказал Юрковский. - Я тебя очень прошу. Ведь я, наверное, больше никогда не увижу колец Сатурна. Я старый, Алеша.
Быков поднялся и, ни на кого не глядя, молча вышел из кают-компании. Юрковский закрыл лицо руками.
- Ах, беда какая! - сказал он с досадой. - Ну, почему у меня такая отвратительная репутация? А, Миша?
- Очень ты неосторожный, Володенька, - сказал Михаил Антонович. - Право же, ты сам виноват.
- А зачем быть осторожным? - спросил Юрковский. - Ну, скажи, пожалуйста, зачем? Чтобы дожить до полной духовной и телесной немощи? Дождаться момента, когда жизнь опротивеет, и умереть от скуки в кровати? Смешно же, Михаил, в конце концов так трястись над собственной жизнью.
Михаил Антонович покачал головой.
- Экий ты, Володенька, - сказал он тихо. - И как ты не понимаешь, голубчик, ты-то умрешь - и все. А ведь после тебя люди останутся, друзья. Знаешь, как им горько будет? А ты только о себе, Володенька, все о себе.
- Эх, Миша, - сказал Юрковский, - не хочется мне с тобой спорить. Скажи-ка ты мне лучше, согласится Алексей или нет?
- Да он, по-моему, уже согласился, - сказал Михаил Антонович. - Разве ты не видишь? Я-то его знаю, пятнадцать лет на одном корабле.
Юрковский снова пробежался по комнате.
- Ты-то хоть, Михаил, хочешь лететь или нет? - закричал он. - Или ты тоже… «соглашаешься»?
- Очень хочется, - сказал Михаил Антонович и покраснел. - На прощание.
Юра укладывал чемодан. Он никогда как следует не умел укладываться, а сейчас вдобавок торопился, чтобы незаметно было, как ему не хочется уходить с «Тахмасиба». Иван стоял рядом, и до чего же грустно было думать, что сейчас с ним придется проститься и что они больше никогда не встретятся. Юра как попало запихивал в чемодан белье, тетрадки с конспектами, книжками - в том числе «Дорогу дорог», о которой Быков сказал: «Когда эта книга тебе начнет нравиться, можешь считать себя взрослым». Иван, насвистывая, веселыми глазами следил за Юрой. Юра, наконец, закрыл чемодан, грустно оглядел каюту и сказал:
- Вот и все, кажется.
- Ну, раз все, пойдем прощаться, - сказал Жилин.
Он взял у Юры невесомый чемодан, и они пошли по кольцевому коридору, мимо плавающих в воздухе десятикилограммовых гантелей, мимо душевой, мимо кухни, откуда пахло овсяной кашей, в кают-компанию. В кают-компании был только Юрковский. Он сидел за пустым столом, обхватив ладонями залысую голову, и перед ним лежал прижатый к столу зажимами одинокий чистый листок бумаги.
- Владимир Сергеевич, - сказал Юра. Юрковский поднял голову.
- А, кадет, - сказал он, печально улыбаясь. - Что ж, давай прощаться.
Они пожали друг другу руки.
- Я вам очень благодарен, - сказал Юра.
- Ну-ну, - сказал Юрковский. - Что ты, брат, в самом деле. Ты же знаешь, я не хотел тебя брать. И напрасно не хотел. Что же тебе пожелать на прощание? Побольше работай, Юра. Работай руками, работай головой. В особенности не забывай работать головой. И помни, что настоящие люди - это те, кто много думает о многом. Не давай мозгам закиснуть. - Юрковский посмотрел на Юру с знакомым выражением: как будто ожидал, что Юра вот сейчас, немедленно изменится к лучшему. - Ну, ступай.
Юра неловко поклонился и вышел из кают-компании. У дверей в рубку он оглянулся. Юрковский задумчиво смотрел ему вслед, но, кажется, уже не видел его. Юра поднялся в рубку. Михаил Антонович и Быков разговаривали возле пульта управления. Когда Юра вошел, они замолчали и посмотрели на него.
- Так, - сказал Быков. - Ты готов, Юрий. Иван, значит, ты его проводишь.
- До свидания, - сказал Юра. - Спасибо.
Быков молча протянул ему огромную ладонь.
- Большое вам спасибо, Алексей Петрович, - повторил Юра. - И вам, Михаил Антонович.
- Не за что, не за что, Юрик, - заговорил Михаил Антонович. - Счастливой тебе работы. Обязательно напиши мне письмецо. Адресок ты не потерял?
Юра молча похлопал себя по нагрудному карману.
- Ну, вот и хорошо, ну, вот и прекрасно. Напиши, а если захочешь - приезжай. Право же, как вернешься на Землю, так и приезжай. У нас весело. Много молодежи. Мемуары мои почитаешь.
Юра слабо улыбнулся.
- До свидания, - сказал он.
Михаил Антонович помахал рукой, а Быков прогудел:
- Спокойной плазмы, стажер.
Юра и Жилин вышли из рубки. В последний раз открылась и закрылась за Юрой дверь кессона.
- Прощай, «Тахмасиб», - сказал Юра.
Они прошли по бесконечному коридору обсерватории, где было жарко, как в бане, и вышли на вторую доковую палубу. У раскрытого люка танкера сидел на маленькой бамбуковой скамеечке голенастый рыжий человек в расстегнутом кителе с золотыми пуговицами и в полосатых шортах. Глядясь в маленькое зеркальце, он расчесывал пятерней рыжие бакенбарды и, выпятив челюсть, дудел какой-то тирольский мотив. Увидев Юру и Жилина, он спрятал зеркальце в карман и встал.
- Капитан Корф? - сказал Жилин.
- Йа, - сказал рыжий.
- На «Кольцо-2», - сказал Жилин, - вы доставите вот этого товарища. Генеральный инспектор говорил с вами, не так ли?
- Йа, - сказал рыжий капитан Корф. - Отчень корошо. Багаж?
Жилин протянул ему чемодан.
- Йа, - сказал капитан Корф в третий раз.
- Прощай, Юрка, - сказал Жилин. - Не вешай ты, пожалуйста, носа. Что за манера, в самом деле?
- Ничего я не вешаю, - сказал Юра печально.
- Я отлично знаю, почему ты вешаешь нос, - сказал Жилин. - Ты вообразил, что мы больше никогда не встретимся, и не замедлил сделать из этого трагедию. А трагедии никакой нет. Тебе еще сто лет встречаться с разными хорошими и плохими людьми. А можешь ты мне ответить на вопрос: чем один хороший человек отличается от другого хорошего человека?