– Тогда надо скорее добить. И нам лучше, и ему не мучиться.
Горбач вскинул пистолет и прицелился в голову чужаку, с которого началось его знакомство с проклятым родом эмиссаров. Ему даже захотелось поблагодарить этого парня в плаще с капюшоном за тот дикий страх, пережитый на посту через Скалбу. Страх привел на плац, плац привел к Колымцеву. Послать Колымцева – лучшее, что случалось с Горбачом за долгое время, если не за всю жизнь. И даже наплевать на сломанную руку. Теперь Горбач понял, что сделал бы то же самое, даже если бы знал, что всю оставшуюся жизнь проведет в зиндане.
Он мысленно попрощался с человеком в плаще, вздохнул и вдавил курок.
Почти вдавил, потому что между ним и эмиссаром встала девочка. Она спрятала арбалет в пуховик и подошла к человеку (пока еще человеку), встав прямо на линии огня. Еще секунда – и Горбач подстрелил бы ее вместо эмиссара.
– Ты чего, чего! – крикнул Горбач. – Ты чего, не видишь…
Но девочка уже его не слушала. Она присела на корточки рядом с эмиссаром и погладила его по голове. Потом взяла за руку, приобняла за плечо и помогла сесть.
– Ты чего, он же тебя… – начал Горбач, но осекся.
Девочка бросила на него короткий взгляд – не лезь, погоди. Человека в плаще перестало трясти, в глаза вернулась осмысленность. Он недоуменно смотрел на девочку. Та обняла его обеими руками. Человек аккуратно погладил ее по плечу в ответ.
– Ты устал? – спросила девочка.
– Я очень устал, – ответил эмиссар завороженно.
– Ты отдохни, хороший. Ты отдохни, мы рядом. Мы сейчас отдохнем и пойдем дальше вместе. Давай?
– Давай, – согласился эмиссар.
– Тебя как зовут? Меня Лиза зовут.
– Лиза, – повторил мужчина и улыбнулся.
– А тебя как зовут?
Человек открыл рот, но осекся и задумался. Как будто забыл свое имя.
– Ты не помнишь, как тебя зовут?
– Меня зовут Синклер. Но меня так не зовут. Меня как-то по-другому звали.
– Понятно, – сказала девочка. – Ну и ничего страшного. Ты же очень сильный и все вспомнишь. Правда?
Эмиссар кивнул.
А вот Горбач сомневался.
Все это время он не снимал палец с крючка пистолета.
11Синклер
Тем временем едва не обратившийся в эмиссара человек пришел в себя. Он неловко погладил девочку по голове и тяжело встал. Колени эмиссара слегка дрожали, словно он долго пролежал больным, но теперь пошел на поправку и впервые за долгое время встал с постели. Даже смертельная бледность камня на лице немного отступила. На лице прорисовались скулы и морщины. Оно уже не было похоже на посмертную маску человека, который никогда в жизни не смеялся.
Горбач все равно остался настороже.
Несколько километров они шли молча. На восточной дороге из Красноармейска сохранились следы обозов, отметины от шин грузовиков и легковушек. Встретили и пару трупов в клановой форме. Может, Хлеборобы сбросили их из-за смертельных ранений. Может, они начали обращаться. Горбач понял, что почти ничего не знает про механизм обращения.
Прошли через узкую лесную дорогу и выбрались к селу Петровскому. От села остались только центральная площадь, несколько домов и церковь Спаса Нерукотворного. Около нее стояли три эмиссара и смотрели на башенку-колокольню. Очень внимательно и рассудительно, как вдумчивые прорабы.
Как зовут этого? Он же говорил?
– Тебя как зовут? – спросил Горбач.
– Синклер, – ответил человек.
– Просто для понимания. Союз у нас временный.
– Иначе разве бывает?
– Меня зовут Саша.
– Саша, – повторил Синклер и поморщился.
– Но тебе лучше звать меня Горбач. А еще лучше никак не звать, – сказал Горбач.
– Хорошо, – сказал Синклер.
Девочка Лиза с сожалением посмотрела на Горбача. Кажется, осуждала его грубость. Она все еще шла рядом с Синклером, иногда слегка касаясь его руки. Синклер отвечал благодарным взглядом.
Эмиссары стояли возле церкви, словно стеснялись зайти. Слегка нахохленные, они едва слышно пели, глядя на колокол. Двое были абсолютно голыми, и со спины нельзя понять, мужчины это или женщины. Третий одет в рваную рясу. Может, служил здесь прежде, да так и остался, не смог уйти?
– Синклер, – позвал Горбач.
– Есть.
– Что есть?
– Оружие есть. Ты же про него. Спросить хотел?
– Да, – признался Горбач. – А стрелять умеешь? Успеем этих троих снять или уйдем, пока не заметили?
– Я тоже стрелять могу, – сказала Лиза и показала свой арбалет.
– Можешь, конечно, – рассеянно ответил Горбач. – А я и с двумя руками не очень хорошо стрелял.
Синклер посмотрел на эмиссаров, которые наблюдали за колоколом. Он медленно покачал головой.
– Можно быстрее.
– Как? Уговоришь их уйти? – спросил Горбач.
– Могу и уговорить.
– Они разговаривать не умеют.
Синклер посмотрел на Горбача с иронией, и тот замолчал. Откуда ему знать, можно ли разговаривать с эмиссарами? Он эмиссара впервые увидел несколько дней назад. Причем этого самого. Черт, как это вышло? Как это вышло вообще? Горбач вновь почувствовал липкий страх из прошлого.
– Может, не умеют. Это неважно. Они не нас. Воюют, – сказал Синклер и указал на колокол в башне.
– Что значит – воюют? Они же ничего не делают.
– Делают.
– Что?
– Ждут, пока колокол. Остановится. Эмиссары не чувствуют. Время. Только колебания.
– Просто ждут? Чего ждут-то? – спросил Горбач.
– Конца. Стазиса.
– И долго они ждать собираются?
– Еще раз, – ответил Синклер. – У них нет «долго». У них нет «быстро». У них нет времени. Тебе долго. Им ничего. Они не совсем здесь. Если надо. Они будут стоять. Пока колокол не сгниет. Тогда они победят.
– Вот сесть бы так и переждать все это дерьмо, – сказал Горбач.
– Упаси тебя бог, – сказал Синклер. – Хуже ничего нет. Ничего нет хуже.
– А ты… бывал там, где они, получается? Где нет времени?
– Вечереет. Скоро холодно, – ответил Синклер.
Лиза молча слушала разговор и тихонько кивала. Потом посмотрела на эмиссаров, воюющих с колоколом, и задумалась.
– Нет. Не надо, – мягко сказал ей Синклер.
– Почему?
– Не надо. Не получится.
– А если я попробую? С тобой же получилось?
– Ты сама еще. Не понимаешь, как получилось. Правда? – спросил Синклер.
Горбач понял, о чем они. Он решительно и крепко взял Лизу за руку и отвел в сторону.
– Не подходить к ним. Нельзя, – сказал он и осекся, поняв, что стал говорить как Синклер. – Ты же. Ты же… Да черт!
– Хорошо, хорошо, не буду я, – сказала Лиза обиженно, села на траву и начала ковырять дырку в пуховике.
Горбач подошел обратно к Синклеру. Тот уже достал пистолет, проверил обойму и снял оружие с предохранителя.
– Ты какого берешь? Я, может, с первого раза не попаду, – сказал Горбач и неуклюже одной рукой потащил свой пистолет.
– Убери.
– Ты один успеешь? Да они же быстрые, если добегут? – удивился Горбач.
– Смотри.
Синклер встал в позицию для стрельбы – боком к цели. Набежал ветер, полы плаща развевались, на фоне подмосковного леса и разрушенного одноэтажного города с церковью он выглядел как пастырь последнего дня. Синклер смочил палец слюной и поднял его, пробуя ветер. «Будет стрелять с учетом ветра, – подумал Горбач с уважением. – Скорее всего, сразу в голову».
Синклер поднял руку с пистолетом и выстрелил высоко в небо.
Горбач не сразу понял зачем.
Но через секунду все Петровское накрыло колокольным звоном.
Эмиссар в рясе подпрыгнул, развернувшись в воздухе. Двое других с легким запозданием повторили прыжок. Они увидели Синклера и начали петь, но не смогли перекрыть колокол. Синклер тщательно прицелился, а потом выстрелил еще и еще раз. Колокол гудел.
Эмиссар в рясе коротко пропел, упал на спину и побежал на четвереньках вверх животом, крутя головой. Двое других поскакали за ним. Один махал абсолютно прямыми руками, словно ветряная мельница. Третий, наоборот, прижал руки к туловищу и бежал огромными скачками, словно скороход.
– Ненавидят колокол, – сказал Синклер. – Заночуем в часовне.
У каждой боли есть имя, как у урагана или аэропорта, и у этой конкретно твое. И у каждой вины есть имя. И у этой тоже.
Я пойду спать. Это панический сон. Я опять убегаю – просто не знаю, как поступить иначе. Я попью чаю и пойду спать.
С неба было сказано – люди не обязаны елку наряжать.
Этот распад меня и пространства вокруг меня приятен, как поцелуй мертвеца на морозе.
Пусть вас минует кошмар вечный, как моя вина. Я заберу его целиком.
Спокойной ночи, храбрый принц.
Спокойной ночи, сладкая принцесса.
Спокойной ночи, королева.
Спокойной ночи.
12Горбач
Внутри церкви было пыльно и пусто. На амвоне стояли чья-то походная кушетка без матраса, небольшой столик и котелок. «Матрас забрали недавно», – подумал Горбач. На рейках кушетки не успела скопиться пыль. Кто-то бежал отсюда и довольно быстро, иначе бы забрал и саму кушетку, и котелок, и еще что-нибудь на память.
На улице было холодно, но внутри кирпичной церкви сохранилось немного дневного тепла. Горбач приметил в углу небольшую поленницу. Он положил мешок и оружие и стал неуклюже таскать дрова к центру здания, где у прежнего жильца был очаг. Носил неловко, по одному бревнышку за раз. Лиза положила арбалет к вещам Горбача и принялась помогать. У нее носить дрова выходило куда ловчее, быстрее и эффективнее. «Похоже, этот ребенок делает лучше меня абсолютно все, – подумал Горбач. – Надо было ей в клане служить, а не мне. Уже была бы офицером».
Синклер сбросил мешок и молча пошел обратно к выходу.
– Ты куда? – крикнул Горбач. – Нам разделяться не надо, наверное? Вернись!
Синклер неопределенно махнул рукой и вышел из церкви. Горбач в очередной раз напомнил себе, что это эмиссар и расслабляться нельзя. Может, он хорошо стреляет, знает повадки кукол, был в Москве и бог знает где еще. Но нельзя забывать, кто он. Кто даст гарантию, что он не обратится за дверью и не придет сюда нас убивать? Он союзник, но он чужой. Горбач на всякий случай достал из вещей пистолет и спрятал за пазухой, хоть было и неудобно.