– Где он теперь? Ты его убил?
– Зачем убил? Он на велосипеде уехал. Расскажет потом, что на грузовик напали.
– Где сейчас обозы?
– Обозы-то недалеко, а вот князь с летучим батальоном уже ушел за Орехово-Зуево. С обозами только снабженцы остались и солдаты заслона. Ты же про это хотел спросить? Князь же не дурак, – сказал боец.
– В смысле – к Орехово-Зуеву?
– В смысле – за Орехово-Зуевом, к Владимиру, – сказал боец. – Зачем ему там оставаться? Там недолго прокормишься.
– А с Орехово-Зуевом что? – спросила Лиза.
– Уже, пожалуй, догорело, – сказал боец. – Ну, фураж собрали, офицеров подраспутных повесили, своих поставили. Быстро обернулись.
– Что такое подраспутные офицеры? – уточнила Лиза.
– Которые под Распутниками, – сказал боец. – Офицеры субклана орехово-зуевского, Щипачи. Они еще суп варят – щипец. Разве не слышала?
– Слышала. Не знала, что их зовут подраспутными, – сказала Лиза.
– Короче, нет никакого Орехово-Зуева больше, практически весь закончился, – сказал боец и зевнул. – Теперь там перевалочная база.
Лиза опустила голову. Горбач вспомнил, как горел Красноармейск. Он не испытывал к родному городу каких-то сильных чувств и не любил клановый патриотизм. Но он все равно ненавидел тварей, которые его разрушили. Теперь для каждого из Орехово-Зуева такими тварями стали и навсегда останутся Хлеборобы. «Значит, и я тоже», – подумал Горбач.
– Зачем водитель стучал? Зачем убежал? – спросил Горбач.
– Стучал, потому что был такой договор. И убежал по той же причине, – ответил боец.
– С кем договор?
– Со мной, конечно, – сказал боец. – Ну с кем еще-то? С бараном этим вашим, Колымцевым, да? Тьфу ты, господи.
– Разве он не твой начальник? – удивился Горбач.
– Мой, да не мой. Начальник, да не начальник. Видал я таких начальников знаешь где? Откуда тебе знать, – сказал боец.
– Чего ты хочешь сейчас? Зачем все это устроил? – спросила Лиза.
Боец встал и потянулся. Горбач слегка качнул стволом пистолета, но тот даже не обратил внимания. «Словно совсем не боится», – подумал Горбач. Ему стало неуютно. Горбач отступил бы еще на шаг, но было некуда. Он стоял почти вплотную к задней от борта части кузова.
– Наконец-то интересные вопросы пошли, – сказал боец с удовольствием. – А то окна, Орехово-Зуево, ерунда какая-то, глупости. Сейчас я хочу, во-первых, докурить. Во-вторых, я хочу, чтобы ты оружие спрятал и не тряс им, как мой дед, когда поссать пытался. В-третьих, я хочу отбить Синклера, а не с вами балакать. Я все это устроил, чтобы перехватить его. Он очень интересен князю Хлеборобов, а нам интересно все, что ему интересно.
– И мы? – спросил Горбач.
– Вы? Нет, вы случайно попались, – сказал боец. – Мы думали, он один пойдет через Ногинск. Неважно уже, короче.
– Ты не Хлебороб, – сказала Лиза.
– Я этих ваших Хлеборобов вертел знаете где? – ответил боец и кивнул. – Мрази кровавые и больше ничего. Нет, не имею чести принадлежать к этому прославленному клану.
Горбач от удивления опустил пистолет. Боец звонко щелкнул пальцами, ухнул и присел. От неожиданности Горбач так сильно отпрянул, вновь вскидывая пистолет, что ударился спиной. Удар отдался в больную руку, а пистолет выпал. «Ничего нового, – подумал Горбач, пока кривился от боли. – Я опять просрал все тактические преимущества. Сейчас этот упырь заберет ствол и бог знает что натворит».
– Да я шучу так, играюсь просто, – сказал боец. – Не нужен мне твой пистолет. Хотел бы, забрал давно. И убивать я вас не собираюсь. Во-первых, вы дети, во-вторых, приказа не было, в-третьих, вы мне поможете.
Лиза быстро подняла пистолет и отдала Горбачу. Тот кивнул, все еще кривясь от боли. Поблагодарил ее взглядом. Она погладила Горбача по руке, и боль немного утихла. «Маленькая ведьма», – подумал Горбач. Он удивился чувству, которое ощутил в тот момент. Это так неожиданно, когда о тебе кто-то заботится.
– В чем поможем? – спросила Лиза настороженно.
– Отобьем Синклера. Он тут рядом. Водителя того грузовика я тоже подкупил, он должен за леском сделать вид, что мотор заглох. А вот конвой целиком из Хлеборобов, моих парней там нет. Я хотел на тот грузовик, но эта баранина бестолковая уперлась, с вами хотела ехать. Эмиссара боится. Да и зуб на тебя точил, тощий. Как на заправке увидел, так всю дорогу радовался.
Он показал на Колымцева, который безмятежно лежал лицом в пол кузова грузовика. «Счастливый, – подумал Горбач. – Лежит без сознания, никого больше не боится, и ничего не надо решать».
– Откуда ты знаешь Синклера? – спросил он.
– Я? Я его не знаю. Хороший человек, наверное?
– Зачем его перехватывать? Зачем он тебе?
– Мне лично он вовсе и не нужен, у меня жена есть, – сказал боец. – Но шеф велел перехватить его, чтобы князю не достался. Ингвару интересно все, что интересно князю Хлеборобов, а тот прямо жаждал Синклера изловить. Если кто-то сильно нужен князю, то и Ингвару любопытен. И вы тоже любопытны, раз с ним шли. Дети вы все-таки непростые.
– Ингвар – твой шеф? – спросила Лиза.
– Не шеф, а друг, – сказал боец. – Давайте все-таки познакомимся. Зовут меня Филин, я из клана Храбрецов. Вас зовут Тощий и Мелкая. Будем дружить, потому что я вас, конечно, просто так не отпущу, это уж не сомневайтесь.
Часть IIIСломанный кенозис
18Синклер
Синклер рухнул в обморок с удовольствием. Даже каким-то блаженством. После удара по голове на заправке он провалился в беспамятство не сразу. Сознание возвращалось на несколько мгновений. Он помнил, как его заковали в наручники, как волоком протащили до грузовика. Рядом кинули его вещмешок. В какой-то момент он очнулся уже на дне кузова и понял, что связан по рукам и ногам. Хлеборобы здорово подстраховались, не пожалели веревки. Когда начал ворочаться, снова накидали в голову. Теперь Синклер отрубился надолго. Обморок хорош тем, что ничего не снится. Синклер давно разучился спать как нормальный человек. Сон каждый раз превращался в пытку, в бесконечный сеанс общения с тем, Другим. Иногда Синклер про себя называл Другим, иногда Темным Братом. Но чаще всего никак не называл. Во сне контроль ослабевал. Темный Брат забирался под кожу и шептал всякое. Иногда шептал, иногда посылал видения, теплые и красочные. Часто общение происходило без слов, на уровне эмоций. Темный Брат посылал ему ворох образов, Синклер отвечал своим, сколько было сил. Каждый раз он боялся проиграть и проснуться другим.
Иногда Другой шел на уловки. Он приходил не каждую ночь, давал отдохнуть, чтобы после обрушиться с новой силой. Но часто хитрил. Насылал образы, издалека похожие на нормальный сон. Затем врывался в него, превращал воду в вино, а молоко в кровь, выворачивал логику сна наизнанку, заставлял деревья расти из облаков, вынимал у детей глаза и менял их на стариковские, вынуждал всех улыбаться одинаково – одними губами. Скручивал и раскручивал сон, как ленту Мёбиуса.
Из-за этого Синклер стал бояться даже обычных, нормальных снов. Он нигде не чувствовал себя в безопасности. Нормально поспать удавалось, только если сильно напьется или получит по голове. Часто два этих состояния удавалось совмещать.
Еще он хорошо спал под колокольный звон. И хорошо спал последние пару дней, когда они с Горбачом и Лизой уходили из Красноармейска. Синклер не знал, что именно сыграло роль, но ночные атаки Другого ослабли.
Так что механический обморок он воспринимал как бонус. Такую короткую анестезию перед бесконечной операцией. Словно посидеть на дорожку. Хорошо иногда ничего не чувствовать, ничего не знать, ни на что не влиять, просто немного отдохнуть. Он успел почувствовать щекой, что пол кузова грузовика холодный и шершавый. Это было приятно. Успел ощутить тряску – его куда-то везли, и это тоже было приятно. Хорошо, когда тебя кто-то везет.
Он очнулся еще раз и не понял, сколько прошло времени. Тянуло табачным дымом, кто-то негромко матерился за бортом грузовика. Кажется, они встали. Уже приехали или что? Синклер хотел посмотреть, есть ли кто в кузове, но решил пока не шевелиться. Хорошо отдохнуть в темноте, но голова и так уже сильно болела. «Я все-таки не железный», – подумал Синклер. Он попытался прислушаться к происходящему за бортом. Там ругались и ссорились.
– Ты больной, да? Ты нормальный вообще человек или конченый? Ты проверить не мог? – спрашивал один голос, молодой и быстрый.
– Я проверил. Все хорошо было, – ответил другой, флегматичный и пожилой.
– Хуле мы стоим, если хорошо?
– Было хорошо, а стало плохо.
– И хуле ты проверял тогда?
– Когда проверял, было хорошо. Теперь плохо стало.
– Ты прямо бесишь меня. Ты вообще понимаешь, что у нас в кузове эмиссар лежит?
– Понимаю, – ответил пожилой.
– Давай херню свою крути быстрее.
– Если будешь на меня орать, я ее никогда не откручу.
– Хуле? – спросил молодой.
– Я расстраиваюсь, когда на меня кричат. Работаю медленнее. Помолчи, пожалуйста. Не ругайся матом, дай поработать спокойно. Или я тебе этим ключом яйца отверну. Это не чинится.
Обладатель молодого голоса заткнулся. Кажется, отошел. Он снова начал материться, но уже тихонько, в сторонку. Щелкнула зажигалка. Молодой нервничал и курил без остановки. Синклеру тоже захотелось курить.
– Володя, ссы быстрее! – крикнул молодой. – Ты где вообще есть?
«Если механик-водитель чинит грузовик, то он не Володя, – подумал Синклер. – Стало быть, Володя – другой боец из конвоя. Ну, правильно, по уставу. Значит, в кузове никого больше нет». Синклер попробовал поворочаться, но понял, что дело дрянь – спеленали его намертво. Он так и не понял, кто эти парни. Скорее всего, Хлеборобы. «Значит, князь или Коршун выслал засады. А я попался, как непуганый идиот. Расслабился с этими детьми, забыл, как работать надо. Раскис, как хлеб в молоке. Глупо, непростительно. Себя подставил и их подставил. Кстати, где они?»