– Кто-то из ребят твою карту подменил? – спросил Горбач.
– Ага, и стены переставил, – сказала Лиза с иронией. – Нет. На самом деле это было нереально. Я заснула в лабиринте и видела сон, в котором проснулась в лабиринте и заблудилась.
– Ого.
– Вот да. Но тогда я не поняла, что это сон. Ходила, плакала, искала выход, холодно очень. Звала ребят, кричала. А потом увидела здание – большое, этажей пять или десять. Не помню. В одном из окон горел свет. Я на него шла и вышла.
– Откуда в Красноармейске большое здание? Многоквартирный дом? – спросил Горбач.
– Да не в Красноармейске же, ну. Во сне.
– Ага.
– Я вышла и оказалась в Москве.
– Там Кремль был?
– Ничего там не было.
– А как ты поняла, что это Москва?
– Слушай, это сон же, – сказала Лиза сердито. – Там сразу понимаешь. Тебе сны никогда не снились, да?
– Вообще ты права, – признал Горбач.
– Так вот, ничего там не было. Мост обрушенный, речка какая-то, церковь. И этот дом, где свет горел. Мне стало интересно. Я пошла туда и поднялась по лестнице в квартиру, где свет горел.
– А там?
– А там спал человек, – сказала Лиза. – Ему что-то плохое снилось, он стонал, катался по кровати. Кровать такая маленькая, узкая, простыня драная. Мне стало его жалко. Я подошла и по голове его погладила. Ему стало легче, он перестал стонать. Потом я проснулась в настоящем лабиринте.
– И с тех пор умеешь играть в «топор-пилу», – сказал Горбач.
– Да, – сказала Лиза.
– А кто был этот человек? – спросил Горбач. – Во сне не сказали? Как про Москву?
– Не сказали, – ответила Лиза.
– Жалко.
– Жалко, – согласилась Лиза. – И еще жалко, что я не попробовала его разбудить.
– Думаешь, получилось бы?
– Нет, – сказала Лиза. – Вряд ли. Но попробовать никто не мешал. Да?
Они разговаривали долго. Лиза поначалу стеснялась, говорила уклончиво, пыталась сгладить углы. Но Горбач показал себя внимательным слушателем. Он перестал перебивать, не пытался спорить, волевым усилием избегал недоверчивого вида, даже когда Лиза рассказывала совсем уж странные вещи.
В какой-то момент Лиза замолчала. «Мне надо ее расслабить, – подумал Горбач. – Какую-нибудь шутку выдумать или сказку. Совсем ребенок погрустнел». Горбачу не хотелось, чтобы она грустила.
Ты целовал ее, когда уходил на работу? Не всегда.
Ты помнишь, какие у него ясные глаза и какая у нее
небосводная улыбка?
Ты это ценишь, ты это помнишь?
Ты помнишь это? Ты ценишь это?
Ты помнишь, как тебе повезло?
Ты осознавал свой джекпот, который выиграл
на ровном месте?
Ты понимаешь, насколько это заслужил?
Говоришь, ничего не помнишь.
Говоришь, ничего не понимаешь.
Мне жаль тебя, но не слишком.
Я думаю, ты врешь.
Потому что на самом деле ты полностью
понимаешь, что ты заслужил и почему.
Потому что на самом деле ты проклят и нет
тебе прощения.
Не спрашивай.
Спи.
Даже удивительно, насколько все это не имеет значения.
Я отправился искать прощения в кошмаре.
Смешно.
Слушай, ты там береги себя, пожалуйста.
Кортеж грузовиков продолжал движение. Они приближались к Владимиру. Позади уже остались Покров и Петушки. Горбач никогда не бывал здесь, но в детстве любил рассматривать старые географические карты и многое помнил. Ему захотелось рассказать ей сказку про эти города, но он ничего не знал о них. Пришлось выдумывать и придуриваться. Лиза сначала смотрела недоверчиво и широко открывала глаза.
– В каком смысле на собаках ездили? – спросила она. – Собаки маленькие же. Если на нее взрослый мужик сядет, собака сломается.
– Правду тебе говорю, все в летописях есть, – сказал Горбач. – Ездили на собаках и сами на четвереньках иногда бегали. Этим Покров по всем землям славился. Собачеград его называли. Однажды воины Покров приехали завоевывать, а там какая штука случилась…
– Кто приехал?
– Очень старый могучий клан воинов, его уже нет больше.
– Как он назывался?
– Назывался он секретно, сейчас этого никто уже не знает. Но я древние книги читал и знаю.
– Ну как же?
– Жопошники.
– Не бывает таких названий, – сказала Лиза. – Над ними смеяться должны были.
– Потому они и были секретные. Жопош – это такой большой топор, они ими дрались люто, прямо всех рубили в фарш. Но никто не понимал, что это грозные воины, потому что они Жопошники. Они очень обижались и от этого еще больше всех убивали. А потом уже название тайное сделали. Устали так жить.
– И зачем им Покров?
– Какой Покров? – удивился Горбач. – А, Покров. Люди и собаки. В общем, приехали они Покров завоевывать. А жители Покрова заранее узнали, что Жопошники идут – им собаки налаяли. Они язык собачий знали, я же говорил?
– Не говорил.
– Вот, говорю. Очень умные были собаки. Налаяли им, что Жопошники идут. А в Покрове правил мудрый князь. Он подумал-подумал и велел каждому взять себе по собаке, чтобы не потеряться, надеть меховушку кверху мехом и встать на четвереньки. Жопошники пришли – что за чудеса? Одни собаки в городе. И вода в колодцах есть, и земля распахана, и вышки стоят, и даже какое-то электричество проведено, и свечи горят в домах.
– И что Жопошники сделали? – спросила Лиза заинтересованно.
– Пришли, натурально, в правительство. Там сидит князь покровский, который всех научил надеть меховушки. Научил, а сам не стал. Ему главный воевода говорит – где все люди? А он говорит – какие люди? Собаками я правлю, разве не видишь? Шли бы вы, ребята, а то сами в собак превратитесь, буду и вами править, – сказал Горбач.
Он вещал, как сказитель – раскатисто и певуче. Менял голос, когда говорил за князя и воеводу. Получалось, наверное, не очень. Горбач сомневался в своем актерском таланте. Но Лизе нравилось. Она перестала смотреть на него как на идиота – видать, поняла, что придуривается. Сидела и слушала, подперев подбородок кулаками.
– Они ушли? – спросила Лиза.
– Поломали вокруг все со злости. Но чего делать, не собаками же править, правильно? Да и испугались. Вдруг сами собаками станут.
– Хитрый в Покрове князь.
– Хитрый. Только убил его воевода со злости. Да князь знал, что так и будет. Он всю стражу отпустил и даже меч не поднял. Князь покровский побольше них знал.
– А потом?
– А потом Жопошники превратились в собак, – сказал Горбач серьезно. – Это княжеское собачье проклятие. Они превратились в бурых собак, а местные собаки выгнали их из города. Теперь они бродят по всей Территории, ищут своего воеводу, чтобы все вернул, как было, да не могут найти и от того злятся еще сильнее. Ты знаешь таких собак. У нас в Красноармейске тоже были. Ходят и простить не могут своего воеводу за то, куда он их привел. Кроют его разными словами на собачьем языке, но никто не может перевести, потому что в Покрове никого не осталось. А если кто и знает собачий язык, то молчит.
Лиза, которая смеялась в начале истории про собачье проклятие, задумалась. Горбач не понял почему. Он выдумал все это на ходу. Хотя бурые собаки к востоку от Москвы и впрямь обитали. Они правда злые, но среди них встречались и славные. Например, щенок Прохоров был бурой собакой. Горбач вспомнил про щенка Прохорова и помрачнел.
– Он, наверное, был очень гордый и не мог смириться с тем, что его обманули, – сказала Лиза.
– Кто? Воевода?
– Да. Который вел воинов на Покров.
– Он, в общем, злодей, – сказал Горбач. – Он плохой герой в этой сказке, убийца, агрессор. Жалеть надо покровского князя, а не его.
– Жалеть всех надо, – сказала Лиза.
– Хороших людей жалеть надо, – сказал Горбач неожиданно зло. – Нас с тобой жалеть надо. Синклера, может, жалеть надо. Если жалеть всех подряд отморозков, то никакой жалелки не хватит. Ты их будешь жалеть, а они тебе в спину выстрелят.
– Ты же не знаешь, почему они такие стали, – сказала Лиза.
– Какая мне разница? – удивился Горбач. – Вот они стали почему-то плохими и теперь меня убить хотят. Мне что, целоваться с ними?
– Целоваться не обязательно. Это глупо, – сказала Лиза рассудительно.
– А что мне с ними делать?
– Может, понять их? – спросила Лиза.
– Понять и простить, пока они мне голову режут. Спасибо, видали мы такое, – ответил Горбач с иронией.
– Не обязательно сразу прощать, – сказала Лиза. – Но хотя бы окно открыть для прощения. Дверку. Ну, может, злодей в эту дверку и не пойдет. Но ее надо открыть все равно.
– Дверку открыть, значит? – спросил Горбач. – Мне им дверку открыть, да?
Он даже не понял, почему так сильно разозлился. В голове метались заполошные образы. Они сталкивались друг с другом, трещали и взрывались, как воздушные шары. Вот щенок Прохоров летит через забор. Вот Колымцев с разбегу бьет его в спину на скользком плацу. Это им я должен дверку открыть? Им я должен предоставить маневр для прощения? Пошли они на хер и пусть горят в аду, как заслужили.
– Хочешь, я расскажу тебе другую сказку про собаку? – спросил он глухо.
– А ты сам хочешь?
– Нет. Я никому не рассказывал эту сказку. Но думаю, тебе будет полезно услышать, – сказал он. – В одном городе, который назывался, допустим, Синефлотск, жил маленький мальчик. Его отец умер от чумы, а мама на износ пахала, чтобы мальчик в люди выбился. Им помогал дядя Корней, и его любил весь район. Потому что он был славен победами над врагами клана, смешно шутил и всем нравился.
– А когда про собак начнется? – спросила Лиза.
– Подожди, скоро начнется, – сказал Горбач. – Дядя Корней был бравый военный. Он переехал в дом к своей сестре и племяннику, и все соседи завидовали этой семье. Обычно без отца семья была обречена, а тут так повезло – родная кровь, хороший мужик, не бросил.