– Знаю. Циклическая активность, – сказал Синклер.
– Верно. Но что значит эта часть цикла? Почему она сильнее с каждым разом? Ты же давно наблюдаешь за Стазисом, как мне говорили.
– Не знаю.
– Мой отец… мой духовный отец имеет определенное мнение на этот счет, – сказал Ингвар и указал на Дометиана. – А его мнения верны всегда. Волны – это фаза быстрых движений глаз. Так называемая быстрая фаза, которая перебивает кошмар этого существа. Породившего Стазис и опустившего его на нас.
– Отца Стазиса, – сказал Синклер задумчиво.
– Пусть так. Я не знаю, как его зовут, и мне все равно, – сказал Ингвар. – Так вот, это последняя фаза быстрых движений глаз. После этого, как считает Дометиан, кошмар должен перейти на другой этап.
– Какой?
– Никакой.
– То есть?
– То есть вообще никакой, – сказал Ингвар спокойно. – Без образов и видений, без этих кошмарных кукол, без нервозных линий… ничего внутри. Просто кромешный ужас, чистый страх, который бесконечно болтается в темноте в окружении невидимых тварей. Именно поэтому мы так торопились.
– Кромешный… то есть ничего?
– Ни нас, ни вас, ни вашей матушки, – сказал Ингвар. – Вообще ничего. Почти наверняка. Я не знаю, как это должно произойти. Дометиан, кажется, знает, но молчит. Одно понятно точно – это будет гораздо хуже, чем есть сейчас. И мы останемся здесь навсегда, если от нас самих что-то останется.
– Я и так, – сказал Синклер.
– Что и так?
– Навсегда здесь, – сказал Синклер.
– Дометиан говорит, что враг не внутри. Это не ты опустил Стазис на землю, – сказал Ингвар. – И ты не обязан оставаться здесь навсегда. Враг сидит там, в Москве, черт знает где. Он и есть сердце кошмара, и его надо уничтожить. Когда на кону твоя жизнь и рассудок, жизнь и рассудок всего мира, надо использовать огонь. Сжечь это огнем, понимаешь?
– Я не уверен.
– В чем?
– Что не обожгусь сам, – сказал Синклер.
Они помолчали. Ингвар закончил курить и сразу задымил следующую.
– Ты, конечно, союзник ценный, – сказал Ингвар. – Но если хочешь идти, можешь идти. Надеюсь, я внятно объяснил, зачем эта спешка. Но когда беспросветная тьма с невидимыми тварями докатится до тебя, вспомни, что мог это предотвратить и не стал.
– Я пойду, – сказал Синклер.
– Я рад.
– Но не затем.
– А зачем тогда? – спросил Ингвар.
– Не хочу отпускать их одних.
– А окончательная смерть и вечный ад тебя, надо думать, не интересуют?
– Тоже мне, – сказал Синклер. – Видали.
Ингвар пожал плечами. Он заметил, что бойцы неправильно грузят выстрелы к гранатомету, передал Синклеру сигарету и пошел ругаться. Синклер посмотрел на сигарету, словно на неизвестного зверька. Он дождался, пока Ингвар скроется за грузовиком, и аккуратно затянулся. Начал кашлять, выбросил сигарету. В горле драло, в голове помутнело. Он почувствовал себя лучше.
– Разберемся, – сказал Синклер.
Они выдвинулись из Владимира на следующее утро. Всего два модифицированных «Урала» и раскачанный до состояния тарана «Тигр». Бойцы были вооружены до зубов, но выглядели нервно. Не помогла даже мотивирующая речь Ингвара. Никто из них никогда не был в Москве и не забирался на территорию Стазиса так глубоко. До Орехова-Зуева добрались спокойно. Здесь тоже постарались нелегалы Ингвара – им понадобилось ликвидировать всего нескольких смотрящих Хлеборобов. Бо`льшая часть их убежала, каким-то образом узнав о случившемся во Владимире. «Наверное, прикинутся беженцами, пострадавшими от Хлеборобов, – подумал Синклер. – Это самое разумное. Главное – не светить клановые татуировки». Навстречу шли группы беженцев. Люди до сих пор бежали отовсюду: из разрушенного Орехова-Зуева, из Ногинска и Павловского Посада. С севера тянулись колонны из Киржача, с юга – из Городищ. Трасса М7 была похожа на запруженную тыловую дорогу. Иногда водителям приходилось буквально лавировать между беженцами. Чудом никого не сбили. Синклер никогда не видел подобного.
За Ногинском потоки беженцев практически прекратились. Здесь Стазис добрался до шоссе и крупных дорог. «Те, кто не успел выбраться, останутся тут навсегда», – подумал Синклер. Вплоть до окраин Балашихи отряд ехал по практически пустым дорогам. На обочинах стояли молчаливые куклы – обозревали новые владения. Перед пустынным поворотом возле Балашихи около дороги стояли два щита – дорожный и рекламный. На первом сообщалось, что впереди Москва. На втором было написано «Место сдается».
– Место сдается, – сказал Ингвар. – А мы нет.
– Предупреди людей, – сказал Синклер. – Время растянется. Можно увидеть странное. Краски. Как под наркотиками. Это нормально.
– Обижаешь, – сказал Ингвар. – Все предупреждены, проходили инструктаж, тренировки.
Синклер заметил, как Лиза что-то шепчет на ухо Горбачу – словно успокаивает. Тот выглядел молодцом, но руки слегка дрожали. «Да они никогда не бывали здесь», – подумал Синклер.
– Все будет хорошо, – сказал он.
Лиза кивнула. Горбач слабо улыбнулся и помахал ему рукой из другого конца кузова. Он выглянул за борт и тут же спрятался обратно, плотно прикрыв брезент.
– Я в порядке. Просто надоели грузовики, – сказал Горбач.
– Что там? – спросил Синклер, указывая за борт.
– Они ждут нас.
– Поют?
– Поют, – сказал Горбач.
Они оставили щиты позади и въехали на территорию Стазиса.
Бойцы психовали. С каждой сотней метров на пути к МКАДу напряжение росло.
В «Урале» с Синклером ехали несколько крепких ребят. В другом грузовике разместились Ингвар, Дометиан и несколько Храбрецов. Филин сидел в головном «Тигре». Ингвар явно отобрал наиболее устойчивых к воздействию Стазиса людей, но и им было несладко.
В какой-то момент лопоухий боец выглянул из-за брезента и открыл огонь из «калашникова». Синклер ударил его по плечу и отобрал автомат.
– Они за машиной бегут, – пожаловался боец.
– Кто? – спросил Синклер.
– Козы, – сказал боец.
– Зачем. По козам стрелять?
– Вы как будто сами не понимаете, – обиделся боец.
– Понимаю. Попробуй успокоиться. Подреми.
На крыше каждой из машин было установлено по громкоговорителю и мощной трещотке. У Синклера моментально заболела голова. Она болела всю дорогу. На трещотках настоял Ингвар. Синклер пытался объяснить, что это в целом бесполезно, но не смог. До МКАДа они доехали без препятствий. Правда, в какой-то момент водитель их грузовика остановил машину, открыл кабину и сбежал в лес, раздеваясь по дороге. Синклер наудачу пустил очередь в ту сторону, куда бежал водитель, но это не помогло. Тот сбросил майку, штаны и трусы и в итоге упал в овраг. Все это время из леса пели. Синклер крикнул Горбачу и Лизе, что все в порядке, и полез в кабину – кому-то надо было вести «Урал». Только заняв водительское кресло, он понял, что стрелял поверх голов. Поверх голов кукол в лесу, которых даже не видел. Он с удивлением посмотрел на свое лицо в зеркало и подумал, что после всего этого надо побриться.
Побриться, черт. Вот выдумал. Когда его в последний раз волновал внешний вид?
Шоссе Энтузиастов переходило в огромную развязку. Она нависала над рвом. Синклер уже не помнил, кто именно вырыл этот ров. Может, люди, которые надеялись укрепиться в Москве, но погибли или бежали. А может, его уже потом вырыли сами куклы. Хотя зачем им.
Восьмиполосная дорога, отделяющая Москву от остального мира, была похожа на мост. И весь этот мост был заполнен куклами. Синклер остановил машину. Он ожидал услышать мощную хоровую песню, едва заглушит мотор. Но куклы молчали. Они стояли молча, полностью перекрыв въезд. Пение перестало раздаваться и сзади. По обе стороны от моста, во рву и на его откосах, сплошной стеной стояли куклы – в изломанных и спокойных позах, очень разные. Оборонительный московский хор. Молчаливый и неподвижный.
– Какого хрена, – сказал Синклер и вышел из машины.
Перед ним уже встал «Тигр» Филина. Через минуту остановился и «Урал» с Дометианом и Ингваром. Отряд высыпал на дорогу и смотрел на молчаливую стену марионеток. Боевого хора не было. Никакого хора не было.
– Есть версии, что здесь происходит? – спросил Ингвар. – Мы всякие варианты продумывали, таран в том числе. Но почему они молчат? Их отключили?
– Они сами, – сказал Синклер.
– Отключились?
– Да.
– Они нас ждут?
– Не знаю, – сказал Синклер.
– Вот и шипы пригодятся, – сказал Ингвар. – Их много, но у нас машины помощнее будут. Как считаете, они нападут при таране?
– Нет, – сказал Синклер. – Я не видел. Такого. Но они не нападут.
– Нам же проще, – сказал Ингвар.
Он развернулся к своей машине – собирался отдавать приказы.
Синклер дернул его за плечо.
– Не надо, – сказал он.
– Что не надо? Кукол давить? – удивился Ингвар. – А как мы проедем?
– Погоди, – попросил Синклер. – Так не должно. Так нельзя делать.
– Вы сами умом не повредились, пока мы тут ехали? – уточнил Ингвар. – Черт, мы же на ты, гребаная вежливость кабинетная никак не выветрится… Ты же месил кукол пачками, наслышан за биографию. Чего теперь? Мощности у машин хватит, не думай. Плюс масса взрывчатки и гранатометы. Раздолбать их и проехать, пока молчать не передумали. Почему нельзя так делать? Куклы и куклы.
– Это другое, – упрямо сказал Синклер.
– Это абсолютно логично, – сказал Ингвар. – Ей-богу, не понимаю, о чем ты.
Мост марионеток смотрел на небольшую группу людей без осуждения. Куклы не были совсем неподвижными. Иногда они спазматически дергались, словно глаз невротика, и медленно вертели головами. «Как будто с любопытством ожидают, что мы решим», – подумал Синклер и поежился.
– Нельзя давить, – сказал Синклер убежденно.
– Тогда что делать прикажешь, уважаемый? – спросил Ингвар.
– Подожди. Придумаю.
– Ну, думай. На пару сигарет времени у тебя. Нам медлить нельзя, – сказал Ингвар и отошел.
«Давить нельзя».
Синклер вздрогнул. Он даже забыл, насколько близок к центру Стазиса – и огромному количеству кукол. Темный Брат вошел в голову мягко и без насилия. Синклер даже не заметил его. И теперь, кажется, понимал почему. Темный Брат впервые согласился с ним.