– Пойдем? – спросил он.
– Пойдем, – сказала Лиза.
– Пойдем, – сказал Горбач.
Они вошли в темный подъезд.
Я пробудился от вечности, от бесконечности, от состояния ума несравненно более живого и разумного, нежели все, что мне было известно до сих пор, и хотя я не мог подыскать этому имя, мне открылось буквально следующее – эта безымянная мысль о ничто в действительности была двумя огромными черными сферами, в которых я увидел себя.
Припомнилось некое видение из средневековой истории о волшебнике, и медленно, неспешно я заскользил вверх из глубин, чтобы уразуметь, что эти две сферы были всего лишь два глаза. И затем уже мне стало ясно – и догадка эта звучала как абсурдная и смехотворная шутка, – что эти два глаза были расположены на девичьем лице.
Кто это сказал?
Нелетальный ущерб, ржавый молот и серп, рваный и перемолотый. Посмотри на мой герб. На нем кролик и колокол. На нем солнечный кролик. И маленький колокол.
Это я сказал.
Я не понимаю, что происходит. Мне очень страшно. Но кто-то говорит – ничего не бойся, все уже случилось, и я успокаиваюсь. Меня сковал сонный паралич, но он больше не несет в себе бесконечный ужас. Я просыпаюсь во сне, и фотографии на стенах постоянно меняют свое положение. Но теперь я помню, где они висели раньше.
Сквозь сон я слышу шум на лестничной площадке. Во сне я часто слышал разные невообразимые шумы и шорохи: звон басовых заупокойных колоколов, скрежет веревок, на которых пляшут куклы, бесконечное пение на одной ноте, треск огня и смех. Это всегда во мне, но это никогда не ко мне. Однако шум, который я слышу сейчас, заметно отличается от всего, что я слышал раньше. Это шаги – аккуратные, настороженные, человеческие.
Неужели они ко мне?
Кстати, кажется, во дворе звенел колокольчик.
В квартире грязно. Мне так неудобно.
28Дометиан
Дометиан шел по лестничной клетке молча. Ингвар спешил за ним.
– Вот ублюдок. Ублюдок же? Ублюдок конченый совсем. Кто это был вообще? – спрашивал Ингвар.
– Я не знаю, – сказал Дометиан. – Помолчи.
Они вышли на неожиданно широкую площадку. Лестницы от нее расходились в разные стороны, выворачиваясь, залезая друг на друга и утыкаясь в тупик. Двери квартир располагались хаотично. Иные висели на потолке, несколько были просто перевернуты. Дометиан остановился, в ярости раскрутил вериги и снес ими перила одной из лестниц.
– Где? Где? – спросил он. – Где квартира?
На подоконнике сидел кот. Сидел на руках у куклы, которая медленно гладила его, изломанно дергаясь конечностью. Кота это совершенно не волновало. Кукла безжизненно улыбнулась Дометиану и Ингвару. Она выглядела дружелюбной. За ее спиной трепетали короткие крылья, словно у большой стрекозы.
– Вас ожидают, – сказала кукла.
– Где? Какая дверь? – потребовал Ингвар. – Где ключ от двери?
– Да вот же, – сказала кукла и показала на центр лестничной площадки.
Там горел огромный костер. Он был похож на те, что разжигал Дометиан для Лизы.
– Ключ внутри, в уголечках. Как картошечка, – сказала кукла.
– Достань, – потребовал Дометиан.
Ингвар, который сперва обрадовался ясности, посмотрел на Дометиана с сомнением.
– Там же градусов тыща или вообще не знаю сколько, – сказал он. – Я сгорю.
– Для тебя важнее всего не сгореть, да?! – крикнул Дометиан.
– Это откуда цитата? – спросил Ингвар настороженно.
– Какая разница?
– Ты снял обет?
– Ты вообще понимаешь, что несешь? – спросил Дометиан. – Мы в шаге от сердца тьмы, а тебя волнуют мои обеты?
– Но как же…
– Просто достань ключ, – потребовал Дометиан.
– Я же должен объединить мир, – жалобно сказал Ингвар.
– Не ты, а я. И не объединить, а уничтожить тьму. Это в первую очередь.
– Но как же…
– Да что за глупые споры! – крикнул Дометиан и толкнул Ингвара.
Он чувствовал, как внутри клокочет ярость. Ингвар просто не понимает, насколько это важно для него. Не понимает, что огонь вины внутри горячее ста костров. И чтобы смыть вину, надо уничтожить сердце тьмы.
– А тот ублюдок был прав, – внезапно сказал Ингвар. – Я тебе не названный сын. Я кукла с мечом, да? И тебе на самом деле плевать, сгорит мир или очистится? Для тебя это одно и то же?
– Ты мыслишь не о том, – сказал Дометиан настолько мягко, насколько позволял гнев. – Вспомни о деле.
– Мое дело – перезапустить историю.
– Твое дело – помочь мне.
– Сам помогай себе!
– Придурок! – заорал Дометиан и толкнул Ингвара в костер.
Тот не ожидал толчка. Он потерял равновесие на ступеньке и рухнул прямо в угли головой. Ингвар вспыхнул моментально, словно те куклы у моста после «коктейля Молотова». Дометиану моментально стало жаль его, но гнев и ярость туманили глаза. Он сделал шаг к костру, но замер. Захотел заплакать, но жар от костра сушил сильнее. Да и разучился он плакать.
– Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога, – пропела кукла.
– Заткнись! – заорал Дометиан.
Костер потух. Дометиан схватил ключ из углей – абсолютно холодный, маленький. От простого барабанного замка, который может вскрыть любой домушник. Дометиан бы и сам смог. Одна из дверей на загнутой по спирали лестнице изменилась. Кажется, через глазок загорелся свет. Дометиан отпер ее и вошел в квартиру.
Крувим
В подъезде совсем не было лестниц. Крувим немного удивился. Он видел старые многоквартирные дома в книгах, и там обязательно были лестницы. Еще были лифты, которые бегали быстрее лестниц, и специальные железные ящики, откуда жители получали почту. Еще обычно были подоконники, а на них стояли цветы.
Подъезд напоминал маленький концертный зал. Несколько скамеек и небольшая сцена. Получилось так, что они с Дмитрием вышли прямо на площадку между сценой и зрительными рядами. На задних рядах сидели куклы. Они были одеты как типичные жители окраин Владимира, однако Крувим отчетливо понимал, что это куклы. На краю сцены сидела голая кукла с котом в руках. За ее спиной трепетали маленькие крылышки. Крувим не испугался. Он вообще разучился чего-либо бояться за последние дни и отвык чему-либо удивляться.
– Твой бенефис, – сказала кукла и подмигнула. – Зрители рассержены, что концерт еще не начался. Ублажи их песней, или они очень сильно разозлятся. Давай. Усилителей не будет, концерт акустический, для ценителей.
Дмитрий моментально оценил ситуацию. Он подтолкнул Крувима к сцене.
– Играй и пой, – велел Дмитрий.
С задних рядов зрительного зала раздалось недовольное слабое пение. Там уже начали шуршать скамейками.
– Что играть? – спросил Крувим растерянно.
– Песню!
– Какую?
– Любую! Они встают! Быстрее!
Крувим запрыгнул на сцену, лихо вертанул гитару из-за плеча и положил пальцы на гриф. Он попытался взять аккорд, но понял, что не помнит аккордов. Начал стучать бой наугад, но гитара издавала ужасающие звуки вместо музыки.
– Мы же настраивали, – сказал Дмитрий. – Настраивали же.
– Я не понимаю… Я вообще разучился играть.
– Стучи как-нибудь! Пой! Нужно успокоить их! – крикнул Дмитрий.
Крувим попытался сыграть еще раз и даже начал мурлыкать какой-то текст. Он с удивлением понял, что забыл все песни, хотя раньше знал больше сотни. Попытался подкрутить колки, но гитара отказывалась настраиваться. Одна из струн лопнула.
– Да что с тобой! Соберись! Играй!
– Я разучился, – сказал Крувим спокойно.
– Я зря учил тебя? Власть над собой! Власть! Я учил тебя!
– Ты не учил играть, – сказал Крувим. – А власть, которую ты мне дал… Это же твоя власть надо мной, а не моя.
– Сраная гитара, – сказал Дмитрий. – Какая ты сопля. Соберись, мальчик!
– Разберись, дядя, – сказал Крувим. – Лучше с публикой пообщаюсь.
Им овладело странное веселье. Он отбросил гитару, спрыгнул со сцены и пошел к зрительным рядам. Среди сидящих на заднем ряду кукол он разглядел знакомое платье.
– Вернись на сцену, – сказал Дмитрий.
– Пора и тебе выйти из зоны комфорта, – сказал Крувим.
Он пошел в толпу кукол. Та потихоньку зверела, пела агрессивно и ползла вперед, круша стулья изломанными движениями. Крувим вошел в нее, улыбаясь. Когда его начали рвать, в углу зала щелкнула замком квартирная дверь. Дмитрий сделал шаг в сторону толпы кукол, но поежился и отступил. Их песня стала ликующей. Над куклами разлетались клочки одежды Крувима. Дмитрий вздохнул и пошел в сторону квартирной двери. Он не услышал песни, но Крувим услышал и был счастлив.
Горбач
Несколько пролетов лестниц закончились огромной площадкой, в центре которой располагалась яма. Горбач хотел пойти вперед, но Синклер оттеснил его и пошел сам. Жестом велел следить за Лизой.
Горбач никогда не бывал в подъездах многоквартирных домов, но представлял себе их иначе. Пока все выглядело довольно пристойно, не считая огромной ямы непонятного назначения. По периметру зала располагались окна, из которых лился солнечный свет. «Сейчас должно быть темно», – подумал Горбач, но не удивился.
– Вышел гулять маленький мальчик, в яму упал, будет скандальчик, – пропел кто-то.
Все трое посмотрели на подоконник, откуда раздавался звук. Там сидела голая кукла с мертвой улыбкой. В какой-то момент она взлетела. Синклер рванул оружие. «Смешно», – подумал Горбач. Но кукла не желала нападать. В воздухе ее держали тонкие трепещущие крылья.
– Вы почти пришли, дорогие мои, – сказала кукла. – Но сперва надо решить вопросец.
Она указала на яму. Синклер подошел ближе к ней и посмотрел внутрь. Он выглядел удивленным.
– Что там? – тихо спросил Горбач.
– Не понимаю, – сказал Синклер. – Мужик с собакой.