Аттилио Бертолуччи
Ветер
Точно волк, ветер
спускается с гор в долину,
обрушивается на пшеничные поля,
и где бы ни промчался, царит смятение.
Просвистит в утреннем свете,
озарит дома и горизонты,
замутит воду в источниках,
загоняя мужчин в укрытия.
Затем утомится, – и неожиданно
всеми овладевает безмятежность, как после любви.
Дайте мне истечь кровью
Из сборника «Зимний путь»
«Оставьте меня на дороге, истекающим кровью…»
Оставьте меня на дороге, истекающим кровью,
пыль на пыльной траве,
сердце пульсирует в своем рабочем ритме,
зелень скрывает дома и ветки
каштанов, молодые ветки, две птицы
самец и самочка, улетели,
ученица с болью силится
проследить полет любви,
одиночеству воздух, во́ды Братики[4] не
помогают, если одним движением
руки вскрыть раны, жидкость
ликера ужасает своим видом,
за углом пациента ждет
усиливающийся южный ветер, он делает вид,
что только теперь услышал мой зов,
вижу его, приходящим из одного дня
тихого сентября, стол накрыт
дети устали ждать, дети,
молодежь цвета молодежи,
усиливается свет, тот, что ветви делал зелеными.
Понедельник
Неделя начинается синим и белым
движением и плотными тучами и летящими снежинками
словами выметенными ветром пусть себе
падут в переулках чтобы их подмели вместе с
листьями
и так много бесполезной любви в пределах зимы
разве что пусть горит с коробками и ящиками
которые раскрывают с радостью – а в них
искрится потемневший виноград
и дым поторапливает вечер
и возраст и ты мешаешь слезы с вином которое всегда утешало
кто бы ни прибывал в эти железные ворота дня
и земного города жадного сейчас
до объятий на грязных лавочках
а шепотом произнесенные «прощай» обещают ночь
с которой каждому придется встретиться
в одиночку и молитва
замирает голодной у долгожданной кровати
Годы
Утро наших потерянных лет
и столики в тени осеннего солнца,
товарищи, что ушли и возвратились, мои одноклассники,
которые не вернулись, я думал о них всех с радостью.
Потому что в тот день в сентябре солнце светит
хорошо, подобно тому, как в то время,
что в витринах часовых магазинов, то время
теперь идет в мирное время,
Толпа на тротуарах из золота та же,
только серый и сиреневый
превращаются в зеленый и красный; что касается моды,
в провинции темп медленный и беззаботный.
Октябрь
Из стены сада желтой сенью
выступают деревья.
Время от времени на тротуар
падает лист, серый и мокрый.
Восторг: в облаках появляется
белое солнце, теплое и далекое, как святой.
Тишина – это день, все трансформации будут ночью,
как это бывает с рыбой в воде.
Сентябрь
Чистое небо сентября,
освещенные и терпеливые
лиственные деревья,
на фоне красной черепицы.
Свежая трава,
над которой летают бабочки,
как мысли о любви
в твоих глазах.
День проходит
без ностальгии,
поющий день в сентябре,
он безмятежно отражает тебя в моем сердце.
Ни один из вас
Почему ни один из вас, никто приезжающий с Севера
не приносит мне последние вести из дому,
о том, какой была погода в Парме перед тем, как поезд отошел?
В середине утра, в десять,
крошечная толпа торговцев с пассажирского транзита,
в спешке пересадки, в тайне
одиночества короткой поездки по деревням,
вытекает струйкой, более слабой, чем здешний свет;
слабы здешние солнечные потоки,
когда солнце наконец-то взойдет,
нежно-золотистые листья с равнины,
слабые, униженные, заиграют ли его радугой?
Из немецкой поэзии
Райнер Мария Рильке
В старом доме
Я в старом доме; тишина.
Всю целиком, как на ладони,
я вижу Прагу в медальоне
распахнутого вдаль окна.
Закат давно уже погас,
лишь вдалеке, мерцая скупо,
вздымает свой волшебный купол
загадочный Sankt Nikolas.
Звезда над городом горит,
как будто свет зажегся в храме,
как будто в старом доме «Аmen»
мне тихий голос говорит.
На Малой Стра́не
В каждом каменном изгибе
древних башен – боль и трепет, —
узкий двор себе на гибель
навсегда забыл о небе.
Лестничных амуров сразу
узнаёшь по жалким позам;
высоко на крышах в вазах
лепестки роняют розы.
Есть калитка там. Кто знает,
что за слово удивленно
солнце по складам читает
там, где слезы льет мадонна?
Дворянский дом
Дворянский дом с причудливым фронтоном,
весь в готике, как шрифт на обелиске.
Пустынный двор, и в нем – булыжник склизкий,
и лампа тусклая – в стекле оконном.
Сизоголовый голубь клювом старым
стучит в окно, как дятел или плотник;
здесь ласточки гнездятся в подворотнях:
здесь – колдовство, здесь – колдовские чары.
У Святого Вита
Люблю собора мрачный вид,
дремучий лес его фронтона,
здесь каждое окно, колонна
о сокровенном говорит.
Поблизости роскошный дом,
эротика – его основа,
а рядом готика сурово
молчит и крестится с трудом.
Теперь понятен анекдот;
в сравнении не вижу фальши:
старик аббат, за ним, чуть дальше —
красотка медленно идет.
Вигилии
I
На землю тихо сходит сон,
лишь я не сплю один;
вдоль тихих улиц бродит он,
вдоль гаснущих витрин.
Блаженная вигилия!
Ночь ходит здесь и там;
луна, ночная лилия,
плывет по небесам.
II
Когда б я мог соединить их,
небесный свет и свет окна;
в серебряных холодных нитях
опять запуталась луна.
Всё, как бы скрыто поволокой;
там, у вселенной на краю,
лишь тусклый свет звезды далекой
оправдывает жизнь мою.
У капуцинов
Добрейший патер Гвардиан
мне предлагает рюмку водки,
такой, что судорога – в глотке,
глоток – и мертвый будет пьян.
Он ищет ключик от ларца
с сокровищем. Не взял ли кто-то?
Нашел! нашел! И капли пота
стекают с жирного лица.
Наполнив рюмки в третий раз,
он каламбурит: «Все мы – гости;
однажды сгинем на погосте,
но – дух! – останется от нас».
Когда наступает весна
Трава блестит под солнцем ярко;
земля весенняя согрета;
мелькнула первая карета
в аллеях парка.
И где вчера лишь ворон каркал,
один, среди морозных елей, —
сегодня птицы вдруг запели
в аллеях парка.
Весенний ветер слишком жарко
ласкает гипсовые плечи;
всё те же поцелуи, речи —
в аллеях парка.
В предместье
Старуха в черном, что жила над нами,
она мертва. – Но кто она? – Бог весть!
У нищих нет имен, а если есть —
какой в них прок? Бог с ними, с именами…
Внизу пылятся траурные дроги.
Дверь заколочена; ну что ж, пора!
Гроб с руганью выносят со двора,
едва не уронив среди дороги.
Унылый кучер трогает и, вскоре
забыв про смерть, орёт: «Черт побери!»,
как будто там лишь жалкий гроб внутри,
а не вся жизнь ее – любовь и горе.
«Здесь воздух затхл, как в комнате больного…»
Здесь воздух затхл, как в комнате больного,
где смерть исхода терпеливо ждет;
на мокрых крышах – отблеск дня иного,
как от свечи, что через миг умрет.
Есть даже в смерти некий промежуток:
вот ожил лист, и – всё, и был таков…
И как над лесом стая диких уток,
ползет по небу стая облаков.
«Ночь залегла в глубинах парка…»
Ночь залегла в глубинах парка,
и звезды кротко светят нам;
луны серебряная барка
плывет к далеким берегам.
Фонтан рассказывает сказку,
как будто грезит наяву, —
почти без звука, глухо, вязко
упало яблоко в траву.
А от холмов, где кем-то щедро
гряда дубов наклонена,
уже летит на крыльях ветра
дух виноградного вина.
«Над белым замком хлопьев хоровод…»
Над белым замком хлопьев хоровод.
В пустынных залах – леденящий холод.
Повсюду – смерть. И край стены отколот.
И снег лежит от окон до ворот.
Повсюду снег. На крыше серый лед.
То – смерть моя вдоль белых стен крадется
в продрогший сад… Она еще вернется
и стрелки на часах переведет.
Осень
Листва летит с деревьев и с небес,
чтобы очнувшись на оконной раме,
пролепетать: «Не так ли будет с вами?»
Так и земля, как мотылек на пламя,
летит сквозь ночь звезде наперерез.
Вот так же падает, скрывая страх,
из рук твоих – заколка или скрепка…
И все же есть Один, кто держит крепко
паденья наши в бережных руках.
«Здесь, что ни день – один и тот же сон…»
Здесь, что ни день – один и тот же сон:
здесь дети спят, уткнувшись в звездный полог,
здесь старики, чей век – увы! – недолог,
глядят из окон строго, как с икон.
Здесь, что ни день – один и тот же сон:
вечерний звон над полем тихо льется,
и девушки, сгрудившись у колодца,
в смущеньи ждут, когда растает он.
Не туча ли закрыла небосклон?
Нет, это липа машет мне ветвями
и вдаль зовет… Так дни летят за днями,
и, что ни день – один и тот же сон.
Суровый час
Если кто-то плачет сейчас в ночи,
без причины плачет в ночи,
он плачет обо мне.
Если кто-то смеется сейчас в ночи,
без причины смеется в ночи,
он смеется надо мной.
Если кто-то вдруг заблудился в ночи,
без причины заблудился в ночи,
он идет ко мне.
Если кто-то сейчас умирает в ночи,
без причины умирает в ночи:
он смотрит на меня.